Сбился с круга? Так это пустяк. Мир не тот, что вчера, что минуту спустя. Ускользая от нас, кружат стрелы шутя. Он не тот, что вчера, что минуту спустя.
Этой ночью Дину Лейнвуду снова снилась киностудия. Он не знал, что находилось за ее деревянными стенами, — только смутно представлял ряды старого оборудования, накрытого пыльными белыми балахонами. Даже во сне он не мог подойти к ней: так и смотрел из-под еловых лап, как ее освещает луна. Кто забросил ее и почему оставил свою технику? Впрочем, куда больше его волновало другое. После снов о киностудии Дин всегда просыпался немного сбитым с толку, но умиротворенным, даже радостным. Иногда он пытался ее нарисовать, а самый лучший рисунок даже приклеил на стену над кроватью. Но сейчас легкость, принесенная сном, исчезла без следа. Наставник всегда говорил: страх ничего не изменит, а значит, бояться не нужно. Будь уверен в своих силах и душе, Дин. Если кто-то пытается заставить тебя бояться, то просто хочет ощутить власть над тобой и насладиться твоей беспомощностью. Не позволяй этого никому. Никто этого не достоин. Дин неподвижно сидел за столом. Гремевшую в наушниках музыку он давно выключил и теперь прислушивался к тяжелым шагам и скрипу лестницы. «Ты не должен бояться», — кольнуло грудь, и он разжал кулаки. Дверь отворилась. Грузный силуэт застыл в проеме и, помедлив, прошел в комнату. К горлу холодной волной подкатила паника. Обернуться или сделать вид, что не услышал? Как плохо, что он сейчас сидит ко входу спиной! Он вытащил наушники и чуть повернул голову. Отчим стоял с мрачным видом, скрестив руки на груди. Его мутные глаза, окруженные черными синяками, впились в Дина, а он изо всех сил пытался не бояться. — Мать зовет тебя есть. Ты что, не слышал? Он, похоже, собирался сказать что-то еще, но в последний момент передумал. — Хорошо, — Дин улыбнулся, хотя все мышцы будто окаменели, и вскочил. На самом деле ему не очень хотелось есть, как и всегда с некоторых пор, но отчим, конечно же, об этом не узнает! Из кухни тянуло превосходным запахом жареного мяса и тушеного картофеля. Он жадно втянул носом воздух и поспешил вниз, перескакивая ступеньки. На старой фарфоровой тарелке, принадлежавшей еще дедушке, его наверняка будет привычно ждать вкусный бифштекс. Несмотря ни на что, очень здорово, что он пока может есть человеческую еду. В этом плане он был очень похож на своего папу. На настоящего, конечно, а не на отчима, что пришел в их с мамой дом несколько лет назад и сразу проникся неприязнью ко всему, что его здесь окружало. Особенно к Дину.***
— Я хочу встретиться с вами! Наставник чуть нахмурился, но его лицо не утратило доброжелательности. Он вообще никогда не сердился или, во всяком случае, этого не показывал, а его голос звучал спокойно и твердо, что бы ни случалось. «Все будет. Но немного позже». Дин подавил разочарованный вздох. Пространство вокруг было белым и рваным, будто его, играясь, покусали собаки, и силуэт Наставника то уплывал в туман, то проступал сквозь него. — А если он… ударит меня? «Если так, — последовал жесткий ответ, — мы всегда поможем тебе, но помни, что у тебя есть способности, которые ему и не снились! Главное, развивай их». На его уверенную улыбку Дин постарался ответить такой же… …а через миг проснулся, окутанный блаженным теплом дремы и уюта. Сквозь светлые серо-зеленые шторы просачивался солнечный свет, выбеляя стул и ворох тетрадей на столе. Как же хорошо… После разговоров с Наставником всегда становилось легко, словно с плеч падала гора. Дверь загрохотала, и грубый голос впился в каждую клеточку тела: — Подъем, сопляк! Ты что, до вечера собрался спать? Чутье подсказало, что мамы в доме не было — и ушла она надолго. Похолодев, Дин сел на кровати. Сердце стучало так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Его страх усилился во много раз. Но… но… все равно надо пытаться ему противостоять.***
Когда сумерки уже мягко скрадывали по-летнему яркое небо, Дин запер трухлявую дверь сарая и предвкушающе закусил губу, чувствуя, насколько клыки были длиннее и острее других зубов. На полу лежала свежая солома, по углам теснились грабли и лопаты, похожие в полумраке на диковинные коряги. Он прикрыл глаза, а когда открыл, стало так светло, будто в сарай ворвался день, хоть в нем и не было окон. Без особых усилий получилось разглядеть темные пятна на деревянных досках, покинутую мышиную нору и старые птичьи гнезда под потолком. Кажется, среди них появилось свежее, но он не мог сказать точно. Если постараться как следует, то совсем скоро получится добраться до него. Он нагреб соломы и устроился на полу, прислонившись к нагретой солнцем деревянной стене. Мама еще на работе, отчим с самого утра куда-то уехал, и теперь можно делать что угодно, пока он не вернется и страх снова не окутает Дина удушающим мокрым полотенцем.***
