Red

      Впервые это происходит, когда Гарри шестнадцать. Он стремительно мчится по футбольному полю к мячу, намереваясь забить решающий гол, тем самым надрав зад команде противника (Найлу - в частности). До цели остаётся всего лишь несколько метров, кто-то хватает его за футболку и это случается.       Ноги слабеют и подкашиваются, дыхание перехватывает на вдохе, а глаза застилает плотная, словно грозовые тучи в летний день, красная пелена. Она будто расширяется с каждой секундой, давя на глаза и череп; впитывается в кровь, распространяясь вместе с ней по организму и отравляя его; давлением дробит кости в мелкую крошку. Мальчик слышит многочисленные возгласы и крики, пробивающиеся в его сознание сквозь гул в ушах, чувствует руки на своём теле. Его поднимают, отчего боль мощными волнами прокатывается от макушки до пальцев ног. Стайлс лишь хрипит и тихо стонет, потому что это всё, на что его хватает сейчас.       Перед тем, как отключиться, Гарри думает, что не хочет просыпаться.       Потому что он понимает. •       Когда Энн приезжает в больницу, её голос — звук разбивающегося сердца, отчаянный и беспомощный. Она присаживается на стул возле больничной койки, тяжело вздыхая.       — Ох, Гарри, солнце...       И Стайлс где-то глубоко внутри знает: вот он, момент, когда воздушные замки рассыпаются, обращаясь прахом, принцев заживо сжигает дракон, а принцессы, запертые в высоких башнях, сходят с ума. Его сказкам и грёзам о счастливом будущем приходит конец.       Он знает это, потому что отец ушёл от них два года назад, разбив маме сердце и забрав большую его часть с собой. Мальчик знает, что она практически не могла встать с кровати в течение нескольких месяцев из-за ужасных головных болей. Он слышал её приглушённые крики ночами, видел пустой, безжизненный взгляд и безумие на самом его дне.       Его ждёт то же самое. •       Гарри живет в мучительном ожидании пару лет, на протяжении которых новый день с точностью копирует предыдущий. Каждое утро он старательно игнорирует баночку с таблетками на своей прикроватной тумбочке точно так же, как и вопросы о том, не забыл ли он принять их. Стайлс делает вид, что не замечает печальные взгляды Найла и Зейна так же, как пытается не замечать их руки, переплетённые под обеденным столом. Гарри чувствует себя ужасно из-за того, что они вынуждены делать это для него, но ещё и потому, что знает: он бы не смог смотреть на это открыто и понимать — ему никогда не быть на их месте.       В него всеми силами пытаются вдохнуть жизнь, пытаются заставить двигаться, но Гарри просто не в состоянии. Он чувствует, как всё внутри идёт трещинами: они разбегаются в разные стороны, вверх и вниз, делая его ещё более хрупким. Жалким.       Гарри просто опускает руки и ждёт того последнего толчка, который выведет его из состояния зыбкого равновесия, переломит пополам и раскрошит то, что останется, в пыль, оседающую на чьих-то ботинках.       Но даже несмотря на это он оказывается совсем не готов, когда это случается снова. •       Голова Гарри покоится на коленях Кары, которая время от времени запускает пальцы в его волосы, оттягивая пряди. Лиам опирается спиной о ствол дерева, читая книгу, совершенно не обращая внимания на Хорана и Малика, сидящих по разные стороны от него и о чём-то яростно спорящих. Стайлс прикрывает глаза из-за слепящего весеннего солнца; к ним присоединяется Кендалл и целует Кару в щёку.       Гарри грустно улыбается от того, что хватка пальцев Делевинь в его кудрях становится чуть сильнее в этот момент, и хочет намекнуть ей на это, но не успевает произнести ни звука. Лицо искажает гримаса, а дыхание так знакомо застревает где-то в глотке. Стайлс больше не видит солнца, он не видит ничего, кроме красного марева, пожирающего, поглощающего всё на своём пути. Оно направляется прямиком к его заполошно бьющемуся сердцу, сковывая каждую клетку тела невыносимой болью.       Он крупно вздрагивает и сжимается, отчего Кара хватает его за плечи, но из-за этого Гарри ещё больше съёживается, пытаясь уйти от её прикосновений, которые ощущаются острыми шипами на раздражённой коже. Из-за гула в ушах он не может разобрать того, что кричат друзья; Стайлс буквально заперт внутри своего тела, которое страдает за чьё-то удовольствие прямо сейчас.       