Рождественская сказка ФинТроллей

      Холодно. Отчего так чертовски холодно? Ведь трещат весело поленья в камине, и художник мороз давно стучится в окно своей разукрашенной кистью. И покорно приняло в свои объятья большое уютное одеяло. Разметались по подушке медно-русые волосы. И бредет по заснеженной дороге путник, имя ему тьма… — Врет! Ты вставать собираешься?  К Рождеству готовиться надо как-никак.       Блин, а чего глаза так не хотят открываться? Сколько мы вчера пива устаканили? И Скример, в натуре, какого хуя по ушам скрипит. Сладко зеваю. — Дай поспать, блин… — Еще чего?       Тащит с меня одеяло. Нехотя открываю один глаз и натыкаюсь на ехидную любимую мордашку, которая тянется ко мне и ласково трётся своим носиком о мой.       Да, блин, спать хочу. — Эй, кто выпил мою медовуху? И кто съел все грибы?       Грибы? Это точно я их съел, иначе б такого мне не привиделось.       Воздух звенит от мороза, но мне почему-то уже не холодно, несмотря на мои средневековые кожаные одежды. Жуткие с виду, но такие родные косматые ели обступили со всех сторон, вдалеке слышна приближающаяся заунывная волчья песнь. А впереди высокая гора, вся искрящаяся от играющих серебряных змей на северном небе, с маленькой потаенной дверкой. Только брести, утопая по колено в снегу, на этот мерцающий огонёк. Рядом нарисовывается пушистый серый волк, не бросается, а настороженно смотрит как большая, лохматая собака, потом припадает передо мной на одну лапу. Заходим. Да здесь великолепная пещера: в ней уютно от горящего костра, потемневшие от времени дубовые лавки  стол с какой-то едой и напитками, целым бараном на вертеле.       Охреневше смотрю по сторонам. Тролли? А почему такие симпатичные тролли? Весёлые, поют и пляшут? О чем поют? Что? Нас ждали? — Приветствуем тебя, Ривфадер!*       Один самый весёлый и взьерошенный товарищ со спутанными кудряшками и глазами как ледяные озёра, припадает на одно колено, целует мой протянутый наточенный меч. — Тролльхаммарен!** Кровь будет течь сегодня!       Сажусь на услужливо предоставленный трон из гнилого бревна, глажу непонятно откуда взявшуюся шипящую и искрящуюся черную кошку, мой волк недовольно пофыркивает. Приносят мне на подносе баранью ногу. Угощают меня драконьей шкуркой. Нет, она не горькая и противная, а похожа на сушеную рыбку. И драконья кровь вкусна как пенистый темный эль. — Тролльхаммарен! Кровь будет течь сегодня!       Пью кубок до дна. Как святое причастие. Кажется, я проникся. Кажется, я наконец дома. Лохматые буйные тролли продолжают скакать и плясать. — Смерть христианам! Мы забыли свою сущность, свои тёмные корни дремучих ночей.  Но пришло время вспомнить! Ривфадер с нами!       Снова натыкаюсь на льдистый взгляд, но почему он обжигает, а не морозит? Чувствую как по телу бежит знакомое возбуждение.       Тёмный, такой вкусный эль льётся ручьём. Вцепляюсь в кудряшки этого голубоглазого безумца, притягиваю к себе и жадно впиваюсь в его призывно открытый рот, пою его элем, пью горьковатый, безумный вкус его губ и не могу никак напиться. — Тролльхаммарен!       Хочу его безумно, прямо здесь, на глазах у всего пьяного народца подземных кровей. Но один придурок лазутчик распахивает дверь на мороз. Благословенную тьму пронизывает тоненький лучик. Свет звезды? Или это лампы прожекторов? Спеть вместе с троллями? Споём. С места в карьер, никакой романтики. — Врет, ёб твою мать! Мы ж в город собирались.       Блядь, ну достал уже. Придется просыпаться. — И что тебе снилось? — Самули смотрит на меня, смеётся, а в глазах отблески костра. Господи, как же я люблю эти глазки, похожие на конфетки настоящих троллей из кусочков льда.       Иду в душ, пьем кофе с нашими финскими утренними сладостями.       Скример копошится в комнате, несмотря на его злобную троллячью морду, он у нас любит все наши национальные обряды.       