Уставший, но довольный Дин возвращался к себе. Сегодня у него ничего не вышло, да он и не рассчитывал. Недаром такие, как он, учатся всю жизнь! Рано или поздно и у него все получится, нужно только не сдаваться. У подножия лестницы, что в черноте казалась непреодолимой, его в грудь толкнуло беспокойство. По спине пополз холодный пот. Отчим был наверху, рядом с его комнатой, — поджидал его. С трудом сглотнув, Дин поставил ногу на первую ступеньку. Он не будет бояться. Раз отчим хочет упиваться его страхом, то сам ничего не стоит. Так говорил Наставник, а он в этом мире понимал все. Перила гладкой змеей скользили под рукой, и с каждым шагом к нему возвращалась уверенность, что не исчезла, даже когда он разглядел в полумраке грузную фигуру. — И где тебя носило?! — процедил отчим, подходя ближе. Дин инстинктивно приготовился учуять смрад алкоголя, но его не было. — Ты сделал домашку? Ох, нет… он совсем об этом забыл. Впрочем, и занимался весь день куда более интересными и важными вещами, чем корпение над дурацкими задачами по математике! — Да, — соврал он, и сильная рука сгребла его за ворот, процарапав короткими ногтями по шее. — Врешь! Прямо мне в лицо! — рявкнул отчим. — Я только что был в твоей комнате и видел твои тетради! Оплеуха пришлась так неожиданно, что Дин врезался головой в стену и едва не покатился по лестнице.***
Щека и ухо распухли. Он зажал их ладонью, чувствуя, как пульсирует в них кровь, и изо всех сил пытался сдерживать слезы. Уже настала глубокая ночь, а он все никак не мог заснуть. Он правда не сделал задание. «Но никто не давал ему права бить тебя за это». Он провинился. «Ты же сам знаешь, что это было никакое не наказание. Он просто…» …хотел почувствовать его страх, а значит и власть над ним. Никто этого не достоин. Тем более отчим. Дин стиснул кулаки. Можно было бы напасть на него и выпить всю его кровь, и даже то, что отчим сильный и взрослый, никак бы ему не помогло! Но… ничего не получится. Стоило только представить, как тот кричит и дергается, как его тело оседает на пол, как все внутри сжималось. Дин никогда никого не убьет. Никогда. Мама так и не вернулась с работы. Он чутко прислушивался к звукам внизу, но, кроме отдаленного звона посуды, а затем щелчка выключателя, ничего не услышал. Незаметно и мягко сон подкрался к нему и набросил свое покрывало, заглушая надежду услышать хлопок входной двери. Дин превратился в летучую мышь и, громко хлопая крыльями, полетел к серебряной монете луны. А через миг ветер окутал его, отгоняя дрему. Мир вдруг раскрылся бутоном цветка, огромный, восхитительный, и захлестнул его счастьем. Ловя крыльями воздушные потоки, Дин перекувыркнулся и влетел в небольшое отверстие под крышей сарая. Казалось, стены и солома издавали особенные звуки, и он видел их сквозь темноту, видел вместо образов… Это ничуть не мешало. Будто он, Дин Лейнвуд, родился летучей мышью. Наставник будет доволен, когда узнает! Он облетел дом и вниз головой повис на шпиле сломанного флюгера. До ушек летучей мыши долетало стрекотание кузнечиков, шорох ветра в кустах и скрип покосившейся калитки. Мама… мама, наверное, будет скучать по нему. Ясно представились ее добрые глаза, очерченные легкими синяками недосыпа. Дин ни за что не оставит ее одну с отчимом! Если бы только его уже сейчас приняли в общину вампиров… он бы точно что-то придумал. «Дин, — раздался в голове голос Наставника, и он едва не разжал когти от неожиданности, совсем по-человечески замахав крыльями, как руками. — Не торопи события. Ты очень смелый и сильный, но подожди еще немного». — Я не тороплю, — ответил Дин мысленно. — Я знаю, что должен стать еще сильнее. И все же… разве вампир мог бояться простого человека, пускай даже ему самому десять лет, а человек взрослый? Дин со стыдом закусил бы губу, если бы был в человеческом облике. Даже теперь его мучила фантомная пульсация в покрасневшей щеке и раздувшемся ухе. Нет, не нужно бояться. Страх — всего лишь попытка сделать тебя уязвимым и слабым. «Да. Именно так, — сказал Наставник с тенью улыбки на суровом лице. — Ничего не бойся, Дин Лейнвуд. Помни, что мы всегда с тобой. Ты сильнее этого человека, Дин, гораздо сильнее. Все будет хорошо. Просто верь в свои силы». В его голосе сквозила печаль, едва уловимая, как дым на сильном ветру. Дин даже не мог сказать, показалась она ему или все же нет.***
