Замок без замков

«Если гордыня — грех, то величайший из грехов — гордыня добродетели» Джон Ирвинг «Правила Дома сидра»

Белоснежные жемчужины с жалобным тихим стуком перекатывались под властью сильно сжимающих их смуглых пальцев. От похоронного сияния бус руки падишаха чуть светились, нежно и печально. Легчайший ветерок разгонял зной по комнате молочной кисеей, подвешенной у выхода на балкон, под самый арочный свод. Глаза владыки бессмысленно бродили по варящейся в знойной дрожи дали, а сердце тоскливо сжималось. Он старался не думать об этом, а наоборот, унять сильные азартные удары в груди, от чего они становились тягучими и глухими. И все же, сумасшедше носились идеи, одна хлеще другой: схватить, запереть в нижних покоях, догнать в порту, убить всю прислугу и все равно схватить. Вернуть, вернуть любой ценой! Или просто не дать и шагу ступить из дворца? Голова уже болела от напряжения, но Махмуд не мог остановиться. Три громких удара. Кто-то просит аудиенции у падишаха. — Господин, к вам граф Монте-Кристо. Вы просили пускать без предварительного… — Пусть войдёт. Тишина продлилась слишком долго. Султан стремительно обернулся. Так и есть: черноволосый неверный вошёл давно и стоял молча, глядя в пол. Что такое, играет в покорность? Сожалеет о своих выходках? К самому Махмуду за отравление на ужине раскаяние так и не заглянуло. Более того, воспоминание о произошедшем подбодрило, впрыснув в кровь адреналина. Падишах широко улыбнулся: решение пришло само собой. Махмуд ещё некоторое время разглядывал острые плечи, высокую, склонённую в поклоне царственную фигуру. Рассыпанные вьющимся контрастным ковром волосы по жемчужному тусклому шёлку длинного одеяния. Граф весь был облачен в белый самого благородного и многословного оттенка. Оттенка стильного и бессмертного, как золото. Потом иностранец вскинул голову, и падишах встретился с ним взглядом. На какую-то секунду владыке показалось, что он не сможет претворить свой гнусный план в жизнь. Таким чистым и глубоким был этот взгляд спокойных и нежных, как бархат, глаз. Монте-Кристо улыбался своему палачу. Он зашёл попрощаться перед дальней дорогой, перед каким-то важным делом, что ждёт его в Европе. И он, кажется, совсем не держал зла. — Ваше высочество, я прошу вашего благословения перед долгим и трудным путем. Махмуд молча отвернулся. Ему тяжело было слышать этот голос, видеть эти губы и думать о предстоящем преступлении. Теперь сердце металось, как парус в бурю. Султан боялся, страшно боялся признаться самому себе, но этот человек делал его беззащитным и жалким. Грозный владыка оказался влюблён, но не собирался с этим мириться. Он просто возьмёт то, что желал с самого начала. — Вы сердитесь, султан моего сердца? Конечно, издевается! Вот, смеётся, протягивая свои неземные прохладные руки: — Давай мириться, Махмуд. Другого такого шанса уже не будет. Я уезжаю, возможно, навсегда. В этих последних словах промелькнула какая-то горечь, леденящая душу боль и безысходность. Падишаху стало вдруг пусто и темно, он не помнил, как схватил графа за плечи: — Вы собираетесь умереть? Вам кто-то угрожает? Скажите хоть слово, и я пойду на эту жалкую, зловонную Европу войной! Клянусь Аллахом! Но Монте-Кристо только печально улыбнулся, благодарно коснувшись сильной руки своего заступника, и отрицательно качая головой. По его враз ставшему нежным взгляду Махмуд угадал, что рассекречен. Теперь его, несчастного влюблённого, жалеют, подумать только! Во рту появился металлический привкус скорого бешенства. Бешенства от доброты и искренности, о существовании коих он даже не подозревал в этом человеке! Как же теперь… Внезапно граф нахмурился, высвобождаясь из объятий забывшегося в своих мыслях султана, и отошёл в темный уголок покоев, с горой подушек и фиолетовым газовым балдахином. Махмуд вспомнил о неприязни своего гостя к солнечному свету и вздрогнул. Все складывалось как нельзя более удачно. — Простите, граф, здесь невозможно спрятаться от вездесущего света. Только если в этих занавесях. — Ничего, — вельможа попытался вернуть себе прежнюю непринужденность облика и речи, но был бледен сверх всякой меры. Падишах завороженно следил за бьющимся на тонкой шее, у самых волос пульсом. Ему показалось, что графу душно. — Махмуд, подайте воды, если вам не очень сложно. Правитель османов так рьяно бросился к запотевшему во льду кувшину с шербетом, что едва снова не опрокинул