***
Когда она взяла Алексиоса с собой на Адрестию, Кассандра полагала, что морская качка будет действовать на брата усыпляюще. Но стало только хуже. Нет, морской болезнью он не страдал, но на корабле всегда находилась работа, и Алексиос хватался чуть ли не за все и сразу, будь то день или ночь — лишь бы не спать. Но человек, как бы силен и вынослив он ни был, не может долго продержаться без сна. Алексиос точно также вырубался в различных местах по всей Адрестии. Как-то он отключился прямо на палубе, повиснув на бортике. Если бы не Гелон, несшая вахту в эту ночь, ее брат отправился бы на дно или на корм акулам даже не успев проснуться, но Кассандра предпочитала об этом не думать. Особенно когда неслась через всю палубу, не обращая внимание на спящих дочерей Артемиды, на помощь к нему и к Гелон, которая из последних сил удерживала далеко не легкого Алексиоса. От пары едких комментариев после этого бывшая пиратка не удержалась, пока младший брат ее капитана молча разглядывал недавно отдраенные доски палубы. Проснувшиеся от шума дочери Артемиды решили, что происходящее не стоит времени, которое они могут потратить на сон. Кассандра ничего не сказала даже после ухода Гелон. Алексиос злился, о чем говорили его подрагивающие губы, сжатые в тонкую линию. Но и здесь вновь имел место стыд. И все это вперемешку было направлено исключительно на него самого. Алексиос не любил проявлять слабость, как и почти все мужчины, но у него это проявлялось особо остро. И вновь Кассандра знала кого винить. «Сражайся или умри. Здесь нет места слабости»***
Солнце давно зашло, уступив место неполной луне. С палубы Кассандра уже видела причал Гифиона. Скоро они вновь будут дома. Месара, конечно, славное место, но не настолько, чтобы вызвать желание остаться надолго. Алексиос разделял мнение сестры, хотя Арена Пефки похоже ему приглянулась. В конце концов, не везде законно выбивать все дерьмо из десятков людей и при этом тебя еще и приветствуют аплодисментами. Однако он сражался не ради этого. Кассандра на себе знала, что, когда вся твоя жизнь — сплошная война, трудно все взять и разом отбросить. Но она скорее бы перебила и спартанские, и афинские войска, чем вновь отпустила брата на поле боя. Еще слишком рано. А если ему так нужно выпустить пар, то по всей Греции достаточно malákas. Тихое хихиканье привлекло внимание мистии. Дочери Артемиды относились к Алексиосу по-разному: кто-то насторожено и с опаской, кто-то вполне терпеливо и даже дружелюбно — в конце концов, он брат их капитана и лидера — некоторые бывало хихикали и перешептывались между собой, стоило Алексиосу появится в их поле зрения. Догадаться, о чем они секретничали, было не сложно — они и не скрывали. Одна из ее лейтенантов, Климена, как-то в красках описала, не стесняясь Кассандры, как именно она бы провела время с ее братом. Но действовать никто не решался. Во всяком случае Кассандра ничего не видела. Возможно, это даже к лучшему… Алексиос вышел на палубу в сопровождении девичьих смешков и настороженных взглядов — ни то, ни другое его не заботило. Светящиеся от огня жаровен глаза уже выискивали чем бы себя занять. Это уже третьи сутки его борьбы со сном, и круги под его глазами были почти такими же темными как сама ночь. Вскоре он вновь отключится где-нибудь, и будет хорошо, если этим местом будет Адрестия или дом. Сегодня ночную вахту вновь несли Гелон с Кассандрой, остальные медленно разошлись по местам ночлежек. Мистия надеялась, что до суши они доберутся еще до рассвета, но это не повод лишать команду сна. — Мне готовить сеть на всякий случай? — как бы невзначай спросила Гелон, вороша угли в одной из жаровен. Внезапная вспышка искр заставила ее немного попятиться. — Это было не смешно в первый раз, в третий тем более, — скучающим тоном ответил Алексиос, но Кассандра знала, что его это бесит. С Гелон у Алексиоса сложились вполне терпимо-приятельские отношения — она никогда от него не отворачивалась, но тем не менее была настороже. Бывшая пиратка ухмыльнулась — нагло и самодовольно, как и всегда. Чересчур громкий всплеск и протяжный, немного режущий слух вой разбавили шум волн, разбивающихся о борт Адрестии. Одинокая косатка решила поприветствовать их и почтить своим присутствием, вынырнув из-под темных морских волн. Кассандра не часто встречала их, поэтому животное привлекло ее внимание. И не только ее. Мистия краем глаза видела подошедшего к бортику Алексиоса. Косатка держалась на безопасном расстоянии, не зная, чего ожидать от людей на корабле. Лунный свет, отражающийся от морской глади, позволял различать во тьме очертания ее массивного тела. Двигалась она не спеша, но тем не менее от корабля не отставала. На вид милое и даже дружелюбное создание, но Кассандра знала правду. Вой смешался с тихими, но частыми щелчками, и вскоре касаток стало четверо. Их темные спины и