Едва переступив порог этого дома, Майкл понял: с сопляком что-то неладно. Порой за ужином пацан мог засмотреться в какую-то точку на стене и забыть о еде, пока она не остывала. Эллен только смеялась и говорила, что он просто «мечтательный» и «фантазия у него богатая». Черта с два. Потом такие «мечтатели» заканчивают обдолбанными в мусорной яме или в комнате с мягкими стенами. Пацан требовал внимания, вот и корчил из себя невесть что. Это легко перевоспитать парой-тройкой затрещин и хорошей взбучкой. Как бы то ни было, на время он выкинул мысли о сопляке из головы. Ему что, больше не о чем подумать? Завтра они с парнями будут рыбачить и охотиться — нужно «пристрелять» новую винтовку, вчера он начистил ее до блеска и приготовил патроны. Сегодня они все обсудили, и сейчас с ним на кухне остался только Уоррингтон, тощий мужчина лет сорока с ввалившимися щеками, высокими залысинами и тусклыми глазами. — Эй, Майкл, — протянул он, осушив очередной стакан пива. Их окружал мягкий полумрак, и тусклый рыжеватый светильник на стене не мог его разогнать. — А где твой пацан? Дрыхнет уже? Майкл фыркнул и бахнул бутылкой по столу так, что тот зашатался. «Его» пацан, это ж надо было такое сморозить… — А, поч-чем я знаю?.. Дебил отбитый, сидит небось в сарае, в солому закопался… В груди поднялась обжигающая ярость. Как хотелось сейчас схватить мальчишку и хорошенько потрясти! Уоррингтон фыркнул, пролив пиво на грязную рубаху, и выругался сквозь зубы. — Да, не повезло тебе… Хотя Эллен баба-то красивая… Сам бы ее… А, не смотри ты так! Давай за Эллен! — За Эллен, — набычившись, повторил Майкл, поднял бутылку и чокнулся с ним. Звон стекла загудел в ушах. Эллен… Воспоминания об утреннем звонке с новой силой нахлынули на него, отдавшись болью в груди. А, пацан же еще ничего не знал — наверное, надо было ему сказать, но голову тогда занимало другое. — Ну, тут нечему удивляться, — наконец сказал Уоррингтон, когда они с минуту помолчали. От неожиданной смены темы Майкл поморщился, но ничего не сказал. Улавливать суть разговора становилось трудновато. — Вспомнить хотя бы его папашку… Напивался так, что свое имя, бывало, забывал. И сынок у него такой же. Майкл заскрежетал зубами. Да. Такой же. И поэтому надо выбить из него всю дурь. Не хочет учиться, только и делает, что витает в облаках… Интересно, что Эллен наплела ему об отце? Что тот был космонавтом или летчиком-испытателем? Майкла охватило сильное желание вытащить мальчишку из постели и привести сюда — чтоб послушал правду! Но так он только покажет, что сам не способен его воспитать. Нет, тут нужно вести себя по-другому. Когда Эллен выпишется из больницы, то не узнает своего сына.***
Дин всю ночь летал над домом, восторженно привыкая к трепету крыльев — своих крыльев! — эхолокации и россыпи запахов и звуков, так что в постель вернулся, только когда первые солнечные лучи тронули горизонт. Проснулся он, казалось, всего через пару часов от рокота мотора. Щурясь от яркого света, он выглянул из окна. У ворот стояла большая старая машина, нагруженная палаткой, сдутой резиновой лодкой и ящиками с ружьями. Возле нее суетилось несколько мужчин, в том числе и отчим. Сердце встрепенулось и заколотилось быстро-быстро. Если тот уезжает на охоту, значит, у Дина есть как минимум два свободных дня! Можно и дальше оттачивать вампирские навыки, а там и мама вернется… Отчим повел широкими плечами и направился в дом. Забыл что-то? Но нет: скрипнула лестница, и Дин метнулся к школьному рюкзаку, притворяясь, будто ищет там что-то. Дверь отворилась. Длинная тень поползла по полу. — О, ты уже встал. Взгляд отчима впился ему в затылок. — Я уезжаю. Дом остается на тебе. Чтоб, когда я приехал, здесь был полный порядок, понял? — Да, — глухо отозвался Дин, теребя замок рюкзака. — В конце недели проверю твой дневник, и если там будет хоть одна плохая оценка… Отчим не договорил. Его глаза сузились, и Дина будто окатило холодной волной. Щека заныла, хоть от вчерашней пощечины не осталось и синяка. У него и раньше все быстро заживало, а с тех пор, как он узнал, кем был его папа — и кем будет он сам, — и подавно. — Я понял, — повторил он глухо, подавляя желание отшатнуться. Губы отчима дернулись, признавая его ошибку: не стоило показывать страх. Теперь он думал, что сильнее. — А, и еще. Твоя мать в больнице… Ей стало плохо, и она упала в обморок прямо на работе. В груди все стиснулось. Мама… в больнице? Упала в обморок на работе?! От ужаса он даже ответить не смог. А отчим окинул его с ног до головы странным взглядом и направился к лестнице. Дин вышел из дома, как в тумане. Пахло соломой и скошенной травой, но даже любимые запахи не могли пробудить приятные воспоминания, как он ни тянул носом, стараясь вдохнуть поглубже. Тихо шелестели деревья на слабом ветру, и по нагретому асфальту плыли островки света. Он медленно вытянул руку, чтобы солнце выбелило кожу. Когда он станет взрослым вампиром, будет трудно находиться днем на улице, но это совсем не плохо. Ночь тоже красивая. Мама… Что же случилось? От мыслей про нее в горле вставал ком. Она же никогда не жаловалась на здоровье, всегда улыбалась и словно летала по дому… Если бы только папа успел ее обратить, но он погиб, когда Дин только-только родился.***