столик и густо покраснел. — Прошу. — Спасибо. Пока Монте-Кристо пил, красиво и сдержанно, хоть и с пьянящей кровь жадностью, чуть запрокинув горделиво подбородок, султан окончательно решился. Он не стал наблюдать, как капли с запотевшего бокала устремляются к губам, шее, тут же льнущему к коже шёлку, и ненадолго отошёл. Вернулся он уже с бархатной крупной коробочкой. — Ваше высочество?.. — Повернитесь. Махмуд сказал это максимально властно, как истинный правитель, о чем он иногда забывал в присутствии этого необычного человека. Граф безоговорочно повернулся, что несказанно обрадовало султана. «Так значит, он бывает послушным, нужно лишь сказать с достаточной долей убеждения», — думал он, перебрасывая все тяжелое чёрное великолепие локонов графа на одну сторону и слегка прихватывая жемчужной нитью чуть влажные, но благоухающие маслами волосы у самой шеи Монте-Кристо, чтобы затем красиво обвить их перлумутровой дорожкой и закрепить внизу. — Мне показалось, вам жарко. Пусть это будет подарком Востока, его последним любящим приветом. — Благодарю, вы так щедры. За что же ко мне так благосклонен Восток? А вот это было едко. Махмуд с совершенно непроницаемыми выражением лица повёл плечами: — Вы полюбились ему сразу за неприступный нрав, небесный облик и… крепкие ягодицы. Ваши упражнения с гантелями, кои я имел честь наблюдать, не прошли даром, можете быть уверены. Монте-Кристо расхохотался, разом перестав хмуриться. Своё тело он любил и заботился о нем, и грубоватые комплименты влюблённого падишаха льстили, хоть и не все и не всегда. — Простите, что не могу предоставить вашему высочеству шанс вдоволь налюбоваться и насладиться плодами моих трудов, — едва выговорил сквозь смех граф, вновь начиная смеяться. Махмуд улыбался, забавляясь такой искренней и весёлой реакцией на свою пошлую шутку. Аристократизм этого вельможи сейчас явно уступил место весьма простому и понятному чувству юмора. — Граф, позвольте на прощание показать вам весьма необычное зрелище. Иностранец кивнул, все ещё слегка посмеиваясь и с очаровательным изяществом отирая глаза от выступивших слез. Султана неизбежно охватывала знакомая ему темная безжалостная страсть. Но ждать осталось совсем недолго. Махмуд выглянул в коридор и велел позвать главного агу. У самых дверей его покоев ожидаемо караулил Али, но сейчас падишаху это было только на руку. Переговорив с агой, падишах как ни в чем не бывало вернулся к гостю с интригующей улыбкой на устах и маленькой коробочкой в руке. Монте-Кристо метнул на правителя полный любопытства взгляд, но удержался от вопроса. За считанные минуты прислужники завесили все окна и арки необычайным образом, оставляя прорези, на которые подвесили крупные украшения, благодаря чему комната заиграла всеми переливами радуги в сладком полумраке. Махмуд удобно устроился на подушечках с ложечкой и костяной коробочкой с непонятным зеленоватым содержимым, которое тут же принялся понемногу поглощать, запивая шербетом. А увидев неизбежную заинтересованность Монте-Кристо, молча протянул коробочку ему. Кто-то подал серебряную ложечку. Граф так же, не говоря ни слова, метнул взгляд на раскрытые двери, увидел Али, снующих туда-сюда слуг, убедился в своей безопасности и зачерпнул немного снадобья. Попробовал, подумал и зачерпнул снова. К этому моменту все уже было готово, и ага отозвал османского владыку, дабы уточнить приказания. Уже в коридоре падишах осторожно сплюнул большую часть зеленой жижи, что-то приказал аге и вернулся обратно. — Что это было, Махмуд? — Всего лишь гашиш, мой дорогой гость. — Я что-то слышал про него, — Монте-Кристо отставил коробочку, облизывая губы, — Это опиат? Зачем вы мне его дали? — Да. Это не опасно, не бойтесь. Мы сейчас с вами посмотрим невероятнейший танец, название которому Ракс Шархи. И поверьте мне, под воздействием этого зеленого зелья, танец покажется вам прекраснее, чем лунная облачная ночь на море. — Я ничего не чувствую. — Дайте своим чувствам с десяток минут, и вы воспарите на вершину блаженства. Два коротких стука, и в покои вошла закутанная в платки невольница. Следом за ней — главный евнух, с чашей, наполненной ярко-красной жидкостью. Султан с нескрываемым ликованием наблюдал за удивлением Монте-Кристо. Граф переводил взгляд с чаши на девушку и не мог понять, что же сейчас произойдёт. — Это Фариза, господин. Как вы и просили. Даже сквозь многочисленные складки одеяния