высокие плавники выглядывали среди волн. — Красивые существа, — негромко произнесла Кассандра, подходя ближе к брату. Взгляд ее не покидал четырех морских обитателей. — Но близко знакомиться с ними я бы не стала. — Они не едят людей, — угрюмо ответил Алексиос. — Некоторые рыбаки говорят иначе… — Многие говорят много вещей, — с каким-то странным нетерпением перебивает ее брат. — Варнава, например, говорит, что я сын самого Ареса. Кассандра криво усмехнулась. Не грустно и не весело. Варнава был слишком набожным, слишком суеверным и явно слишком впечатлительным. О талантах ее брата ходили чуть ли не легенды, как и о самой Кассандре. Но слышать чью-то болтовню и видеть все своими глазами… Ни боги, ни уж тем более ее брат не были милосердны к своре пиратов, решивших, что Адрестия была легкой добычей. Роковая ошибка капитана стоила жизни всей команде. Алексиос был словно шторм. Быстрый. Безжалостный. Неудержимый. Ужасающий. Кассандра до сих пор поражалась брату на поле боя — стремительный и уверенный, он знал, что делал, и, что только боги могут его остановить. Горящие пламенем войны глаза, порой буквально чуть ли не вспыхивали красным. То, как скоро и быстро он реагировал на чужие выпады, заставляло Кассандру задуматься, что это пламя в самом деле слепит его, и он не видит своих врагов, но чувствует. Словно акула, чующая даже каплю крови за сотни метров от нее. Алексиос воистину ужасал, но и восхищал. Но по поводу «восхищения» не все разделяли мнение Кассандры. Поэтому она не удивилась, когда некоторые члены ее корабля стали относится к Алексиосу с большей осторожностью. Точно также ее не удивила реакция Варнавы, который еще несколько минут выражал свои эмоции касательно боевых навыков ее брата, не забыв добавить в конце, что Алексиос «…сын самого Ареса!». Ее брат ничего не сказал по этому поводу, лишь покачал головой. Но Кассандра видела, как что-то вспыхнуло в его глазах на мгновение. Что-то неприятное. — Тебя съедят, если с морским котиком спутают, — продолжал Алексиос, возвращая сестру в реальное время. — Или если ты их спровоцируешь. Кассандра лишь закатила глаза на познания брата в области зоологии. «Чириканье» косаток заполнило тишину между ними. Животные плескались в морской воде, беседуя о чем-то своем. Наблюдая за ними, Кассандра заметила, что одна из косаток меньше остальных. Ей стало интересно, сопровождает ли детеныша не только мать? Может в этой стае есть и отец? Небольшое семейство. Кассандра улыбнулась этой мысли. Лицо Алексиоса скривилось от попытки подавить зевок. Глаза широко раскрылись, он старался даже не моргать. Кассандра пыталась делать вид, что не замечает битвы брата со сном — единственная битва, где он всегда проигрывает. — Прекрати, — не выдерживает мистия, когда Алексиос встряхивает головой, пытаясь разогнать сонный туман. — Спать я не лягу, — огрызается он. «По крайней мере добровольно», хочется добавить Кассандре. Она хватает брата за запястье, отвлекая внимание на себя, а не на борьбу со сном. Они стоят лицом к лицу, в его по-детски больших глазах Кассандра видит, насколько он устал: и физически, и морально. — Пожалуйста… — почти шепчет Кассандра. «Дай мне помочь тебе» так и не срывается с ее уст, но Алексиос и без того все понимает. На очень долгое мгновенье, он отводит взгляд то ли на далекий берег, то ли вновь на косаток, но все равно возвращается к сестре. Она ведет его за собой к скамье на мостике, ни на секунду не разрывая зрительного контакта. Кассандре не холодно, но Алексиос настолько теплый, что его пальцы почти обжигают. Она не уверена, что ей удастся осуществить задуманное до конца, поэтому уже рада хотя бы этому небольшому контакту. Кассандра неспешно тянет его на скамью рядом с собой. Она его не торопит и не принуждает, дает возможность уйти в любой момент. Но пока Алексиос все еще с ней. Отпустив его руку, Кассандра на мгновенье ловит разочарование на лице брата, но в следующую секунду он вновь расслабляется. Уголок ее губ приподнимается в ухмылке, но теплой. Все также медленно она поднимает ладони и, как сначала думает Алексиос, к его лицу, но нет. Пальцы Кассандры тянутся дальше к его темным волосам. Подушечки касаются головы выше затылка, нежно массируя кожу. Волосы у брата мягкие, что не удивляет Кассандру. Алексиос использует масло, когда заплетает свои чудные косички. По цвету мистия поняла, что это оливковое масло, но запах… Кассандра просто хотела уткнуться в волосы брата и вдыхать его — тем более, что это был единственный приятный запах на Адрестии. Так пахли какие-то ягоды, она это точно помнила. Маленькие и ярко-оранжевые. Алексиос прикрыл глаза, наслаждаясь лаской, но, поняв, что вновь проваливается в сон, резко открыл. Кассандра вздохнула в ответ на упрямство брата. Пальцы прекратили ласку и мистия потянулась к маленькому пучку косичек. Быстро распустив