Marigold

Рома Илью не понимает. Почему этот вампир носится с ним уже который месяц, всегда рядом, защищает. И старается не трогать, все прихоти Ромы выполнять. И не кусает, никогда, кровь донорскую только пьет, с грустью в глаза Ромы смотря. А еще Зобнин взгляд вампира чувствует всем телом, страшно становится, чуть ли не дышать невозможно. И поэтому по квартире своей, где вампир прописался надежно, на цыпочках ходит, спит только, все остальное время посвящая то учебе, то работе в небольшом и уютном книжном магазинчике. Илья Рому не понимает. Не понимает, почему не заслуживает хоть каплю доверия во взгляде, хоть право рядом быть. Кутепову чуть ли не физически больно, когда страхом роминым разит по всей квартире, когда тот вздрагивает от каждого слова, уходит даже от простого общения. Больно оттого, что пара его, вампира, отвергает и боится. Ведь Илья все эмоции чувствует. И страх, и боль у них на двоих общие. Кутепов ухаживать пытается, хоть и с романтикой туго у него, но каждое утро пятницы на кровати Рому ждут красивые цветы, чаще всего — магнолия. А уж каждое утро на протяжении уже двух месяцев — завтрак готовый, ведь Зобнин готовить утром совсем не успевает, а целый день на голодный желудок — не дело. Илья, конечно, не везде за Ромой ходит, но когда тот на работе задерживается, то пытается присматривать, в темных переулках аккуратно проводит. И вот сейчас, уже ближе к вечеру, когда Илья ужин на двоих приготовил, Рому ждет, волнуется. Потому что сам уже устал. Потому что видит, как тот с каждым днем все зашуганней, всего боится. Потому что надо поговорить. И уж этот разговор не из лучших. На самом деле, таких неприятных разговоров у них было множество. Ведь Кутепов с самого начала в атаку шел, пытался хоть как-то доверие завоевать. Всегда рядом, обнимал, защищал, касался. И страх чувствовал, чужой, Ромы страх. Поэтому буквально спустя две недели такого контакта состоялся первый разговор, после которого все объятия под запретом были, потому что Роме страшно, а Илья волнуется за состояние пары своей, хоть и не официальной. После второго разговора не стало касаний. Остались лишь взгляды, эмоциями наполненные, маленькие знаки внимания от Ильи, и еще больший страх у Ромы. После третьего Илья уже не провожал Рому от работы домой, да даже смотреть не хотел. Чтобы не пугать. А все стало только хуже. Рома тихо дверь за собой закрывает, старается не шуметь, куртку снимая, разуваясь. Надеется, что Ильи нет дома, что сейчас хоть можно расслабиться, не бояться внезапных случайных касаний, взгляда прожигающего, неизвестности. Вампир же не просто так с ним, как курица с яйцом носится, что-то то ему надо. Крови, наверное? — Рома, зайди на кухню, поговорим, — о, проскользнуть не удалось. Да еще и это поговорим. Ответа не следует, Зобнин лишь на кухню приходит, как можно дальше от Ильи становится, от взгляда его. Илья молча кивает на ужин, за стол приглашая, хотя сам у плиты стоит, и явно не собирается садится. — Так… о чем ты поговорить хотел? — и голос дрожит, срывается. Явно же не лучшее предчувствие. — В общем, Ром. Я не знаю уже, что сделать мне, чтобы ты не боялся. Мне больно смотреть на тебя зашуганного, серьезно, поэтому, я, подумав, дошел до одного-единственного выхода из этой ситуации. — Какого? — Зобнин действительно недоумевает. Ему уже можно смерти бояться или еще нет? — Я прошу тебя только подумать и ответить на вопрос: если я уйду, тебе легче станет? — и в голосе, и в глазах Ильи Рома чувствует какую-то эмоцию, нечитаемую, но сильную, и от этого не по себе становится. А Илья тем временем продолжает, — Я не прошу тебя отвечать сейчас, ты подумай. Я вернусь к рассвету. После чего Илья кухню покидает обычным шагом, за ним дверь хлопает. Рома один в квартире, на столе ужин, заботливо приготовленный, в спальне в вазе цветы, которые Илья принес утром, его присутствие здесь одновременно чувствуется и нет, и понять невозможно, что же делать. Поэтому Зобнин перемещается в комнату, на диван падает, еду с кухни с собой забирая. Свет не включает, а зачем? Ему нечего бояться. Пока что. И непонятно же, если Рома попросит, Илья действительно уйдет? Тогда почему два с лишним месяца, что они рядом живут, Илья так упорно завоевывал внимание, пытался хоть что-то сделать, чтоб Зобнину не так страшно было, а теперь сдаться готов. На самом деле, Рома еще в самом начале условие поставил: вампир не может применять на нем никакие свои способности. И даже это ему удавалось. Так что сейчас произошло? Разбираться не хочется, хочется спокойствия и безопасности, и ответ на вопрос Ильи очевиден. Да, возможно, эгоистично, но они оба устали. Поэтому Рома в сон проваливается, наконец-то без чувства страха, невозможности уснуть. А под рассвет его будит аккуратное прикосновение Ильи, какое-то ласковое, странное, словно тот навредить не хочет, и все это так странно. Глаза вампира красивым красным в темноте горят, пугая, но в них снова эмоция, такая, будто Илья знает ответ на свой вопрос. — Ромашка, ну что, ты подумал? — и прозвище это ласковое, глупое. Почему именно сейчас? — Да, Илья… Ты можешь уйти? — просьба в голосе, усталость, Рома уже просто так не может. А потом Илья смотрит каким-то нечитаемым взглядом, таким, будто самое дорогое отняли, шепчет тихо: «Прости», и целует, ответа не требуя. А в поцелуе две эмоции чувствуется — отчаяние и безнадежность, и этот букет так пугает, эмоциями разрывает, и сложно уже все выносить. Кутепов отстраняется быстро, на Ромку снова смотрит, взором говорит: «Прощай», и уходит. А Рома снова засыпает, словно магия. Рядом на кровати — ромашки с незабудками, завтрак любимый Ромы на столе, но вот вещей Ильи нет. Ильи нет. Зато записка на столе, гласящая лишь: «Прости меня, Рома, за все прости. И счастлив будь, не бойся ничего». Рома подвох в словах чует, но никак не реагирует. Завтрак поедает, осознавая, что новая жизнь начинается.

