Разделённые

— Ты помнишь тот день? — нейтрально спрашивает Венгрия, поднося к губам фарфоровую чашку с чёрным кофе. — Помню, конечно, — отвечает Австрия, более увлечённый разрезанием мяса на тарелке и соблюдением хороших манер, нежели воспоминаниями о собственной свадьбе. Ему не нравится, что каждый год Венгрия задаёт один и тот же вопрос, как будто ответ ей неизвестен, однако каждый год он отвечает одно и то же с безразличным спокойствием. Расписание этого дня похоже на гамму: вначале подъём, после утренний туалет, завтрак в одиночестве, встреча у Венской оперы, недолгая прогулка, ресторан, визит в их бывший общий дом, где они будут обедать — и где Венгрия вновь и вновь спрашивает, помнит ли он тот день — и разговаривать на нейтральные темы. После Австрия сядет за рояль и будет негромко наигрывать первое, что взбредёт в голову, а бывшая супруга будет стоять рядом, облокотившись на благородный инструмент, и молчать; когда же он опустит крышку и смахнёт с неё пыль, рядом заиграет скрипка, и вновь будет неизвестно, откуда она здесь взялась. А потом они вновь расстанутся. Но теперь что-то нарушено. Идёт диссонанс, и Венгрия, выругавшись, промакивает салфеткой кофейное пятно на белоснежной скатерти. — Что-то не так? — с лёгкой заинтересованностью в голосе спрашивает Австрия. Ему безумно интересно, но он не спрашивает. Сама скажет, если сочтёт нужным. Вместо ответа в него кидают салфеткой и резко встают из-за стола. — Приятно, что ты помнишь, но так до сих пор ничего и не понял, — цедит Венгрия и подхватывает свою сумочку. — Можешь не беспокоиться дальше. Я сама доеду, не нужно меня провожать. Австрия пожимает плечами и не провожает её. Слушает, как хлопает дверь внизу. Чувствует, как она бежит — и как что-то срывается на землю, блестит в полёте и исчезает. ...в тихой ночи из одиноко горящего окна лилась печальная «К Элизе», и это было единственное выражение чувств Австрии.