Дин старался сосредоточиться, но слова мисс Максвелл обволакивали его мягко, как теплое одеяло. Голова то и дело норовила соскользнуть с подставленной руки. А там, дома, в комнате на верхнем этаже, его ждали книги про вампиров, и ведьм, и оборотней, про зло и добро, про страх, окутывающий людей, и про силу, способную все преодолеть — силу духа. С ними он хоть на время забывал обо всем плохом, даже если книги были грустные. — Дин, прочитай абзац, — сказала мисс Максвелл, выразительно глядя на него. Она была очень милой, но до чего же иногда требовательной!.. Дин скользнул глазами по странице. Где они остановились? Он даже не знал, тот ли текст открыл. Отовсюду послышалось хихиканье и наползло на него волнами, будто он по пояс стоял в ледяной воде. «В конце недели проверю твой дневник, и если там будет хоть одна плохая оценка…» — Страница двести десять, строка восемнадцать, — прошептала Милли, наклонившись к нему через парту. Ее короткие русые хвостики подпрыгнули от движения. Дин торопливо пролистал книгу, нашел текст и ткнул в него пальцем, как полицейский, наконец-то обнаруживший преступника — «Попался!» — Праздник закончился, и Кэти пошла домой, а впереди семенила ее собака. В голубое небо поднимались тысячи красных воздушных шариков… «Фух, — подумал он, чувствуя пульсацию в затылке. — Обошлось». Не надо бояться. Не надо, не надо, не надо, долой страх, как Наставник говорил, иначе выйдет, что Дин признает: отчим сильнее его — а это не так. Он закусил губу, водя ручкой по странице тетради и оставляя на белом синие загогулины. Помедлив, он начал рисовать прямо среди домашнего задания и записей уроков. Лицо с впалыми щеками, аккуратный пробор волос, плащ с высоким воротником, клыки над нижней губой… В воображении рисунок расцветал красным, белым и черным — как жаль, что у него нет карандашей, только эта вечно мажущая синяя ручка. До того, как мама заболела, она всегда говорила, что, наверное, ему стоит записаться в художественный кружок. Мама… Он с трудом сглотнул, а рисунок вдруг затуманился. Дин-дон! — загудел звонок в коридоре. Одноклассники оживились, заерзали за партами, Томми Николсон швырнул кусок мела в Милли, но промахнулся и чиркнул по столу мисс Максвелл прямо у нее на глазах. Дин тихонько хихикнул, запихнул тетрадь и учебник в потрепанный портфель и выбежал из класса. Он шел, глядя, как извивается и холмится впереди желтая дорога. На ней темнели ямки, выбоины и колеи от тележных колес. Время от времени он заглядывал сквозь сетчатые заборы и видел женщин, развешивавших одежду на бельевых веревках, маленьких детей с кучами игрушек на земле, старые машины… Собаки подпрыгивали, бросались на ворота и заходились лаем, когда он проходил мимо. Они злобно щерили клыки, а он корчил им рожи и показывал язык. Жаль, у него не было собаки. Мама сказала, что она не нужна, если есть сигнализация, а еще что собака — большая ответственность, и ей будет плохо, если он не сможет как следует о ней заботиться. Это его испугало. В конце концов, скоро он станет вампиром, и кто тогда позаботится о собаке? Она ведь не сможет пойти с ним… Когда на горизонте вырос его дом, на Дина нахлынуло облегчение. Отчима не будет, значит, можно делать что захочется! А хотелось ему… пирога! Вкусного, клубничного, мягкого, такого, как мама пекла, чтобы тронул пальцем — и остался след… В желудке заурчало. Ой, а дома вообще было что поесть? Если нет, надо зайти в магазин, но отчим не оставил ему карманных денег… Рюкзак вдруг сделался как будто тяжелее, и Дин вцепился пальцами в лямки. Вот бы поскорее стать вампиром — им не нужно думать о еде! Наставник как-то сказал, что они и не могут есть, а то станет плохо… Немного жалко — больше нельзя будет пробовать новые блюда, наслаждаться вкусом, — но и возиться с этим не нужно! Он просунул руку в щелку узора на калитке, нашарил шпингалет и со щелчком потянул. Двор встретил его мягким шорохом травы, и в душе опять встрепенулась радость: хорошо! Ну их, те уроки, можно попробовать… ну… что-нибудь, что умеют вампиры, а он еще не умеет! Лямки рюкзака скользили по рукам, будто большой пиджак, что все норовил съехать. Скинув туфли, Дин бросился на кухню, потянул дверцу холодильника и замер, приоткрыв рот. Среди полупустых бутылок пива и оберток из-под колбасы стоял… самый настоящий пирог. На его верху, сквозь отверстия в рыжеватом пухлом тесте, проглядывало клубничное варенье. Не веря своим глазам, Дин обхватил руками белую тарелку с налипшими крошками и слегка надавил пальцем на бок пирога. Осталась полукруглая вмятинка, как на пластилине.***
