ocean eyes

      Опьяненный сверкающим изумрудным глянцем ее нежного взгляда, Брюс смотрит в бездну бездонных глаз, и к нему приходит осознание весьма интересного, но отнюдь не удивительного факта: там, где-то глубоко внутри скрывается новая, совершенно неизведанная Вселенная. Перламутровая зелень неощутимо плещется вокруг абсолютно черных, словно беспросветная космическая мгла, зрачков, напоминая вольный разгул шкодливых океанических течений. Ее глаза. Они затягивают с неимоверной силой самых сверхмассивных* черных дыр, за горизонтом событий** которых ничего, исключая ощущения полного спокойствия и безмятежности, не имеет никакого значения. Манят своей неизвестностью, увлекая в пучину недосказанностей, как непоколебимые воды охватывают своими хладными объятиями затерявшиеся в бурю одинокие корабли, затягивая их в темную пучину неги и забвения. Теперь брюнет видит это, как никогда, ясно. И как бы то ни было парадоксально, все тот же потрясающий мир, полный не постигнутых никем до этой секунды магических тайн и загадок, навсегда завладел его предательстки дрожащим и млеющим от неземного блаженства сердцем.       Селина не роняет лишних слов — в этом нет никакой нужды. Когда ее зеницы засияли яркостью Сириуса, для Брюса слегка приподнялась завеса тайны галактики, похожей на разлитое молоко, на которое рассыпали сотни миллионов разноцветных блесток, отчего показалось, будто по радужке побежала лунно-искристая рябь. Сей восхитительный феномен присущ исключительно Кошке. Юноша заворожен. Ему невольно думается, что Кайл словно сошла со страниц сказки с множеством красочных иллюстраций. Ведь ни одно научное понятие не способно объяснить столь волшебное явление вместе с тем чувством, все сильнее разгорающимся с каждым легким и изящным взмахом роскошных ресниц, да и в природе вряд ли встречается нечто подобное. В рамках возможностей человеческого сознания это и логически нельзя объяснить: здесь не работают ни законы физики, ни математические функции, этого не описать ни на одном из языков программирования. Даже искусству, созданному, чтобы растолковывать необъяснимые вещи, не поддается такое чудо. Краски человеческого голоса, рифма, грациозные изгибы тел в танце, намертво застывшие фигуры скульптур, наполенные символическими указателями, избитые клавиши и порванные худощавыми пальцами струны напрасно пытают неуловимую удачу передать хоть одну малейшую частичку истины.       Об этом чувстве не пишут в книгах по одной простой причине: у него нет имени. Любовь?

Слишком мизерно, почти неуловимо для сентимента вселенского масштаба.