его, Кассандра вновь принялась массировать его голову. Алексиос опять прикрыл глаза, доверившись пальцам сестры. Кассандра продолжала свое занятие, пока не почувствовала, что брат начинает дремать. Выпутав пальцы из темных волос, она начала стягивать с косичек золотые бусинки и расплетать их. Кассандра действовала аккуратно и даже деликатно, стараясь не потерять ни единую бусину и случайно не дернуть прядь. Учитывая количество косичек, процесс немного затянулся, но, когда мистия закончила она с удовольствием взъерошила его волосы, пропуская их сквозь пальцы. Теплая, почти материнская улыбка украсила ее губы. Алексиос уже дремал, ему было тяжело, да и явно не хотелось оставаться в сознании, и Кассандра потянула его вниз к себе на колени, брат не сопротивлялся. Он немного поерзал, удобнее устраивая голову на бедре сестры. Щетина немного колола кожу, но Кассандре было все равно, она продолжала играть с волосами брата и массировать его голову. В свете огненных фонарей она видела, насколько бледной стала его кожа от недостатка сна. Большой палец скользнул по его скуле и Алексиос все-таки закрыл глаза. Он уже давно не мальчик, а мужчина — высокий сильный, закалённый не одним боем, и чего греха таить — красивый, но Кассандра все еще видела его юным. Она продолжала свою сестринскую ласку, слушая мирное дыхание брата, шум моря и странную, но по-своему чарующую песню стаи косаток. Вся эта атмосфера медленно усыпляет ее, и Кассандра понимает, что именно стерло разочарование с лица Алексиоса, когда она отпустила его руку. Все это время она напевала старую песню, которую мама пела им двоим в детстве вместо колыбельной.***
— Алексиос? Он не оборачивается. Кассандра подходит к нему, присаживаясь рядом. До дома они добрались еще засветло, но ночь уже настигла их. Мистия надеялась, что может и сегодня обойдется без кошмаров, но ее надежды рухнули, как только она услышала негромкие шаги по крыше. — У тебя опять… — осторожно интересуется Кассандра. — Нет. Не знаю, — отвечает Алексиос так и взглянув на сестру. — Я даже не ложился. Утром, когда он проснулся у нее на коленях, они ни словом не обмолвились об этом. Кассандра лишь улыбнулась брату, а он явно был смущен. Или даже счел это еще одной непозволительной слабостью, что пугало Кассандру. Она хотела, чтобы Алексиос видел семью не как слабость, а как тех, кто делают его сильнее, кто заботится о нем из благих побуждений, а не потому что считают его слабым, кто всегда придет к нему на помощь, когда он в этом нуждается. — Я хотел сказать спасибо, — голос его едва слышен. Кассандра даже думает, что возможно он делает это впервые — искренне благодарит кого-то. — За то, что ты сделала… Ты не обязана… — Обязана, — с чувством абсолютной уверенности перебивает она. — Ты — мой брат. Моя семья. Кто должен помочь тебе, если не я? — Я сам должен… — Кассандра уверена, что брат разойдётся в гневной тираде, но ей все равно. — Нет, не должен! — мистия хватает брата за плечи, разворачивая к себе. — Алексиос, ты больше не один. Алексиос хочет возразить. Не столько из-за того, что считает себя правым, а сколько из-за характера и вечного желания спорить. Но он молчит. — Ты не один, — повторяет Кассандра. — И больше не будешь. Я хочу помочь. И буду помогать. Но я ничего не смогу сделать, если ты мне не позволишь. Алексиос не хочет смотреть сестре в глаза. Кассандра видит, как вздымается его грудь от тяжелых вдохов. Он вновь мечется между гневом и стыдом, между тем, что Культ годами высекал на его плоти, и тем, что сестра предлагала его сердцу. — Ты не можешь вечно укладывать меня спать как маленького ребенка, — фыркает Алексиос. — Это будет неплохой практикой, если я когда-нибудь стану матерью, — смеется Кассандра. Алексиос недовольно смотрит на нее исподлобья. — К тому же дети вырастают и учатся бороться со своими кошмарами. И иногда даже помогают родителям с ними бороться. Ведь каждый из нас чего-то боится… Они сидят в тишине некоторое время, пока Алексиос не решается задать вопрос: — И чего же боишься ты? — Я боюсь, что все-таки подведу тебя. Я обещала, что этого больше не повторится, и я намерена сдержать свое слово. Но я бессильна, если ты сам не захочешь, чтобы тебе помогли. Они больше не произносят ни слова и сидят в тишине, пока Кассандра неожиданно не встает и не уходит. Алексиос презрительно фыркает и на лице его возникает ухмылка — злобная, но в то же время пропитанная болью. «Ненадолго же тебя хватило, сестра» — Ну и что смешного? — голос Кассандры в самом деле удивляет Алексиоса. Обернувшись, он видит ее с копьем Леонида в руке и инстинктивно поднимается, готовясь***
Может Алексиос и счел это бредом, но в эту ночь — и в многие последующие — он действительно спит спокойно, с копьем под подушкой. Но дело здесь вовсе не в копье, он уверен. Особенно, когда смотрит в янтарные глаза родной сестры.