До половины дня он смотрел телевизор и объедался пирогом, так что скоро во рту стало приторно от сладости. На одном из каналов показывали передачу про африканских летучих мышей-вампиров, и он не мог отвести от них глаз. Какие большие, с кожистыми крыльями и умными мордочками! В такую, наверное, превращается Наставник… Дин доел кусок и посмотрел на тарелку, стоявшую посреди заваленного старыми газетами журнального столика. Еще оставалось полпирога, но есть его больше не хотелось. Хотелось просто — есть. А в холодильнике ничего другого не было. Поколебавшись, он притянул из кухни табуретку с мягким сиденьем, вскарабкался на нее и пошарил рукой по шкафу. Пальцы нащупали только две потемневшие мелкие монетки. Другие мамины деньги куда-то делись. Ему снова подумалось о ней. Как она там, в больнице? Может, ей больно и плохо? Дин слез с табуретки и сел прямо на ковер. Наверно, надо отнести ей пирог… И что-то еще, может, нажарить картошки и мяса… Если бы он только знал, где именно она сейчас… Она упала в обморок на работе, так что вряд ли ее отправили в сельской госпиталь… Точно! Можно превратиться в летучую мышь и, трепеща крыльями, полететь в город… но что дальше? Нельзя же заглядывать во все окна подряд, надеясь где-нибудь увидеть маму. И есть хотелось сильно. Дин сглотнул, представив, что придется залезть в карманы отчима, в его большое темно-серое пальто, висевшее в прихожей, как шкура огромного змея… Еще пару лет назад, когда он был маленьким, оно его пугало, и он, стягивая обувь, пытался как можно быстрее проскочить в свою комнату. Наставник говорил, не нужно бояться того, что никак не сможет навредить, и страх понемногу притупился, но все же исчез не до конца. На цыпочках, будто в доме еще кто-то был, Дин пробрался в прихожую и запустил руку в карман пальто. Под пальцы тут же попали жесткие края купюр. Он перебрал их, вытащил наружу и приоткрыл рот. Вместо десяток и пятьдесяток… толком и посчитать не получилось. Сто сотен — это сколько? Он прикинул в уме, но цифры не сошлись. Много. Очень много. Сглотнув, он взял одну сотню, а остальное запихнул обратно. Когда отчим вернется, наверняка заметит пропажу… А, как будто Дин его боится! Он же вампир, а вампиры сильные и не боятся никого! Заметит — ну и ладно! Внутри все равно расползался предательский холодок, но Дин упрямо тряхнул головой и отправился в магазин.***
Отчим вернулся, когда Дин висел в сарае вниз головой, ухватившись цепкими коготками за балку под крышей. Новое гнездо, как оказалось, свили ласточки, и ему хотелось посмотреть на крошечные пятнистые яйца, из которых должны были вот-вот вылупиться птенцы. Птицы реагировали на него не слишком хорошо, а когда засовывали головы под крылья, нет-нет да выпрямлялись и снова смотрели на него. Очень хотелось сказать, что он ни за что не причинит им вреда, но летучие мыши не умели говорить. Или он пока не знал их языка. До чутких ушей донесся глухой хлопок входной двери, а за ним смех и мужские голоса. Отчим снова привел друзей? Значит, еще долго о нем не вспомнит. «Дин, — всколыхнулся в сознании голос Наставника. — Ничего не бойся». — Я знаю, — ответил Дин так же мысленно и вздохнул бы, если бы сейчас был в своем человеческом теле. — Я буду сильным. Уже скоро моя ини… ини-ци-ация? Наставник долго не отвечал. Так долго, что, казалось, уже и не ответит. «Скоро, — наконец нарушил он молчание, нестерпимо сквозившее в полумраке. — Может, даже сегодня». Дина будто пронзила молния. Ошарашенный, он соскользнул с балки и едва успел расправить крылья перед самым полом, усыпанным соломой. Тишину сам собой всколыхнул возмущенный писк. Сегодня? Правда?! Тогда ему нужно собирать вещи как можно скорее — понятное дело, став вампиром, он уже не будет жить с людьми, а то мало ли что может случиться… Да и не хотелось особо. Какая скука — постоянно скрываться и делать вид, что такой же, как все, и совсем-совсем из-под губы не мелькают клыки! А еще… еще вампиры наверняка знали, что случилось с его папой. Наставник говорил, он был талантливым вампиром, но особо ничего не рассказывал. Может, хоть теперь… Дин вылетел из сарая и закружил над домом. У темно-зеленых ворот, казавшихся в темноте черными, возвышался грузовик с накрытым брезентом кузовом, откуда пахло так странно… как часто пахнут взрослые мужчины, чем-то горячим, приятным, надежным, вот только к этому запаху примешивались еще пары спиртного. Вампиры иногда мешали вино с кровью, и этот напиток считался изысканным, обладающим, как сказал однажды Наставник, мириадами оттенков вкуса. Дину страшновато и одновременно безумно интересно было представить, каково это. В доме зажегся свет, мягко озарив укутанный мраком дворик; тут и там из марева выплыли стога сена. Он описал над ними круг, на лету обратился в человека и плюхнулся в один из них, давясь беззвучным смехом. На одежду тут же налипли прутики и травинки, запахло полынью и свежестью, и на душе сделалось так хорошо!.. Сердце тут же заныло, будто пытаясь напомнить: мама была в больнице, а он не знал где именно и что с ней. Дин вскинул голову к небу, к звездам, похожим на россыпь мерцающих белых зерен, и подставил лицо ветру, что тут же раздул густую пшеничную копну волос, при взгляде на которую учителя только качали головами. Ни за что на свете, ни одна сила в этом мире не заставит его подстричься — хотя, конечно, если так будет нужно, чтобы стать вампиром, он ни на миг не задумается… Дин наблюдал за силуэтами, темнеющими сквозь занавески, и с трепетом представлял, как присоединится к Наставнику и другим, как будет охотиться в ночи, раздувая ноздри от невероятных запахов, как летучей мышью взовьется над городом… Он пролетел в свою комнату сквозь распахнутое окно и удовлетворенно растянулся на кровати, прямо поверх покрывала. Внизу гремели голоса и смех, приглушенные дверью, что-то звенело и грохотало, но Дину не было дела до этого: он провалился в сон, стоило голове коснуться подушки.***