***

А Илья той ночью действительно ушел навсегда. Подумать только, вампир, которого его же пара отвергла. Такие долго не живут, и Кутепов это знает, ему так больно-больно-больно, но ради уже-не-его Ромашки он готов и из жизни уйти. Дети ночи к своим парам привязаны, и если уж так получилось, что пара отвергает вампира, то тот просто умирает, с голоду и разбитого сердца. Апатия настигает мгновенно. Такое бывает, и Илья просто элементарно смирился, ведь знал и чувствовал такой исход. Илья у себя в квартире запылившейся оказывается, и сил нет ни на что, заваливается на диван, и все, просто лежит. Нет желания. Ни на что, ни жить, ни двигаться, ни хоть пыль прибрать, все равно через месяц умрет, так что волноваться? Лишь шепчет, с какой-то глупой надеждой в голосе: — Эх, Ромашка, счастье ты мое и погибель моя, пусть хоть ты счастливым будешь.

***

А у Зобнина новая жизнь начинается, и вроде все налаживается, высыпаться стал, на работу с улыбкой ходит, учеба улучшилась. И вся зажатость и скромность отходят постепенно, за две недели улыбка Ромы светлеет. Он забывает, и об Илье, и о той самой боли, и о поцелуе отчаянном. От самых плохих воспоминаниях мозг предпочитает избавляться. Друзей находит новых, что над шутками его смеются, даже вот, с девушкой скромной, красивой познакомился. И Рома в какой-то степени счастлив, что не один, что домой возвращается с радостью какой-то, хоть и его никто не ждет. Как раз таки потому, что его никто не ждет. Лишь последний букет, завявший уже, стоит в вазе. Но Рома на него внимание не обращает, весь в учебу погрузился, скоро диплом защищать. Рома наконец-то себя живым чувствует, словно те два месяца с лишним его так сильно измотали, что он сам бы вышел. В окно. Но недолго счастье длилось. Три недели спустя тот день, когда Илья ушел, Рому у двери квартиры поджидает незнакомый человек. Ну, или не совсем человек, по красным глазам видно, что вампир. И что-то выражения лица его обещает Роме далеко не сладкую жизнь. Или ему кажется? — Роман, значит? Я тут поговорить пришел. Об Илье. Пропустишь? И последнее — не вопрос, утверждение, и у Ромы нет шанса отвязаться от разговора, приходится пускать вампира в свое жилище. Глупо, на самом-то деле. Они на кухне остаются, на той самой, где разговор последний прошел. И снова воспоминания печальные в голове, но без них никак. — Я не знаю, что ты ему сказал, но Илья умирает. — сразу, резко, незнакомый вампир, даже не представившись, начинает разговор. С такой ноты. — Если ты не знал, то вампиры умирают, когда пара от них отказывается. Я думал, что Илья тебе говорил об этом. — Мы эту тему не поднимали, — а в голосе Ромы шок чистой воды. Как так, Илья умирает. Это же невозможно? Нет же? — Значит, мой друг настолько глуп, что сам пошел на смерть. В общем, ему осталось максимум неделя. Вот адрес его квартиры, приходи, если захочешь его увидеть. Только подумай хорошенько, я не Илья, и кровью могу твоей побаловаться. — и улыбка кровожадная, но скорее, с легким налетом сарказма. После чего вампир покидает жилище Ромы, так и имя не назвав. И теперь на Зобнина накатывает осознание: он Илью, того самого, заботливого, действительно его любившего, который парой выбрал, на смерть отправил. А тот и слова не сказал. Не хотел, чтобы человек волновался, хотел по-тихому умереть. И понятны теперь эмоции того поцелуя, того разговора. Илья знал все, предугадал, и понимал, что нет, тогда бы Рома не попросил бы его остаться, выхода не было. Кутепов слишком любил свою пару, чтоб позволить ему