Деревянный Йолупукки и соломенный рождественский козёл давно на окошке, ёлка вся увешана конфетами, за попытку содрать парочку, меня шлёпают по рукам, чтобы не нашел среди них спрятанных от меня ангелочков и райских птичек: я ж им крылышки обдеру. Яблок соблазна, ну, или раздора, полный дом. Все окна обвешаны гирляндами, аж в глазах слепит. Упакованные подарки свалены под ёлкой, а вечер у камина при свечах ещё впереди.       А в городе настоящая рождественская добрая сказка, которую так сложно оценить нам, детям лесных чащоб. Всё сверкает, морозец хватает за щёки, снег под ногами скрипит и искрится. Нет, мы, конечно, соблюдаем все домашние традиции, но часто всё ж хочется окунуться в полутьму ночных костров и подземного огня.       Покупаем какие-то мелочи, пьём в уютной кафешке горячий глёг, пару раз скатывемся на разноцветных «таблетках» со снежной горки, улетая в сугроб, где Самули, свалившись сверху, легко и озорно целует меня в губы. Всё-таки, несмотря на нашу брутальную языческую сцену и кровавый имидж, мы обычные мужики, и нас тоже  тянет в романтическую зимнюю сказку и хочется ласки любимых.       По дороге встречаем  знакомых троллей, то есть наших парней: по сто грамм никто ж не отменял.  Прикипел я к ним всем сердцем и душой: не с истоков группы, не с начала с ними пою, но признали они меня своим королём.       У многих своё мнение: после моего прихода изменился стиль, добавили жесткача.  А как же иначе:  бесшабашных пьяных троллей надо воспитывать. К чему нам  партизанщина в пещерах и болотах, когда реально нужно биться за земли Севера. И предводитель им нужен такой как я — суровый злобный воин с тяжелым кистенем в руке.       Все говорят, что наши песни стали тяжелей,  и в то же время более эпичны. Жуткая легенда когда-то должна стать  страшной реальностью. Но самый мой любимый голубоглазый тролль остается таким, какой он есть, и ни на какие идеи и богатства северных и южных земель я его не променяю.       Приползаем домой. Разная рыбка уже на столе, и маринованная форель, и селедочка, и горячего копчения лосось с судаком, свиной окорок давно нас ждёт, тушеное мясо с картошкой в духовке, ледяная прозрачная огненная вода в морозилке, а нам пора в сауну.       Говорят, что в душ ходят после сауны. Ничего не после: сначала нужно смыть весь уличный пот и грязь, тело в сауне  должно дышать. Не говоря уже про наши шкурные интересы, к которым лучше подготовиться заранее.       Золотистые полки из канадского кедра, печь отделана ласковым змеевиком. Развалился навзничь на верхней полке, кайф, обволакивающее, даже нежное тепло. Самули сидит рядом, дергает меня за волосы. Потихоньку его лапка подбирается всё ниже и ниже. Тонкие музыкальные пальцы начинают перебирать яички. — Скрим. Ты с гитарой нежней обращаешься. — Ты так думаешь?       Тянусь к нему, запускаю руки в светлые кудряшки, целую. Он голодно находит мой рот, языки начинают играть свой безумный танец.       Обжигающее возбуждение, перемешанное с теплом от огня, накрывает полностью. Скример исступлённо трется пахом о мой пах, покрывает горячими поцелуями мой живот.  Яйца мучительно ноют, член до чертиков хочет, чтобы на него обратили внимание.       Воздух, кажется, совсем раскалился. Перебираемся кое-как снова под душ, потом в комнату, иначе расплавимся на хуй. Самули снова целует мой живот, проходится языком по блядскому пути, отчего меня бросает в дрожь,  облизывает головку, наконец-то нежно всасывает её,  а меня накрывает такая волна удовольствия, что не могу сдержать стон. Тонкие пальцы, легко царапаясь, пробегают по члену. Мне иногда кажется, что любимый играет на нём как на гитаре: так же умело, чувственно, горячо. Тягучая нежность сменяется всё более грубыми и жесткими ласками, Скрим начинает сосать резче, сильнее, но от этого ещё слаще. Да, так, еще так, погрубее, ещё… Не могу уже, кончить хочу… Блядь, мудак в ответ на мои мысли, сильно присасывает головку и пережимает член у основания, кайфовый дурман слегка слетает. — Я твой хуй внутри хочу… сверху поебаться. Лежи, я сам…       Да уж, есть в нём такое  — в самые сладкие моменты начинает ругаться грязнющим матом.  