В горле сильно пересохло, и Майкл, морщась, открыл глаза. Мир расплывался, в висках будто грохотал огромный молот. Он с трудом приподнялся на локтях и обнаружил, что вчера ночью даже не расправил кровать — так и лег в заляпанных грязью ботинках на одеяло. Зевая и держась за голову, он направился в кухню. На столе стояла грязная посуда, тут и там валялись окурки и пустые бутылки, под ногами хрустели осколки пепельницы. Чтоб его! Башка раскалывалась, еще и это… Надо бы напрячь пацана, пусть уберет… Черт его знает, куда он делся, Майкл вчера даже внимания на это не обратил. Откуда-то тянуло холодом. Он огляделся (голова, казалось, может отвалиться от малейшего движения), пока не наткнулся взглядом на открытую форточку, где пузырем вздувались прижатые цветочным горшком занавески. Прежде чем закрыть ее, он напился воды прямо из-под крана и краем глаза увидел разоренную прихожую. Несколько пальто и курток валялись на полу среди обуви. Бранясь сквозь зубы, он направился туда, и его словно окатило ледяной волной. Его старый плащ тоже сорвался с крючка. Пошатываясь, Майкл метнулся к нему и обшарил карманы. Там было пусто. Приличная сумма, которую он копил несколько лет, исчезла. Он тупо посмотрел на вывернутую подкладку. Мозг пытался слабо осмыслить ситуацию, но боль в голове путала мысли. Проклятье! С кем он вчера охотился?! Эрни, Руди, Эндрю, Том, Уоррингтон… Он давно с ними корешился, и ни один из них не обокрал бы его. Или?.. С рыком отшвырнув плащ, он бросился шарить среди обуви. Выходит, один из ублюдков, которых он принимал здесь, под собственной крышей, стянул его деньги! Когда он узнает кто, руки-ноги ему переломает!!! Тяжело дыша, он выпрямился. Ни гроша. Погодите-ка… А ведь сопляк Эллен целый день был здесь один и мог творить, что хотел. Вдобавок, Майкл забыл оставить ему денег на жратву, так что неудивительно, если пацан пошарил у него по карманам… Но не мог же он выгрести все! Даже его крохотного ума хватило бы, чтобы понять, как он за такое огребет. Майкл пошел на второй этаж, опираясь на перила. Ступеньки страдальчески скрипели под ногами. Мальчишка неподвижно лежал на кровати, вытянув руки по швам; он не разделся, не снял кроссовки и даже не откинул одеяло, светлые волосы падали на его бледное лицо. Майкл оцепенел и, помедлив, повел плечами. Нет, все с ним в полном порядке: вон как грудь поднимается, дышит… Голова Дина мотнулась, когда он его потряс. Через несколько мгновений его взгляд стал осмысленным. — Ты брал мои деньги? — процедил Майкл. — Отвечай!!! Лицо мальчишки в ужасе исказились. С неожиданной силой оттолкнув его руки, он бросился к окну, рванул раму и сиганул с подоконника. Внизу затрещали кусты. Клокоча от ненависти, Майкл бросился из комнаты и выбежал на порог. У ворот стоял накрытый брезентом грузовик, так что если маленький выродок уже на улице… далеко не уйдет! Надо было так его лупить, чтоб он глаза поднять на него боялся, а не шарил по карманам!!! Он едва чувствовал осенний холод, прорвавшийся сквозь свитер и незастегнутый пиджак. Руки разворотили кусты, ломая ветки, но и без того было ясно, что сопляка во дворе нет. Только и того, что из темно-зеленых листьев с писком вылетела летучая мышь, отчего он брезгливо отшатнулся. Не успел Майкл сделать и шага, как телефон в кармане штанов зазвонил.***
Дин едва слышал свое судорожное дыхание сквозь гулкий стук сердца. Маленькие крылья быстро устали, и пришлось юркнуть в грузовик под брезент, в объятия резиновой лодки, а там уже стать человеком. Отчим так разозлился!!! И всего из-за одной сотни!.. Было мучительно стыдно за то, как сильно колотилось в груди и как шмыгалось носом, когда слезы накатывали на глаза. Вампиры сильные и совсем никого не боятся, но что он сейчас мог сделать? Выпить кровь отчима? Нет. Нет, он не сможет! Но… все вампиры так делают! А отчим всегда его ненавидел, ругался и даже ударил… Тишина всколыхнулась от шагов. Дверь хлопнула так, что кузов заходил ходуном. Дин затаил дыхание. Под глухой рокот мотора машина тронулась. От ужаса он похолодел и даже шевельнуться не смог. Куда отчим поехал?! А если они окажутся где-то, откуда не выйдет найти дорогу домой? Они отъезжали все дальше, а Дин не двигался. Подпрыгивающий борт кузова то и дело стукался ему в ребра, но, сцепив зубы, он боялся сдвинуться — как бы отчим не услышал скрип. Лодка чуть-чуть нагрелась от его тела, и, казалось, он задыхался от ее шуршащих боков. Скорей бы машина остановилась! Он лежал, крепко зажмурившись и подтянув колени к