Снова дым на весь дом, Просто затянись им со мной. Воспоминания тают, тают; Твои желания тают, тают — улетают.
***
Им друг с другом всегда смешно. Смеялись громко даже над самыми тупыми шутками друг друга, над унылыми преподавателями, над одногруппниками, даже над не смешными, на первый взгляд, вещами. Так и началась их дружба. Один институт, одна группа и, как сказала Ленка, к которой один раз подкатывал Матвиенко, одни мозги на двоих. Раньше, до поступления в один вуз, парни не были знакомы. Да и само знакомство было, одним словом, не очень. — А ты че такой длинный? — удивился Сережа, когда увидел среди своей группы парня под два метра. — Кто-то снизу пищит, — хмурится Антон, он-то давно привык к такому вниманию из-за своего роста, — а, это ты, мелочь, — Шастун наклонился к нему, чтобы смотреть прямо в глаза, — тебя-то я и не заметил. — Зато я тебя приметил, — фыркнул Матвиенко и дал щелбан ему по лбу. Брови у Антона улетели вверх. От драки, между прочим, спасли их эти самые брови, потому что Сережа, когда видел гримасу на его лице, залился смехом, а он у него настолько заразительный, что не засмеяться в ответ невозможно. Вот так и стояли два абсолютно противоположных парня, заливаясь смехом на весь институт. Из-за этого смеха их выгоняли с пар и семинаров, даже один раз из кинотеатра и троллейбуса. И именно из-за этого смеха оба утонули в друг друге. Сами не поняли, как увязли по самое не хочу, так сильно, что уже не выбраться. Без друг друга уже никак. Один заблудился в зеленом лесу его глаз, а другой улетел в темную вселенную карих.***
— Сереж, ты долбаеб? — спросил Шастун, склоняясь над лежачим на асфальте брюнетом. — А что сразу долбаеб? — приподнялся Сережа, — я вообще-то упал, когда хотел тебе трюк показать, а ты тут меня обзываешь, — он надулся, — хоть бы пожалел. — Ути-пути, — попытался его передразнить Антон, — вставай, давай, так и будешь лежать? Куда вообще твой скейт делся? — огляделся по сторонам он, пытаясь в темноте найти белый скейт. — Куда-то улетел, — ответил Матвиенко, не поднимаясь с чуть мокрого асфальта, — дай мне руку. Шастун еле заметно покачал головой, шумно выдохнул, а потом все же наклонился и подал окольцованную руку своему другу. Сережа хватился за её, как за спасательный круг, а потом со всей силой дернул на себя, так что Антон не удержался на своих длинных ногах и упал прямо на него. — Блять, — выругался Шастун, удерживаясь на локтях, чтобы окончательно не лечь на него. Сережа обнял его за шею, — что ты делаешь? — шепотом просил он. Зеленые глаза смотрели прямо в карие, а между их лицами не больше пяти сантиметров. — Антон, — выдохнул Сережа, опаляя горячем дыханием его губы, из-за чего Шастун невольно облизнулся. Блятские губы, — я давно тебе хотел сказать… — Я тоже, — перебил его Антон, тут же накрывая его губы своими. Матвиенко сначала не понял, что только что произошло, но когда парень прекратил нависать сверху, а расслабился и лег на него, стискивая в объятия, не отрываясь от губ, тут же стал отвечать на поцелуй, о котором мечтал уже почти год. Поцелуй выходит смачным, сладким и с привкусом сигарет, которые Антон выкурил всего полчаса назад. Кто знал, что чувства, которые оба скрывали почти один год, окажутся взаимными? Это был их первый поцелуй. Вот такой романтичный в скейтпарке, где фонари горели теплым светом, а мелкая мошкара кружила вокруг них. Почти в час ночи, лежа на влажном, после утреннего дождя, асфальте. Кто знал? Кто знал?***