Присаживается на корточки и начинает опускаться на мой член, весь дрожа от возбуждения. Как же у него там тесно и приятно… Нанизывается весь и начинает лихорадочно изворачиваться, чтобы я попал по его заветному местечку. Хрипло стонет, почти кричит, когда наконец  находит то, что так искал… Жестко мну руками его округлые половинки, насаживаю на себя.       Блядь, сильней хочу, мне этого мало, мне вообще всегда его мало… после того зимнего подземелья ночных костров. — Блядь, давай, давай еби, еби своим хуем, ну…       Уже почти не помня себя, переворачиваю его, вхожу резко, на всю длину. Скрим подмахивает, теперь почти скуля. Боже, как мне ахуенно, когда вставляю целиком в его тесную дырочку, а Скрим виртуозно вертит задницей, пытаясь насадиться ещё глубже, почти захлёбываясь своими стонами — Врет, мудак, ааа, вот так, так, блядь, еби сильней, гандон… Ааа, бляаадь, ёбана в рот, ахуительно, ещё так, ебаать, ааах…       Совсем не соображая от жгущего накрывшего кайфового марева, резко трахаю его изо всех сил, Скрим хрипло, протяжно подвывая, всхлипывая, бьётся в моих руках, и от этого рвущегося изнутри его самого страстного и сладкого стона, пульсирующей и сжимающейся дырочки, сам задыхаюсь, выплёскиваюсь в крике, ощущая дикое, безумное, такое желанное блаженство. В изнеможении сваливаюсь на Самули. Тот, прикрыв глазки, нежно чмокает меня в нос. Этот грубо-ласковый контраст так охуенен… Обнимает меня, притягивает к себе. — Врет, подремаем?       Блядь, снова проваливаюсь в тот сон. Теперь я сижу на трухлявом пне в своих жестких одеждах, облитый смолой с ног до головы, верный волк при мне, а кудрявый мелкий тролль с теми блядскими голубыми глазками приносит мне заржавевшие меч и броню. Обступают меня угрюмые, толстые заросшие тролли. Сегодня мы собираемся в путь: вперед, к истинным началам, бить сегодня нам христиан-крестоносцев, посмевших придти на нашу землю.       Оглядываюсь по сторонам и медленно зверею: и это моё войско? Балаган пьяных уродцев. Меня накрывает холодная, такая вкусная ярость. Ощущаю, как удлиняются мои руки, превращаясь в когти. Снова оборачиваюсь: ого, мои соратники сменили свой мохнатый облик на высеченный из камня. Приближается ночь и мы снова поднимаемся, цепляемся за живую плоть, рвём в клочки, наносим увечья проклятой расе сынов человеческих. Мы — универсальные звери. Мы — когти. Мы растем постоянно, не наступит утро, когда мы больше не сможем идти. Имя нам — когти, время наше — ночь, проклятье для людей. Вечный шаг универсальных зверей.*** Кровь польется рекой в час луны.       Тяжелая барабанная дробь, жесткие блэковые  гитарные ритмы, перемешанные с нашими исконными фолк-мотивами. Ору грубым голосом, призывая соратников к битве. Надо же, и голос стал сильнее.       Стою на холме, наблюдая за горящим селением. Руки по локоть во вражеской крови. Тысячи я убил, волка накормил,  кровь обернута. Мелкий льдистый тролль подносит мне кубок. Пью залпом за эту безумную ночь, за ребят.       И опять, как всегда, как всегда, благословенную тьму пронизывает острый лучик. С тяжелым сердцем опускаюсь на каменный трон, прикрывая ладонью глаза. Ещё немного и свет заключит меня в свои стальные оковы. Но когда приблизится снова война, мои цепи спадут. И сигнальные огни холодного разума снова в бой позовут. Битва не будет закончена никогда: это ж вечная борьба между светом и тьмой. Верный волк машет своим пушистым хвостом, задевая меня по руке.       Нехотя убираю ладонь с глаз — колеблются свечи в подсвечниках, светятся ёлочные фонарики,  и Самули, самый-самый родной, целует меня в губы. — Маттиас, с Рождеством Христовым. Вставай подарки смотреть, дурачок.