груди, пока наконец через целую вечность колеса не заскрипели по гравию и рокот двигателя мерно не стих. Снова хлопнула дверь, только сейчас глухо, будто из-под воды. Дин открыл глаза, судорожно посчитал до тридцати — Наставник говорил, если ты прячешься и слышишь, как враг уходит, тридцати секунд должно хватить, чтобы он отошел достаточно далеко и не заметил тебя — и судорожно рванул брезент. Свежий ветер дохнул в лицо, и от облегчения снова захотелось расплакаться, но он сдержался: вампирам, в том числе и будущим, не пристало плакать. Дин спрыгнул на землю и огляделся. Отчим оставил машину на парковке, а впереди возвышалось красивое белое здание в пять этажей, с большими окнами, отражавшими серые разводы туч. Еще долю мгновения он не понимал, где оказался, а затем заметил золотистую вывеску, притаившуюся под козырьком. Больница! Отчим приехал к маме! Губы растянулись в широченной улыбке. Наконец-то он ее увидит! Эх, надо было захватить из дома хоть кусочек пирога… Помедлив, Дин пошел к больнице. Тут и там стояли деревянные лавочки, но ни на одной не сидели: небо потемнело, как перед грозой, ветер усилился, и вряд ли кому-то хотелось зябнуть перед больницей. Самому приходилось жалеть, что не захватил ни куртку, ни шарф. Хорошо хоть вчера перед сном не переоделся в пижаму! На соседней лавочке ветер лениво шелестел пакетом, и Дин осторожно заглянул в него. Пухлый кусок пирога со смородиной, посыпанный сахарной пудрой, небольшая коробка шоколадных конфет-ассорти и два яблока. Все, как мама любит. Он подхватил пакет и побежал к больнице. Входная дверь едва поддалась его усилиям — ох, не то она слишком тугая, не то он слабоват (Наставник бы только головой покачал, если бы узнал!), и в лицо дохнуло стерильным запахом медицинских препаратов. Желудок сжался. Дин никогда не любил такие места, но сейчас выбора не было. А маме приходилось здесь лежать долгие дни… Он подошел к медсестре, сидевшей на регистрации, и вежливо заговорил: — Здравствуйте, мэм. Подскажите, пожалуйста, а где палата Эллен Лейнвуд? Я ее сын Дин. Ничего не ответив, она склонила голову и пролистала журнал. Ее палец заскользил по странице, между бровями пролегла морщинка. — Эллен Лейнвуд… — пробормотала она, и ее усталое лицо вдруг исказилось в гримасе. — Ох… Иди лучше поговори с доктором, он тебе все расскажет… Он на четвертом этаже, кабинет четыреста шесть. Почему она не сказала, где мама? Зачем ему говорить с доктором? Может, маму сейчас нельзя тревожить, и доктор передаст ей то, что он принес? Дин поспешил на четвертой этаж по узкой белой лестнице. В коридоре было пусто и тихо, он без труда отыскал нужный кабинет, но перед дверью остановился: за ней раздавались приглушенные голоса. — …сделаю все, что нужно. Он не сразу узнал отчима — до того хрипло тот говорил. — Мне очень жаль, — ответил ему мягкий, но несколько отстраненный голос. Наверное, доктор. — Мы сделали все, что могли, но, к сожалению, у нее открылось кровотечение. — Да что мне ваши… оправдания… Дин примерз к месту. Он будто падал в бездонный колодец, и стены вокруг, превратившись в теплые пятна, навалились на него. Слова смазывались, падали в сознание глухо, как металлические шарики в подушку. Не получалось их разобрать. Он больше не мог оставаться здесь, ни единого мига.***
Неужели… неужели это правда? Каждый раз, когда он думал об этом, по пальцам проходила дрожь. Долго, очень долго он сидел в кузове, привалившись к прохладной стенке. Наверное, не стоило сюда возвращаться, но Дина ничего уже не волновало. Его сильно знобило, похоже, он простудился. «Дин, — раздался в голове голос Наставника, но сердце, вместо того, чтобы встрепенуться, болезненно стиснулось. — Больно не тому, кто уходит, а тому, кто остается». Он только медленно покачал головой и расплакался, крепко зажмурившись. Наставник такой мудрый, но сейчас после его слов ничуть не стало легче… Жизнь — самое ценное, что только есть на свете, а мамы… мамы больше нет! — Наставник, заберите меня отсюда. Я… я уже готов. Я стану вампиром! Слезы катились по щекам, капая на грязноватое дно кузова. Дин всхлипнул и забрался под лодку, что надавила на него, как ворох пыльных тряпок. Так хотелось порадовать маму кусочком пирога и конфетами… Рыдания с новой силой сдавили грудь, а он не мог остановиться, даже не пытался. За пределами машины был мир, в котором больше не было мамы, а ведь он, не задумываясь, хотел уйти от нее к вампирам… «Иди к нам, — разлился в ушах голос Наставника, подернутый легкой печалью. — Мы тебя уже ждем. Ты знаешь где». Он зажмурился до красноватых пятен. Конечно же, знал. Столько раз думал об этом месте, что даже ночью оно приходило к нему. Пылились нагромождения ящиков, белели большие прожекторы под тканью, а среди них вампиры спали, или читали, или играли в кости… Заброшенная киностудия. Дин не помнил, от кого когда-то услышал о ней и слышал ли от кого. Брезент вдруг сорвался. Яркий свет ударил по глазам, вынудив зажмуриться. — Вот ты где, сученыш, — взвился в ушах тягучий голос, от которого замерло сердце. Стоило увидеть перекошенное лицо отчима, как руки сами обратились крыльями. С возгласом тот попытался его схватить, но Дин вывернулся из его пальцев и взмыл в голубое небо. Звуки наползали со всех сторон, туманя сознание, будто мир собирался вот-вот на него обрушиться.***