Маршмеллоу медленно таял в кружке с горячим какао, что стояла на столе рядом с разобранным диваном, который казался, не заправлялся никогда. За окном моросил противный колючий дождик, а ветер качал деревья. Телевизор о чем-то там бубнил и ярким мерцанием освещал комнату, где на том самом диванчике вместе с подушками и тёплым пледом уместились двое. Сережа чувствовал, как парень дышал ему в макушку, а теплые ладошки обнимали его. Антон вдыхал запах мужского шампуня от перхоти. — Давай я заплету тебе косичку? — спросил негромко Шастун. — Дурачок, — выдохнул Матвиенко, прикрывая глаза. Он своей шпале жарил картошечку до золотистой корочки, варил какао, ведь Шастун тот ещё сладкоежка, покупал ему эти сраные кисленькие конфетки. Антон же не курил в квартире, куда из общаги переехал Сережа, завязывал ему хвостик и грел кефир в микроволновке, так как у него першило часто горло. Комочки оставались на языке, а на губах мимолетная улыбка от такой малейшей заботы. И, конечно, если Матвиенко позволял, а это было довольно часто, Антон любил его на диване, в ванной, на кухонном столе, и даже один раз в лифте.***
Голова шла кругом. Зеленные глаза уже давно стеклянные, но Антон тянулся к бутылке виски, которая была открыта им уже давно. Сережа перехватил ее, не давая парню донести до губ, тут же отставил подальше, чтобы он не дотянулся. — Ну, — протянул гласную букву Шастун, — Сергуль, ты чего? — Ты уже достаточно пьян, — выдохнул Матвиенко, — кто-то мне что-то обещал, — улыбнулся он, поглаживая по гладковыбритой щеке, а Антон замахал головой, на что Сережа наклонился и поцеловал его в горькие губы, тут же углубляя. — Может, все же по старой схеме? — нахмурился Шастун, отстраняясь от него. — У меня день рождение, — напомнил Сережа, — ты обещал, — поцелуй в щеку, а за ним в скулу, — я буду нежен, — прошептал в самое ухо он. Антон кивнул, опять облизнул губу и потянулся снять с себя майку, но Матвиенко сам перехватил и снял с него ненужную вещь. Шастун облокотился на подушку. Сережа изучал такое любимое тело. Эти руки, длинные пальцы, даже сейчас на них кольца и браслеты: семь браслетов, восемь колец. Эта шея, вот сейчас Антон откинул голову, и можно рассмотреть ее всю, её хочется кусать, целовать, сжимать. И сегодня именинник не будет себя сдерживать или ограничивать. Вот взгляд карих глаз спустился ниже. Грудь, соски, бусинки которых уже затвердели, ребра, что выпирали, впалый живот и полосочка волос, что вела вниз и скрывалась за джинсами. Блядская полосочка, блядский живот, блядские ребра, блядские соски, блядская шея, блядские руки, блядские губы. Блядский Шастун! Матвиенко резко поддался вперед и вонзился в его губы своими. Смачно целовал, забирая в плен эти блядские губы, а потом плавно углубил, сталкиваясь с чужим языком в танце. Сережа чувствовал вкус виски, что пил Антон, думал про себя, считалось ли, что он сейчас первый раз выпил. Шастун забыл, где находился, умелый язык партнера унес его куда-то далеко. Вот Матвиенко разорвал поцелуй, тут же припал зубами к шее, к этой блядской шее. Начал кусать, оставлять засосы, чтобы каждая тварь видела, этот парень занят. И плевать, что они уже больше двух лет знакомы и больше года, как встречались. Острые зубы Сережи вернули блондина в реальность, а когда эти зубы взяли в плен его соски, застонал в голос. Он возбужден, его плоть больно упиралась в твердую ткань синих джинсов. И пока Сережа покрывал алыми пятнами его шею и грудь, Антон сжимал член через ткань. Сережу душила футболка, и он тут же снял ее с себя. Увидев, что парень наглаживал свой орган через джинсы, тут же ударил его по кисти. Антон распахнул от неожиданности глаза и стал наблюдать, как брюнет быстро расстегнул ширинку и запустил руку под нижнее белье. Матвиенко опять целовал его со всей страстью, а правой рукой пережимал у основания член, который сочился естественный смазкой. Шастун застонал в поцелуй, а потом вспомнил, что сейчас не Сережа сядет на его член, не будет умело двигаться, доводя его до оргазма, а сейчас Антон сам раздвинет ноги перед ним. С одной стороны, это же его любимый хвостач, что он, не может ему отдаться? А с другой стороны, ну какой из него пассив? Если только в параллельной вселенной. Он так сильно боялся оказаться снизу, что напился. Его развезло, поцелуи дурманили и до того пьяный мозг, поэтому он не особо понимал, что происходило. Отрезвляла только боль, укусы в шею, шлепок по руке и вот сейчас смазанные, видимо, в