Мальчик чувствует кровь на своих губах, его ломает, выгибает и выворачивает, бьёт в конвульсиях, но всё это происходит лишь в его голове, на деле же Стайлс просто прерывисто дышит, сжимая голову руками, свернувшись в клубок на молодой траве. Красные вспышки ослепляют, словно фейерверки, и будто порох оседает на внутренней стороне век, раздражая глаза. Гарри мысленно молится о скорейшей потере сознания, о забвении или о смерти, потому что он больше не в силах терпеть эти муки, чувствовать, как с каждой минутой его душа распадается на всё большее количество невесомых кусочков, которые он так старательно пытался сдерживать вместе все это время. Но теперь, когда агония охватывает его тело и разум, он готов потратить свой последний вздох на то, чтобы развеять ту горстку пепла, которая образуется на месте его настрадавшегося, измученного сердца. •       После этого Гарри не выходит из дома, практически ничего не ест и не спит. Он не может сомкнуть глаз из-за того, что всё это время отчаянно хочет понять, почему же оказался не нужен своей неизвестной родственной душе ещё до того, как они встретились, и почему кто-то там, наверху, так безжалостен, раз наградил людей таким великим даром и позволил превращать его в проклятие. Разрушающее и убивающее.       Друзья навещают его каждый день, хотя он умоляет их не делать этого. Они забираются через окно, потому что Кара считает этот способ куда более интересным, а спорить с ней бесполезно. Найл бесцеремонно заваливается на кровать Гарри, случайно (или не очень) спихивая его, из-за чего Лиам звонко смеётся. Кендалл распахивает шторы, позволяя солнечному свету заливать комнату. Гарри чувствует, как лучи утопают в его ввалившихся глазницах и резко выделяющихся скулах.       Он знает, что мама буквально молится на ребят за то, что они всё ещё пытаются. Они изо всех сил стараются вытянуть Стайлса из той пучины, в которую он погружается всё больше и больше, и он поражён их упорством. Гарри видит в их глазах твёрдую решимость во что бы то ни стало помочь ему, видит их бурлящую, неиссякаемую энергию, и испытывает стыд и грусть от того, что не может соответствовать этому.       Он молча наблюдает за тем, как Найл берет в руки забытую гитару и усаживается на подоконник, начиная наигрывать что-то ненавязчивое. Зейн плетёт Кендалл косички и спорит с Лиамом о бессмысленности современного искусства. Кара аккуратно присаживается на кровать рядом со Стайлсом, пихая его плечом.       — Хей, — тихо говорит она, и её взгляд слепит похлеще полуденного солнца.       — Привет, — Гарри выдавливает из себя крошечную улыбку.       Они сидят молча пару минут, после чего Кара вздыхает.       — Знаешь, — начинает она, — мы никогда не перестанем. Мы все будем занозой в твоей тощей задницей до тех пор, пока ты не начнёшь хотя бы делать вид, что можешь нормально функционировать. Парень устало усмехается. Сказать что-то подобное — вполне в духе Кары.       — А если я никогда не смогу? — в его глазах вызов и миллионы сверхновых, которые все, как одна, взрываются, образуя черные дыры, медленно вытягивающие жизнь и свет из всего окружающего.       — Тогда тебе придётся мириться с нашим присутствием всю оставшуюся жизнь, — и Гарри знает, что за шутливой угрозой скрывается серьёзность и искреннее желание помочь.       — О, уже можно выходить в окно? — пытается съязвить Стайлс.       — Дурак, — Кара возмущённо пихает его в плечо.       — Конечно, honey, только постарайся вниз головой, так больше шансов свернуть шею, — невозмутимо протягивает Кендалл, плюхаясь по другую сторону от Гарри.       Он лишь закатывает глаза на это, но уголки его губ чуть-чуть приподнимаются. В отличии от Кары, Кендалл не особо церемонится с ним, и парню это нравится. Гарри, конечно же, безмерно благодарен друзьям за их заботу и терпение, но иногда он так отчаянно хочет перестать чувствовать себя хрустальной вазой, которая может разбиться от случайно брошенного слова.       Единственный, кто может по-настоящему уничтожить его, разбить, раздробить и развеять — он сам. Только он и никто более. И может быть, именно в тот момент, когда Найл наигрывает очередную похабную песню, от которой уши Лиама краснеют, а Кендалл и Кара встревоженно переглядываются за спиной кудрявого, Гарри принимает решение.       Последнее слово за ним.

Щёлк.

