о розовых свитерах, стопроцентной натуральности и глупости человеческой

Сокджину нравится розовый цвет. Он носит большие пушистые свитера, подрабатывает в книжном магазине и каждый день после университета неизменно заходит в кондитерскую за ванильными кексами. У него всегда аккуратно уложены волосы и коротко подстрижены ногти. Сокджин не гей. Ему определенно нравятся девушки. Он натурал со стопроцентной гарантией. Намджун почти все время одевается в темное. От него пахнет дезодорантом Axe и сигаретами, он постоянно приходит на пары в разных носках, а по ночам выступает в андерграундных клубах и иногда подменяет бармена. У него привычка пить много кофе и кусать заусенцы на руках. Намджун не гей. Но ему определенно нравится Ким Сокджин. Намджун не глупый парень: более того, он один из лучших студентов у себя на курсе. И он понимает, что шанс сойтись с этим пушистым розовым облаком, которое, к слову, старше его на два года, у него один на миллион. Намджун не глупый. Но в какой-то момент начинает сильно в этом сомневаться. Ему странно и как-то стыдно признаваться самому себе, потому что куда и о чем вообще речь, и в какие ебеня вообще полетел его рационализм. И все равно он продолжает безмолвно фанючить, глядя на Джина, сидящего за столом напротив в студенческой столовке, с набитыми щеками безумно похожего на морскую свинку. Намджун грызунов категорически не переносит, но, видимо, Ким Сокджин решил попасть под все исключения, просто потому что надо. У него очень даже красивый голос. И очень дурацкий смех, Намджун слышал. Как будто тряпкой с моющим средством водить по стеклу. Или как будто тюленя кто-то насилует. И даже этот отталкивающий фактор не ставит голову на место. — Ты сопля, — безапелляционно заявляет Джуну Юнги, когда тот опять подвисает в столовой, потому что благоверный Джин только что протопал рядом, громко обсуждая что-то с парочкой студентов. — Сопля, мамкин тюфяк, пришибыш, продолжать? Да вынырни ты уже, ало! — А? — у Намджуна мутный взгляд и алеющие щеки — удивительно, как очки только не запотели. Юнги вздыхает. — Своди его уже куда-нибудь, и дело с концом. — Да ку… Погоди, что? Ты же на дух его не переносишь. — Да срать я хотел на него. Меня гораздо больше волнует, что ты тут страдаешь уже несколько месяцев и ничего не хочешь предпринимать. — Уж чья б мычала, — замечает Намджун. В последнее время друг слишком уж часто стал засматриваться на невысокого первокурсника с адово красными волосами и пухлющими губами. Симпатичный, хотя Сокджину, как считает Намджун, в подметки не годится. — Это другое, — возражает Юнги. — И вообще, речь сейчас не обо мне, а о тебе. Дружба прежде всего, да и привык я уже, что тебе одни крашеные дуры нравятся. В другой ситуации Намджун бы, может, и осадил товарища за «крашеных дур», но сейчас не тут случай. Потому что, наверное, Юнги все-таки прав, и пора уже брать себя в руки. Сокджин не гей. Но почему-то, выслушав сбивчивую речь Намджуна с предложением пройтись до какой-нибудь кофейни после пар, будто даже довольно усмехается. — Я думал, ты никогда не решишься. У Намджуна разрыв шаблона, мир перевернулся и вообще спасите-помогите. Сокджин вбивает ему свой контакт в телефон и лепит в конце сердечко. Намджун представляет, как Юнги будет орать и стебать его за это сраное сердечко. Только вот улыбаться от этого почему-то хочется еще шире. И за идиотизм ни на секундочку не стыдно.