была заметна сочная и манящая фигура невольницы. Она прошла немного вглубь комнаты и пластично опустилась на диванчик прямо напротив нетерпеливо ждущих зрелища мужчин. Чуть наклонила голову, будто дразня, села полубоком и медленно легла, раскрываясь навстречу севшему рядом аге. Меж ее согнутых в коленях ног было мало что видно, но граф понял, что жидкость из чаши перекочевала в лоно наложницы. От этой мысли слегка закружилась голова. Или не только от мысли? Султан взмахом руки отпустил евнуха. Монте-Кристо был уверен, что как только девушка встанет, жидкость сразу потечёт по ее ногам, но этого не произошло. Она встала на диванчике во весь рост, затем легко, подобно серне, соскочила на пол и начала танцевать. На всех элементах ее одеяния были вшиты разного рода металлические вставки и подвески, от чего танец не нуждался даже в музыкантах. С каждым взмахом руки Фаризы на пол летел очередной платок, красиво и плавно очертивший все изгибы ее чувственного тела. Граф никак не мог прийти в себя. Он все смотрел на извивающийся под немыслимыми углами живот наложницы и не мог взять в толк, как ей удаётся удерживать жидкость внутри? Неужели ее бёдра и глубина любовного входа настолько сильны, что могут сотворить подобное? Каковы же будут тогда ее ласки для мужчины? Махмуд почти не смотрел на танцовщицу. Его воспалённый взгляд был прикован к одурманенному собственным вожделением иностранцу. Только теперь эта страсть была настоящей, страсть к женщине, не вызванная никакими снадобьями. Гашиш лишь притуплял деятельность мозга и нервной системы, но он не мог сам по себе разжечь ничью страсть. А вот Фариза — могла. Монте-Кристо хотел ее так сильно, что когда она сбросила последний платок на ковёр, оставшись совершенно обнаженной, он невольно качнулся вперёд, уже не осознавая, что делает. Падишах ликовал. Граф обессилено прислонился к его плечу, пожирая пьяным взглядом танцующую женщину. Капли пота на мраморном лбу манили султана, и он медленно распустил пояс светлого одеяния гостя. Затем осторожно коснулся губами виска. Никакой реакции. Прикусил чувствительное ухо. Граф прикрыл в истоме глаза, но не делал никаких попыток вырваться. Тогда Махмуд пустился целовать шею, оголил плечи, спину. Монте-Кристо слегка напрягся в его руках, Фариза как раз подошла совсем близко, и султан поманил ее. Девушка была прекрасна. С крупной, но упругой грудью, тонкой талией и широкими, сластолюбивыми бёдрами. Вся покрытая маслом и капельками пота, она чувственно дрожала от усталости. Махмуд взглядом указал ей на полуобнаженного вельможу, глядящего на неё снизу вверх с непередаваемой жаждой обладания. Фариза кивнула, улыбнувшись, и приникла умелыми устами к губам графа. Как бы сильно у Монте-Кристо не кружилась голова, он ответил на поцелуй, совсем не замечая шарящих по его телу рук султана, и пальцами слегка проник в лоно девушки. Ему все же хотелось узнать, как ей это удаётся? Фариза застонала, прикусывая нижнюю губу и садясь на колени ласкающего ее грудь графа. — Мой господин, вы хотите узнать, во мне ли та самая жидкость? Не отвечая на вопрос, Монте-Кристо молниеносно опрокинул любовницу на подушки и пальцами взялся играть с ее влажным бутоном, венчающим вход, в глубинах которого и была подкрашенная вода. Он знал, что от его манипуляций все тело женщины будет сжиматься в сладких судорогах и хотел посмотреть, долго ли она сможет удерживать ее внутри. Фариза стонала, металась, чуть насаживалась на пальцы, но держалась изо всех сил. Граф потерял ощущение времени, здравый смысл и позабыл все свои клятвы. Обнаженная, вся мокрая и доступная женщина извивалась в его руках, и он готов был овладеть ею, но все же хотел увидеть ее экстаз. Махмуд наблюдал за неистовыми поцелуями и ласками любовников, сходя с ума от желания, и держался только благодаря годами выработанной привычке. Нужно было дождаться правильного момента, чтобы перетянуть внимание на себя или просто включиться в игру. Наконец, он кивнул невольнице, и она с благодарным стоном забилась в долгожданном экстазе, окрашивая руки Монте-Кристо в алый цвет. Потрясённый этим зрелищем и возбужденный всем происходящим, граф жадно накинулся на неё, совсем позабыв, что буквально в полуметре от него сидит властитель Османской Империи. Явно приученная к таким игрищам, Фариза пустилась по второму кругу страсти, подаваясь навстречу ненасытными бёдрами. Она знала, что одурманенный