страдать. И очевидно, что этот вампир по своему желанию пришел, потому что серьезно выглядел, взволнованно, и в красных глазах вампирских укор читался, разочарованием сквозило. А еще у Ромы меньше недели на размышления, и полная неразбериха в жизни. Вот это трехнедельное счастье его полностью устраивало. В нем страха не было, лишь уверенность в каждом дне. Но с другой стороны, может, попробовать к Илье вернуться. Без его заботы действительно тяжело, и Рома сейчас прекрасно осознает, что использовал он Илью, добротой и заботой того пользовался, и это такой низкий поступок, и от этого так больно. Рома на пол садится, руками лицо закрывая, и чуть ли не воет от отчаянья.

***

Решается Рома через три дня, мук совести не вынеся, и направляется точно по адресу, на записке от вампира неизвестного полученной. К записке еще и ключи прилагались, что странно. Словно никто его не ждет. Уже у дома Кутепова Зобнин тушуется, еще раз для себя мысленно что-то решая, но желание Илью увидеть сильное-сильное, и, что самое странное, страха нет, совсем. Дверь в квартиру вампира ключами открывает, да так и замирает на пороге. Все в пыли, будто за квартирой не смотрят совсем, живого в ней не чувствуется, лишь негативные эмоции. Рома даже не разувается, что по грязи ходить, дверь за собой закрывает, пути к отступлению отрезая, проходит далее по коридору и видит Илью. Страшное зрелище: глаза потухли до совсем темно-бордовых, под глазами залегли синяки, он сам весь осунулся, скулы только острее стали, пугает это. А еще в руках Ильи, все так же на диване лежащего, видна фотография, на которой Рома улыбается. — Иль… я, прости меня, я такой дурак, я не знал, что ты умирать пойдешь, — и Рому прорывает на эмоции, среди которых, на удивление, страха нет, вампир это чувствует. — Зачем ты пришел, Рома? Мне недолго осталось, давай, закрой дверь и уходи. Свой выбор ты уже сделал, — и в голосе Кутепова просьба так не делать. Роман это чувствует, видит, поэтому лишь ближе подходит, на край дивана опускается и за руку Илью берет, судорожно начиная думать, как ему Илью вытащить. Ответ приходит мгновенно, и так пугает, но Зобнин понимает — надо. Осознает, на самом деле насколько нуждается в вампире, что к себе лаской привязал, а не чарами, и поэтому лишь просит: — Илья, укуси меня. — сталь в просьбе, в глазах, сейчас Рома уверен, что делает все правильно. Кутепов глаза в шоке распахивает, понимает, что сделать так не может, что просто не сможет своему Ромашке навредить, но тот лишь просьбу повторяет, она уже приказом становится, и Илья не сопротивляется, слабыми руками Рому к себе наклоняя, цепляясь за плечи Ромки, и в ухо шепчет: «Не бойся только». Но тот и не боится. В шею Илья ласково целует, а после кусает, по-настоящему, с болью, такой, что у Ромы глаза мгновенно раскрываются, но отстраниться он не пытается, лишь сильнее к Илье прижимается. А вампир пьет кровь медленно, навредить не желая, себя еле-еле сдерживая, но понимая, что срываться нельзя, что вот это доверие, которое он только что получил, можно в любую секунду потерять. А еще Рома начинает чувствовать какую-то радость детскую, и самое интересное — эмоции Ильи, и поэтому про боль физическую забывает, как-то еще больше расслабляясь в объятиях вампира, который вскоре прекращает пить, хоть и с трудом, укус зализывает. — Рома, спасибо тебе, Рома, за смелость спасибо, люблю тебя, пара ты моя — в глазах Ильи, снова ярких, благодарность. И он лишь человека своего к себе прижимает, в объятиях баюкая. Роман засыпает.