Майкл тупо смотрел на свою мозолистую от тяжелой работы ладонь. Похоже, голова перестала соображать — не то от того, что он вчера много выпил, не то от страшной новости. Эллен больше нет. А ее сын только что превратился в летучую мышь и вылетел из кузова его машины. По спине побежали мурашки. И в тот же миг Майкл услышал шаги. Сопляк со всех ног бежал по дороге, будто за ним демоны гнались. В голове, казалось, что-то щелкнуло. Медленно, на ватных ногах Майкл шагнул к кабине и потянул дверцу. Зубы до боли сцепились. У него никогда не было причин не верить своим глазам. И пил он не так убойно, чтобы ловить галлюцинации. Истеричный смех сдавил горло. Нет, нет, чтоб его, похоже, просто крыша поехала… Никто не может превращаться в летучую мышь. Это не дурацкое кино, не глупая фантастика, забивающая голову таким, как сопляк Эллен… Так или иначе, нужно его догнать. Догнать… а там уже видно будет. Он завел машину и выехал на дорогу. Мальчишка обернулся, его лицо в ужасе исказилось, и он припустился еще быстрее. Майкл крепко сдавил руль и прибавил скорости. На горизонте показался лес. Какого?.. Это была даже не окраина села, он сотни раз ездил этой дорогой, так откуда, чтоб его, здесь взялись эти деревья?! Это было безумием. Это было, чтоб его, полнейшим гребаным безумием. В реальности здесь никогда не было этого леса, и Дин Лейнвуд не мог превращаться в летучую мышь!!! Глаза затянула красная пелена. — Стой! — взревел Майкл и направил машину по полю, сминая колоски.***
В боку нестерпимо кололо, но Дин петлял среди деревьев, как затравленный волк. Пронзительно хрустели ветки, позади бранился отчим, в ушах нестерпимо гудело. Наставник, Наставник, Наставник, конвульсивно билось в мозгу. Ответа не было. Лес тянулся к нему ветвями, цеплялся за одежду, ерошил волосы, раз или два по лицу что-то больно хлестнуло. Под ногу подвернулся корень, и Дин едва не покатился по склону. Стволы расступились, открыв просвет, где тут же показался темный бок кузова. От грохота выстрела лес содрогнулся. Дин пригнулся и бросился прочь, задыхаясь от ужаса. Каждый вдох кинжалом врывался в грудь. Через миг его нагнал треск сучьев и рокот мотора, а среди низко растущих ветвей снова мелькнула машина. «Давай, Дин! — подбодрил его голос Наставника, сильнее и отчетливее, чем когда-либо. — Мы все тебя ждем». Миг — и он увидел киностудию. Чавканье земли под ногами сменилось легким стуком кроссовок по бетонному полу. Сквозь темное мерцание перед глазами прорвались очертания прожекторов под большими белыми балахонами, а среди них… Дин мгновенно узнал Наставника, с суровым, но добрым лицом и копной темно-рыжих волос. Остальных, мужчин и женщин, он раньше не видел, но все они глядели на него и одобрительно улыбались, а из-под их губ поблескивали длинные клыки.***
Сквозь деревья пробился яркий свет. Взвизгнули колеса, и Майкла швырнуло вперед так, что руль едва не проломил грудь. На полной скорости машина влетела в болото и с мрачным чавканьем погрузилась в топь почти до ветрового стекла. Цепенея, он подергал дверцу, но она не поддалась. Сквозь треснутое окно отчетливо была видна заброшенная киностудия — заброшенная киностудия в самой гуще леса в центре села! — а перед ней стоял Дин и какие-то люди, похожие… похожие на нарисованных. Их движения были естественными, голоса долетали даже до него, и в то же время на их лицах и телах странно переливались тени, как на картине, а кое-где даже угадывались не то росчерки карандашей, не то мазки краски. Мысль была откровенно нелепой. Здесь и сейчас, посреди невозможного леса, перед невозможной киностудией, неотвратимо погружаясь в болото, Майкл уже мог поверить во что угодно, но происходящее выходило за всякие рамки. Дин Лейнвуд, сын пьяницы, взбалмошный ленивый мальчишка… По телу прокатилась дрожь. Впервые за очень, очень долгое время его охватил страх.***
— Дин, — отчеканил Наставник, глядя на него. По углам его рта залегли тени. — Твои мысли — главные твои защитники. Меняй этот мир, как тебе угодно, только помни, что, как бы ни старался, не получится вернуть мертвого. Но в этом месте… не будет смерти. Дин кивнул, пытаясь сглотнуть ком, взял Наставника за руку — холодную, но крепкую, как и положено вампирам — и пошел к двустворчатой двери киностудии. Другие вампиры окружали его, и он чувствовал их невероятную, чарующую силу. Они все умели превращаться в летучих мышей. И много чего другого тоже умели. Теперь он наконец-то там, где всегда мечтал очутиться. Пора начинать обучение.