***
— Нарисуешь меня, как одну из этих своих французских девиц? — жарко шептал тому в затылок Питер — издевался, поганец. И тут же беззастенчиво обнажался перед враз покрасневшим до ушей Тони. Он будто давно привычным танцевальным движением расстегивал пуговицы рубашки, обнажая гладкий юношеский живот и заметные очертания пресса, криво улыбался, когда Старк пытался не дышать во время этого представления. Улыбался и продолжал. Снимал с себя рубашку через рукава, изгибался, будто заправский стриптизер, обнажал сильные плечи. И сверлил Тони взглядом до того, пока мужчина не выдыхал: «черт, нет, не делай этого». Он почти нахально расстегивал ширинку на брюках с громким скрежетом — Тони, кажется, тогда откинулся на спинку кресла, легко оттянул галстук — и цеплялся пальцами за резинку боксёров. — Ты же не думаешь, что беспрепятственно ляжешь передо мной в расслабленно-обнаженной позе, а, Питер? — спрашивал тогда Старк, чудом удерживая своё самообладание. — Оттрахаешь меня, как ни одну из этих французских девиц? — смеялся Паркер и совершал очередную дерзость — усаживался в этих своих белоснежно-чистых боксерах на бёдра Тони. Прощупывал пределы терпения Старка. Обхватывал, мелкий поганец, Тони за талию своими ногами, прижимал к себе под выдох в самые губы «оттрахаешь же?». Будто специально выгибался в пояснице, проезжаясь крепкими ягодицами по ширинке Старка — до хриплых вдохов-выдохов сквозь зубы, оброненных «красный, Паркер» — и был везде. В ладонях, которые легко сжимали вспотевшие виски, губах, которые мокро мазали по губам, челюсти и носу, в ногах, обхватывающих Старка за талию, в горячем члене, доверчиво прижимающемся к животу Тони. Любовался: — Ты, Тони, красивый. С припухшими губами и горящими глазами. Глазами дьявола, — восхищенно-горячо бормотал на ухо Паркер. Старк вцеплялся сильными пальцами в ягодицы мальчишки, оставлял грубый засос рядом с сонной артерией — помечал! — и рычал с каждым движением Питера. — Знаешь ли ты, что такие, как ты, горят в аду? — возвращал ему усмешку Старк. Возвращал — и блаженно прикрывал глаза, когда Питер мазал губами по кадыку — смеялся, негодяй, и уворачивался, когда Старк пытался втянуть того в поцелуй. И много-много улыбался. Питер тогда, кажется, попытался осторожно расстегнуть каждую пуговицу на идущей ходуном груди Тони — уворачивался от губ Старка и от нетерпения чуть ли не подпрыгивал на нем: — Сгорим оба. Тогда Старк, кажется, не выдержал, когда Питер начал ему своими тонкими пальцами расстегивать ремень — рванулся вместе с мальчишкой вперёд, разметав тело Питера на свято белеющих в темноте простынях. Паркер чудом удержал замок из ступней на спине Старка и засмеялся в этот раз открыто-широко. — Сожгу, паучок, а потом сгорю сам. Питеру даже не пришлось брать инициативу в свои руки: такой Старк был дико возбуждён, немного зол и до шума в висках влюблён. Он отработанным движением расстегнул замок на брюках, слабо мазнул ладонью по, кажется, уже давно и мучительно стоявшему члену — и сдавленно застонал. Питер смотрел настолько шальными-блядскими глазами с огромными зрачками, что Старку хотелось разложить этого мальчишку немедля. Он терпел. Тыкался лбом в область шеи Паркера, загнанно дышал, пока Питер не захрипел: — Энто-о-ни-и… И Старку снесло крышу. Он уже не понимал, когда дёрнулся, как от удара, за ящик, бросил рядом с мальчишкой припасённый флакон и едва не выебал того сразу же после еле слышной фразы Питера: — Я готовился. — Блядь, — отстранённо шепнул тогда Тони и рванулся вперёд, к Питеру — до ощущения сильной груди под собой, рванул резинку трусов вниз — и отчаянно застонал, когда мышцы чуть сжали кольцом член. И, кажется, даже всхлипнул от облегчения. Питер дышал так, будто бежал стометровку, и пытался сдуть со лба мокрые кудри. Потянул теперь уже дрожащими ладонями Старка к себе за шею, обнял: — Все хорошо. Тони тогда, помнится, на выдохе протолкнулся в податливо выгнутое тело, на яростном вдохе закинул ноги Питера себе на плечи — и рыкнул, когда тот подмахнул ему бёдрами вверх. Мальчишка привык сразу. Он с нескрываемой дерзостью подавался вперёд, когда Тони набирал воздух в легкие — и так же непринужденно тянул Старка к себе для поцелуя. Тони в ответ на это кусал губу Паркера до крови, цеплялся пальцами за крепкий пресс — и бормотал бесконечно «бля-я-ядь, Паркер». Им обоим казалось, что это безумие нескоро прекратится — Питера подбрасывало каждый раз, когда Тони со сжатыми зубами беззвучно содрогался, и успокаивающе целовал того куда-то в скулу. С завидной дерзостью сцеплял ладонь Тони со своей и направлял на свой пах — пользовался, пока тот бессознательно, в бреду, слабо водил по аккуратному члену — и в проблеске сознания пережимал у основания под хныкание Паркера — смеялся на выдохе: «не так быстро, малыш». — Мистер Старк! И тогда Тони не выдерживал — с силой накрывал ладонью Питеровскую ладонь, цеплялся пальцами за челюсть парня, открывал и умолял: — Кричи! И только тогда, когда Питер в голос матерился в адрес Тони, насмешливо и медленно, плавными движениями, доводил до оргазма. С интересом оглядывал ладонь в каплях спермы — слизывал под охреневше-мутный взгляд Паркера — и смеялся. Целовал в уголок губ: — Как ни одну из тех французских девиц, — он тянул эти гласные у самого уха парня и обнимал за плечи. — Люблю тебя, засранец. Питер тогда распахнул глаза в нескрываемом удивлении. Не нашелся, что ответить на «засранца» — и просто искренне выдохнул: — И я, Тони. Крепко-крепко.***