смазке, два пальца медленно входили в него. А когда его успели раздеть? Сережа видел, как морщится Шастун, да и это тихое «Сука», говорило о том, что ему больно. Поэтому он наклонился и взял в рот набухшую головку, тут же начал жадно посасывать, не вынимая пальцев. Антон подавился воздухом, схватил его за волосы, резко выдернул резинку и намотал распущенные волосы на кулак, толкаясь бедрами навстречу. Матвиенко шире открыл рот и позволил ему управлять процессом. Он расслабил горло и опустился до основания, тем временем медленно проталкивал в него два пальца. Шастун жмурился от ощущений тёплого и мокрого рта, он видел круги перед глазами и даже не чувствовал, как тот пальцами, делая, так называемые, ножницы, растягивал его. Сережа вылизывал его член, как самый настоящий леденец, параллельно добавлял пальцы в его уже мокрую от смазки дырку. Антон сам не заметил, как шире раздвинул ноги и насаживался на скользкие пальцы. Кончить ему не дал Сережа, сжал основание уже сильно набухшего члена и выпустил его из-за рта. Шастун заскулил, и он подарил ему нежный поцелуй, аккуратно вытаскивая свои пальцы. Эти блядские губы Антона были алые и блестели от поцелуев, и именинник невольно залюбовался. Шастун опять потянулся за поцелуем, обнял его за шею руками и ногами за талию. И Матвиенко дал то, чего ему хотелось: целовал, жадно сминая его губу. Не отстраняясь от него, Сережа, обхватив свой колом стоящий член, на которого долго не обращал внимание, подставил к покрасневшей звездочке и резко насадил до основания своего любимого. От неожиданности Антон вскрикнул, уперся в его грудь ладонями, пытаясь скинуть с себя. — Антош, успокойся, — выдохнул Матвиенко, поглаживая его по бокам и бедрам, — все хорошо, — шептал он, — сейчас привыкнешь, — Сережа наклонился и слизал слезы, которые текли по щекам, — расслабься, любимый. Антону казалось, что он сейчас умрет от болезненных ощущений в заднице. Мозг окончательно отрезвел, но нежные поглаживания и поцелуи от Матвиенко заставляли тело расслабиться. Через пару минут он полностью обмяк в его руках, и Сережа сделал первое осторожное движение, а затем и ещё одно. Внутри Шастуна узко, мокро и очень жарко. Вот так осторожно входя в него, Сережа чувствовал, как нежные стенки обволакивают его член, как вторую кожу. Вот он ускорился и ударил по простате, Антон под ним выгнулся колесом, громко простонав. Теперь Сережа двигался только под этим углом, каждый раз задевая комок нервов, вызывая стоны и крики от блондина. Он вошел в азарт, ускоряя темп, наблюдая, как под ним извивался Шастун, как стонал, как сжимал в кулаках простынь, как сам подначивал ему под такт движений. Ещё чуть-чуть, и Матвиенко стал яростно вколачивать в его, втрахивать в хиленький диван, выбивать из него уже не стоны, а крики. Член Антона от каждого сильно толчка бился о его живот, он бы хотел к нему дотронуться, но у него просто не было сил, Сереже из него их все вытрахал. Брюнет понимал, что до финала осталось недолго, продолжал втрахивать любимого. Наклонился, целуя шею, своей бородой щекотал нежную кожу. Почти выходил из него и тут же резко входил, от этого Антон кончал себе на живот, захлебнувшись собственным стоном. Именинник проделывал тоже самое и кончил сам глубоко в нем. Навалился сверху, поцеловал лениво в губы. На кухне догорали свечи на праздничном столе, где лежали недоеденные салаты в тарелках. За окном медленно пошел первый снег. В колонках, куда был подключен телефон, по кругу играл один и тот же трек. Двое лежали на диване в обнимку, так и не пошевелившись после самой близости. Сережа думал, что Шастун уснул, нежно поглаживал его по голове. Антон же чувствовал нежные поглаживания по волосам, лежал с закрытыми глазами, думал о том, что и снизу ему очень даже понравилось. И надо бы теперь попробовать трезвым.Ссадины поцелуев на шее жгут. Намело снега так, что в кураже не продохнуть. Сука-ревность перебивает любую траву. Постоянно возвращает меня, куда не бегу.
