Игры в молчанку

— Ты же понимаешь — говорит Лайт мягко, глаза его спокойны, и голос ровен до жуткого. — Я могу убить тебя сотней разных способов, и вряд ли это будет быстро или легко. Эл молчит. Не отворачивается, не меняется в лице, кажется, даже не моргает. Дышит ли? — И понимаешь, что смерть — это лучшее, что тебя ждет. Сначала я и правда хотел поразвлекаться с тобой немного, а потом убить, — выдерживает паузу, смотрит. Эл думает, что это, наверное, сродни словесному поносу. Слишком долго ждал возможности выговориться. — Но это было давно. Облизывает губы неосознанно. Угол рта дергается вверх, на секунду мелькают зубы. Элу чудится хруст костей и звук отрываемого мяса. Отвратительная, отталкивающая мимика — Кире больше не нужно притворяться. Это выглядит особенно страшно, когда просвечивает сквозь лохмотья прежней маски успешного и во всех смыслах идеального Ягами Райто. Ужасное сочетание. — Скорее всего, если ты будешь упрямиться, я дам волю своей фантазии. В последнее время я подумываю ампутировать тебе руки и ноги. И кормить с ложечки. Мне кажется, тебе пойдет. Я хочу, чтобы ты был зависимым и ничего не мог делать сам. Смеется. За эти годы он успел хорошенько поехать крышей. — Ты себе даже не представляешь, что я с тобой буду творить — радостно, смакуя каждое слово. — Мы отлично проведем время. Много-много времени. Мечтательно закатывает глаза. — И умрем в один день. Ты рад? Эл молчит. — Ты рад, сученыш? — взрывается. Райто вообще по жизни истерик. Вскакивает из своего глубокого кресла, в два шага оказывается перед ним, хватает за волосы. Видимо, ему очень плохо. Эл видит, что в правом глазу у Киры лопнул сосудик. — Ладно. — успокаивается так же внезапно — Твое право. Если тебе не нужен язык — мы его отрежем. Поворачивается, кивает камерам. Его люди оказываются в комнате быстро, вздергивают на ноги. Эл свисает с их рук, смотрит исподлобья, отросшие волосы плетьми падают на впалые щеки. На нем уже действительно места живого нет. — Не передумал? — усмехается дергано. Видно, волнуется — до сих пор его еще не калечили необратимо. Короткая пауза. Вдох-выдох. Несколько ударов сердца. — Ладно. Если ты настаиваешь… Кивает ребятам. Эла тащат в Комнату-с-кафелем, босые ноги нелепо волочатся по высокому ворсу ковра, ступни вывернуты неестественно — уже неделю, как не держат. *** Это началось несколько месяцев назад. Сначала его просто держали взаперти, без света и звуков, в изолированной комнатке с мягкими стенами, и от смирительной рубашки почему-то дико чесалась кожа. Наверное, это была своеобразная месть за давешнее заточение в камере. Потом, Эл не может сказать точно, сколько времени прошло, состоялась первая аудиенция с Кирой. Сначала его просто били. Нет, не собственноручно — сам Лайт спокойно сидел в кресле и наслаждался зрелищем, лишь иногда давая сухие указания. С Элом он не разговаривал и вопросов не задавал. Просто смотрел. Это продолжалось с неделю, может, немного больше. Потом пошли пытки. Оказывается, он и правда садист, вот повезло-то. Когда пытали Аманэ — использовались исключительно не травмирующие тело способы воздействия. Видимо, подобное не удовлетворяло вкусам Лайта. Поэтому были ожоги, были сломанные пальцы и вырванные ногти. Были вопли — в конце концов, Эл тоже всего лишь человек. Примерно тогда Лайт и начал говорить. С этого началась их игра в молчанку. В конце концов, молчание — это единственное, что он еще может. Единственное, что у него осталось. И оно злит Киру до невозможности. С каждым разом Лайт заходит немножечко дальше. Иногда Эл думает, что он тоже сошел с ума, раз продолжает гнуть свою линию — в конце концов кому нужна эта его глупая, ничего не дающая и ничего не меняющая гордость? Надежды нет абсолютно никакой и он замкнулся в тупом оцепенении, как в коконе, и ждет, что будет дальше. В каком-то извращенном смысле ему даже интересно, до чего дойдет Кира. Губы запеклись и распухли, иногда ему кажется, что он просто разучился говорить. Он почему-то не помнит лиц тех, кто его пытает. Единственное, чего добился от него Кира за эти месяцы — это крики боли. Интересно, он кончает от них? *** Эл едет носом по кафелю, оставляя яркий красный след. По белому, с иголочки чистому кафелю. Пока чистому. При ударах голова болтается во все стороны, как у куклы. Он молчит. При побоях он никогда не кричал. Все еще впереди. Его поднимают за волосы. Обливают ледяной водой. Нечувствительно. Второй раунд. Хрустят кости. Губа прокушена. Кровь, слюна, слезы. Биологические жидкости. Ничего личного. Запястье болтается, тряпичное. Ногтей нет, мясо запеклось. Будут прижигать? Будут. Пахнет паленым мясом. Эл уже даже не мечтает потерять сознание. Лайт смотрит на него из-за стекла. У него дико ломит виски. Опять мигрень. Эл орет почти беззвучно. Голосовые связки давно сорваны. Лайта выворачивает прямо на пол. Хорошо, что Эл не видит. *** Руки трясутся. Эл без сознания. Почти ничего не весит. Если прижать к себе — чувствуется каждая косточка. Сегодня он ночует на царском ложе Киры. Пусть и не узнает об этом. От него пахнет болью и паленым мясом. Лайт зарывается лицом в спутанные волосы. И трясется, как в ознобе. *** Осколки блюда и разводы соуса на девственно-чистом секунду назад полу. От этого ужасного запаха желудок поднимается куда-то к горлу. Так Лайт понимает, что больше не может есть жареное мясо. *** После этого мерзкий запах преследует его повсюду, как Пилата — запах розового масла. Эл молчит и смотрит прямо перед собой. Культя вместо левой кисти обмотана бинтами. Белые бинты с кровавыми цветами. Белый плащ с кровавым подбоем. У Лайта нет собаки, поэтому мигрень не проходит. И хорошо, что нет — он бы ее пристрелил, если бы не помогала. *** Он сказал бы: «Ну хватит упрямиться, Эл, а?». Или «Не заставляй меня делать это». Или «Может быть, мы все-таки будем друзьями?». Если бы мог. «Прекрати это» «Мне страшно» «Эл, пожалуйста» — Давайте вторую руку. *** Зачем я это делаю? Останови меня, останови, остановиостанови… *** Лайт просыпается ночью в холодном поту, от собственного вопля. Рюк хрустит яблоками и смеется хрипло. Ему нравится. Люди и правда безумно забавные. Сегодня утром Эл попрощается с ногами. *** В какой момент происходящее перестало возбуждать и превратилось в кошмар? И перестало ли вообще? У Эла по-прежнему потрясающие глаза. Широко открыты. Пока это происходит — смотрят только на него. И Лайт забывает, как дышать. *** Лайт беззвучно плачет, когда обнимает его. Эл — смотрит в пустоту. Ему уже не интересно, чем все это кончится. Ему уже ничего не интересно. «Наверное, я не мог бы любить его иначе. Только такого — покалеченного и раздавленного. Полностью принадлежащего». За все время он не сказал ни слова. Уже больше и не скажет, впрочем. У Лайта сердце кровью обливается. Лучшее на свете ощущение. Эл кладет ему голову на плечо мягко. И прикрывает глаза.