гашишем иностранный аристократ кончит быстро, а уж если добавить все ее навыки, то точно быстрее, чем ожидает. Главное, чтобы султан успел присоединиться. Но наложница зря боялась. Вельможа держался молодцом, явно наслаждаясь ее жарким телом, руки же падишаха уже гладили его округлые ягодицы, за которые она и сама держалась с удовольствием. Махмуд смело принялся целовать влажную поясницу, двигающуюся в ритме страсти, спину, между лопаток, поднимаясь к шее. Наконец, неожиданно для самого себя, он встретил губы повернувшегося графа. Горячий неистовый поцелуй поглотил султана. Через шум в ушах слышалось тяжёлое дыхание, стоны Фаризы, звуки соприкасающихся тел, но Махмуда не волновало ничего более. В этот раз иностранец сам хотел этого падения, он был распален наркотиком и женщиной и готов ко всему, лишь бы получить как можно больше удовольствия. Падишаха никогда не нужно было просить дважды. Умелыми движениями он проник меж мощных ягодиц, пальцами улавливая темп, в котором граф владел наложницей, и вырвал у него протяжный вскрик. Что за чудесное зрелище представлял Монте-Кристо собой, весь обливающийся потом, жадный, властный в своём праве хотеть и получать, врывающийся в податливое тело прекрасной Фаризы все быстрее и быстрее, приближая собственную разрядку. Султан разрывался между нежеланием причинять ему боль и боязнью не успеть насладиться им, как следует. Но внезапно граф замедлился, сильнее подаваясь назад, и бросил красноречивый взгляд через плечо. Махмуд едва не лишился чувств, поняв намёк. Он помедлил всего секунду, быстро добавив на себя масла, и резко толкнулся в бархатную девственную тесноту. Три стона слились в унисон, но никто не достиг финала. Фариза в полнейшем забытьи уже почти кричала от удовольствия, откинувшись назад. От новых ощущений граф прикусил губу, в глубине души наслаждаясь своим грехопадением, этим грязным, развратным соитием. Раз он недостоин настоящей любви и верности, то теперь он будет жить именно так! Мысли помогли отвлечься, и от нескольких резких толчков Фариза не выдержала, всхлипнула, и судороги экстаза прошли по ее блестящему от любовного пота телу. Зная, что если продолжит, то причинит боль женщине, Монте-Кристо отстранился, тут же оказавшись под грузным телом Махмуда. Пару секунд они смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша и утирая пот, застилающий глаза, затем граф подался вперёд, сам целуя своего неумного повелителя. Тот с радостным стоном вновь осторожно скользнул в уже знакомую глубину меж широко разведённых длинных ног, одной рукой удерживая любовника за волосы, что вызвало у того лишь насмешку, другой лаская его неудовлетворённое достоинство. В какой-то момент султан ощутил, как острые ногти графа впиваются в его бёдра, явно притягивая ближе. — Сейчас, любовь моя… Оторваться от поцелуев было сложно, но Махмуду удалось, и он с трудом нащупал одну из бархатных подушечек, подложил под гибкую поясницу Монте-Кристо, удивляясь его покорности. От первого же толчка, оказавшегося куда глубже и болезненней, граф вскрикнул, но не отстранился, будто наслаждаясь своей болью. Фариза восхищенно наблюдала за ними, расслабленно играя с кистями покрывала и улыбаясь. Вероятно, это слияние выглядело потрясающе. — Глубже, Махмуд… — Куда ещё, любовь моя? Ты ведь и сейчас ещё кусаешь губы… Задыхающийся в пляске сладострастия граф уже не смог ответить. Он метался по пурпурному одеялу с зажмуренными глазами, путая свои великолепные волосы в огромный влажный колтун, стонал и подавался бёдрами навстречу, не успевая вовремя вдохнуть от грубых толчков. Разрядка была громкой и долгой. Махмуду казалось, что он умирает и рождается одновременно. Граф прижался к нему до одури плотно, его худое и сильное, как хлыст, тело изогнулось дугой. Султан все спускал и спускал в эту невыразимо тугую глубину, придерживая любовника за ягодицы, целуя уже припухшие губы, прикусывая юркий язык, упиваясь этими бесстыжими стонами, переходящими то в плач, то в рычание. Наконец, оба рухнули на насквозь пропитанные всеми видами жидкостей покрывала, обессилевшие и излившиеся до капли. — Я рад, что… Моим первым любовником был повелитель половины мира, — насмешливый голос Монте-Кристо звучал сухим и хриплым от криков, но Махмуду он показался мелодичнее любой музыки, — На меньшее я не согласен. Султан только довольно улыбнулся в знойный жар своих покоев. И все же, у него получилось!