***
Коридоры института были пусты. Ещё бы, сейчас идет вторая пара, самый разгар дня. Вот у группы М-15 сейчас была мировая экономика, которую вела Вера Владимировна или, как говорил Шастун, ПМСная сука. Не проходило ни одной пары, что она не выгнала их с Матвиенко. Подумаешь, смеялись они громко, шутили над ней перед всей группой, и что, сразу выгонять? Она чуть ли не ядом на них плевалась, но зачеты каждый раз ставила. И вот сейчас в аудитории двести десять начинался ураган. Вера Владимировна уже запульнула в них ручку, два карандаша и даже учебник, лишь бы они заткнулись наконец. Но это не помогло, и вот сейчас она покраснела, как помидор, и кричала на них, обзывая такими словами, что некоторые из них парни слышали впервые. Ещё минуту такого крика, и они были выставлены за дверь. Проржавшись уже в коридоре от очередного комментария Шастуна, парни выдохнули. До следующей пары сорок минут, и чем бы им заняться? Сережа кинул свой рюкзак на широкий подоконник, а после уселся и сам, свесив ноги, достал свой телефон. Антон, положив свою сумку туда же, подошёл к нему и заглянул в телефон. Матвиенко пролистывал ленту в Инстаграме, обнял ногами за таз зеленоглазого. — Запустим прямой эфир? — спросил он, поднимая голову, чтобы заглянуть в глаза Шастуну. Даже сидя на подоконнике, он все равно ниже него. — Как хочешь, — пожал плечами Антон, облокачиваясь руками по обе стороны. Матвиенко не отрываясь, смотрел на него, а после отложил телефон, к черту прямой эфир. Обняв теперь руками его за талию, втянул в тягучий, медленный и сладкий поцелуй. Окольцованные руки блуждали по спине Сережи, пока они сплетались языками, растворяясь в друг друге. Дверь аудитории открывалась и оттуда выбежала первая сплетница института. Увидев целующихся одногруппников, опешила до такой степени, что челюсть её поздоровалась с полом. Парням было не до неё, слишком увлечены друг другом. Это был такой неожиданный каминг-аут. Через два дня только мертвый не знал, что они геи и вместе. К слову, проблем не возникло, одногруппники оказались толерантными, у них даже появились девочки-фанатки.***
Ничто не вечно, даже любовь. Сигаретный дым заполнял легкие, это состояние такое привычное. Уже не помогает. Ни одна, ни две и даже не пачка. Антон медленно выдыхал его в комнату. Телефон молчал. Опять. Снова.Снова дым на весь дом — Просто затянись им со мной. Воспоминания тают, тают; Твои желания тают, тают — улетают.
Сейчас, сидя в одинокой кухне, он вспомнил все. Сначала и до конца. Знакомство, дружбу, любовь, счастье и одиночество.… Надо же, четыре года прошло с первой встречи. Через месяц защита диплома. Даже не верится, что так быстро прошло студенчество. Шастун смело может назвать это лучшими годами жизни. Вот только последние полгода как-то выбивались. Ужасные полгода. Ссора за ссорой, хлопок двери и соленые слезы.Думал, переболело, прошло, Куда бы, во что уйти с головой — Но так внутри пожгло, Что нахуй всё пошло.
Они два месяца назад вроде как бы расстались. Окончательно и бесповоротно. Вот только вещи Сережа не забрал. Ни через неделю. Ни через месяц. Антон опять медленно затягивался. Из форточки дул холодный ветер, а на кухне ужасно накурено. Каких-то шесть дней назад Сережа позвонил, просился приехать, поговорить. Должен был приехать в семь, а приехал в полчетвертого утра. Открыл дверь своим ключом, как будто домой пришел. Может, Матвиенко думал, что тот спал, не включал свет. Но Шастун ждал, как верная побитая собака ждал. Сережа просто обнял и, казалось, что все теперь наладится. Но так только казалось. Уснув в одежде на стареньком диванчике в обнимку с любимым человеком, Шастун надеялся поговорить утром, разобраться и, может, начать сначала. Но утром он проснулся один, как будто и не было здесь никого. Телефон молчал уже шесть дней. Странное чувство внутри. Вот его кружка на полке. Коробка чая с сушеными фруктами на подоконнике. В шкафу лежали его футболки с принтами из мультфильмов. В ванной синяя зубная щетка. У зеркала в коридоре туалетная вода. Он, вроде, сейчас зайдет на кухню и сварит ему какао. Но не заходил. Сережа вроде бы здесь, а на самом деле нет. Надо собрать все это и выкинуть. Вот только рука не поднималась. Антон затушил бычок в пепельнице, что уже заполнена окурками, и тянулся к пачке. Почему он тут сидел? Опять встречал рассвет на кухне с сигаретами. Опять ждал, как верная собака, которую предал хозяин. Зажимал между губами новую никотиновую палочку и поджигал любимой зажигалкой. Медленно делал первую затяжку, выпускал дым вверх. Тут послышался отчетливый поворот ключа в замочной скважине. Свет включился в коридоре, ключи приземлились на тумбочку под зеркалом. Тяжёлые шаги медленно прошли на кухню. Сережа зашел уверенно, подошел к удивленному Антону. Из пальцев его вытащил начатую сигарету и поднес к своим губам. Сильно затянулся, потом опустился и выдохнул дым прям в приоткрытые губы.Ты затянись со мной. Мы завелись с тобой. Так мне дорог покой, гладить тебя рукой.
Сережа слегка касается его губ своими, нежно, робко. Это нельзя назвать поцелуем. Гладит его по щеке. — Привет, — выдохнул Матвиенко в его губы. Антон медленно поднял веки, посмотрел в карие глаза, а потом замахнулся и дал пощечину, — заслужил, — кивнул Сережа и целовал его по-настоящему, жадно, смачно, так что если Шастун стоял, то колени бы подкосились.