      Он решает разорвать связь. •       На самом деле, мысль, посетившая его, напугала не самим своим фактом, а тем, какие эмоции вызвала. Абсолютную решимость. Непоколебимость. Это пугало Гарри, являлось для него тревожным звоночком о том, что, возможно, никаких положительных чувств и эмоций в нём уже не осталось. Он не чувствовал ни страха, ни тревоги, лишь твёрдую решимость в правильности своих действий. Так больше продолжаться не может. Он не может провести всю жизнь, умирая каждый божий день внутри и снаружи, и тем более не может позволить семье и друзьям наблюдать за всем этим. Стайлс уже достаточно много времени провёл, лишая жизни не только себя, но и людей, которые ему дороги. Пришло время перемен, которые, наконец-то, освободят его.       И обрекут на пожизненное одиночество. •       Машина останавливается возле обшарпанного здания, которое буквально олицетворяет собой несбывшиеся надежды и разбитые жизни. Энн сжимает и разжимает пальцы, всё ещё не выпуская из рук руль. Гарри, не мигая, смотрит сквозь лобовое стекло и сквозь этот чёртов дом, сквозь время и пространство, прокручивая в голове все самые ужасные воспоминания и ещё раз убеждаясь в правильности своих действий. Он сжимает подрагивающую руку Энн в своей большой ладони, прося её не ходить с ним. Она смаргивает набежавшие слезы, поджимает губы и кивает.       Стайлс молча выходит из машины и захлопывает дверь ещё до того, как Энн прячет лицо в ладонях. ***       Когда женщина с именем Джоанна на бейджике начинает подключать его проводами к различным приборам, Гарри бросает в дрожь. Осознание неотвратимости и неизвестности, которые ждут его, поглощает целиком, вызывая чувство паники. Гарри старается глубоко дышать и убеждает себя в том, что так больше продолжаться не может. Он должен.       Женщина возится с большим аппаратом, стоящим рядом с креслом, на котором сидит Гарри. Стайлс не может представить работу сложнее, ему нечего терять, он вот-вот расстанется со значительной частью своей души, так что вопрос довольно легко и безразлично слетает с его губ.       — Почему вы работаете здесь? — он выжидающе смотрит, и Джоанна на секунду замирает в напряжении. Затем распрямляется и пристально смотрит ему в глаза.       — Потому что считаю, что никто не заслуживает страдать из-за ошибок других людей.       — Даже такой ценой?       Она снова вздыхает, поджимая губы.       — Человек сам делает выбор. Люди приходят к нам с мыслью о том, что отсюда выйдут уже не они, а лишь их осколки, выброшенные и ненужные никому половинки. Так ли это? Возможно, то, что мы делаем, является концом для одной жизни, но за каждым концом всегда следует начало.       Женщина замолкает и быстро заканчивает все приготовления, в её взгляде сквозят сожаление и предостережение.       — В начале ты испытаешь ту же боль, что и обычно, но это не будет длиться дольше десяти минут. Когда ты проснёшься, всё уже будет кончено.       Парень кивает, и она нажимает на кнопку. Гарри кажется, что началось землетрясение, всё вокруг идёт ходуном и его трясёт, а разум постепенно окутывает красным, являющимся предвестником ужасной агонии. Она не заставляет себя долго ждать, намертво обхватывая своими щупальцами всё тело. Боль накатывает волнами, сменяя алый на бордовый, и Гарри без преувеличения чувствует свою собственную смерть. Она принимает его в свои холодные объятия буквально на долю секунды, целует в потный лоб, вызывая мощнейшую вспышку боли, останавливающую сердце. Запнувшись, оно вновь начинает медленно работать, будто нехотя распространяя новую, неотравленную кровь по организму, сменяя бордовый обратно на алый, алый — на малиновый. Через жалкие минуты, кажущиеся вечностью, разум Гарри практически проясняется, оставляя Стайлса парить среди розового тумана.       А затем что-то возвращает его на землю.       Он видит его глаза. Они серые и пустые, но Гарри знает, что когда-то давно их цвет был голубым, как летнее спокойное небо, как васильки на любимом платье его мамы. Стайлс видит все скопившиеся там слезы, чувствует, как их соль разъедает потрескавшиеся губы, зарубцовывает раны на сердце. Гарри читает в них все невысказанные извинения, которые он никогда не сможет услышать, и всю боль, которую никогда не сможет забрать себе. Он никогда не узнает, что же настолько сильно сломало его мальчика, который, в свою очередь, сломал его.       В какой-то момент Гарри может почувствовать его неровное дыхание на своих щеках, чувствует его пальцы, сжимающие предплечья, и взгляд, направленный прямо на него.       И просыпается.