***

А просыпается, когда уже на улице темно-темно, в квартире Ильи слабо свет горит, но и при таком освещении видно, что в жилище — чисто. Рома в пледы укутан заботливо, и на себе чувствует одежду чужую, домашнюю. С дивана лениво поднимается, за собой один плед утаскивая, и на кухню идет, где Илью видит, ужин заканчивающего. — Ты проснулся, Ром? Зря вставал, тебе бы сейчас полежать, — Илья, очевидно, волнуется, да и Рому чуть шатает, но это мелочи. — Да ладно тебе, на кухне твоей посижу, никогда не был у тебя. Времени сколько? — Под полночь уже. Рома, ты как себя чувствуешь? — и подходит ближе, аккуратно, вновь напугать боится. На что Зобнин лишь с места поднимается, плед сбрасывая, и обнимает Илью, близко прижимается, и тихо шепчет: «В порядке». Все налаживается. Кутепов несмело в ответ обнимает, потом расслабляясь, когда Рома голову на плечо кладет. И это молчаливая идиллия лишь надежду дает, что все хорошо будет, все прекрасно. — Останешься у меня на ночь, Ром? — а что уж тут сомневаться, но Илья просто счастью своему поверить не может. — Конечно, — вместе с улыбкой яркой в ответ, — что на ужин? И как ты так успел? Едят в тишине, в тихой радости, а после вместе устраиваются в спальне на кровати Ильи, и Рома в первый раз осознано близко к вампиру ложится, в объятиях его устраиваясь. Зато теперь нет того страха, теперь все так спокойно, и Рома рад этому. Но вот Илью вопросы гложут: — Рома, ты же понимаешь, что наша связь навсегда? Понимаешь же, что вернувшись ко мне, ты моя пара теперь совсем официально, и больше у тебя не будет выбора. Да, это жестоко звучит, но так и есть. — Иль, успокойся ты уже. Я принял решение: я с тобой остаюсь. Навсегда. Я ведь человеком останусь? — словно и не вопрос. Но Рому это волнует. — Останешься, куда денешься, — Илья пальцами по боку пары своей ведет, — стареть не будешь, но будешь все таким же улыбчивым человеком. — Тогда, — паузу выдерживает, — поцелуй меня уже. И Илья целует, напористо, любовь свою выражая. Рома рот приоткрывает, впуская в свой рот язык вампира, и сам режется об клыки, случайно, больно, но в то же время так прекрасно. Рука Кутепова в волосах, перебирает пряди, другая — на спине, гладит. И отрываться друг от друга не хочется, но приходится, глаза у обоих шальные, губы припухшие, и сердце, быстро-быстро бьющееся, успокоить надо. И Илья к себе Рому прижимает, да так и засыпают они вместе, в обнимку. Ранним утром Рому ждет букет бархатцев, поцелуй Ильи и обещание счастливой и долгой жизни.