Ожерелье из золотых раковин

Айрин шла к нему, не как Венера, томно восходящая из морской пены, а как уставший сёрфингист, довольная, промокшая насквозь. Широкие шорты, ярко-жёлтые в красных пальмовых листьях, облепили ноги, узкий верх купальника держался на тонких перекрученных бретелях; сквозь тонкую эластичную ткань проступали соски. Глядя, как Айрин на ходу выжимает волосы, тёмные, цвета сытой почвы, Вулко пытался представить её в платье, достойном царевны. Фантазировать было легче, чем действительно убедить Айрин надеть платье; будучи ребёнком, она надевала под платья и юбки, которые ей с угрожающей регулярностью привозила бабушка Карри, шорты, потому что так было удобнее бегать; после первой же прогулки все кружева и оборки оказывались безжалостно порванными и испачканными, косички, которые ей заботливо заплетала мать Томаса, умудрялись расплестись и потерять ленты, стоило девочке выйти за порог, а сбитые локти и колени не успевали заживать. Со временем бабушка Карри отступила и больше не мешала внучке вести себя подобно «сорванцу-беспризорнику»; увидев первую татуировку Айрин, женщина только вздохнула, покачав головой, и налила себе виски вместо успокоительного. Последний раз, когда Айрин надевала платье, был её выпускной. Девушке было неловко и непривычно, она то и дело одергивала многослойную шифоновую юбку и поправляла лямки, на снимках выглядела растерянной и хмурой, а мальчик, держащий её за руку, чуть лопоухий и с родинкой на левой щеке, улыбался так, будто просто стоять рядом с Айрин — было чудом. Вулко не помнил его имени, но знал, что после он уехал в колледж, а Айрин осталась на маяке с отцом и, кажется, испытала облегчение, а не горечь расставания. Это наполнило советника каким-то зловредным удовольствием: мальчишка все равно был недостаточно хорош для царевны Атлантиды. Нуйдис презирал себя за ту тайную радость, которую испытывал всякий раз, когда Айрин расставалась с приятелем, и молил Посейдона, чтобы он уберег дочь Атланны и сжалился над Вулко. Когда мать Айрин выходила замуж за царя Орвакса, Владыка Морей остался глух к его мольбам. Возможно, Вулко следовало быть смелее, решительнее, не смотреть, как его царицу в платье, сотканном из тысячи белых жемчужин, отдают Орваксу, не стоять в стороне, покорно принимая волю царя о казни Атланны, а попытаться её спасти, но Атланна не хотела ни спасения, ни его смерти. Даже обреченная на гибель, она думала о своем первенце, оставшемся на суше; Нуйдис никогда не мог ей отказать, даже когда её просьба превращала его в изменника. Вулко мог солгать, чтобы успокоить сердце Атланны, но слишком любил её, чтобы унижать её ложью. Он не мог заменить Айрин мать и то, чего она, как царевна, была лишена, но мог быть рядом, наставлять, обучать. Айрин Карри была упряма и бесстрашна, как и её мать, но вместе с тем беспечна, отчаянна до сумасбродства, грубовата и несдержанна. Вулко и Томас вырастили из неё больше воина, чем нежную царевну, но и Атланна никогда не отличалась кротостью и смирением. Царица была морем с опасностью, таящейся в глубинах, а Айрин — шторм, ураган, в честь которого её и назвали. Она была ничуть не похожа на дев Атлантиды ни лицом, ни повадками, но Вулко не любил её от этого меньше. Разве мог он не любить дочь Атланны? Взгляд советника невольно задержался на тугом животе Айрин, на тёмной впадинке пупка, которую с обеих сторон огибали линии татуировок. Тело девушки было сильным и крепким, как у касатки, кожа золотилась от загара, из глаз Айрин на Нуйдиса смотрело солнце. В ней было слишком много земного, но это отнюдь не делало царевну некрасивой, скорее, напротив. Вулко, видя Айрин, её смуглое лицо с чётко очерченными губами и весёлыми искорками, пляшущими во взгляде, застывал, цепенея. Маленькой, она была ему как дочь, но Айрин выросла, превратившись из девочки в девушку, игривую и опасную, словно молодая акула, и Нуйдис невольно начал замечать за собой, что смотрит на неё не как на царевну и дитя Атланны, а как на женщину. Это было неправильно и недопустимо; Вулко слишком стар и недостаточно знатен, слишком предан Атланне, чтобы так гнусно обмануть её доверие. Чувство вины и стыда сидело, забравшись глубоко под кожу, впиваясь сильнее и больнее всякий раз, когда он допускал подобные мысли о дочери Атланны, но стоило Айрин обнять Нуйдиса, как его подхватило течением и закрутило, утаскивая на дно. От мокрых волос Айрин пахло солью, водорослями и ананасовым шампунем. — Ну, наконец-то, — отстранившись, девушка ущипнула Вулко за щеки, совсем как в детстве, и рассмеялась; советник улыбнулся ей в ответ. Его ладони лежали на спине царевны, там, где позвоночник плавно изгибался, переходя в поясницу. В Атлантиде Вулко мог лишиться обеих рук за то, что посмел так вольно прикасаться к царевне, но они не в Атлантиде, которую Айрин презирала всем сердцем. Она обвила руками шею Вулко, крепко, точно щупальцами, доверчиво прижимаясь к нему; после чопорной, погрязшей в традициях и замшелых устоях Атлантиды, несколько дней на суше рядом с Айрин были сродни полёту на гребне волны, когда родившиеся в груди предвкушение переходило в упоительную радость, стоило Нуйдису увидеть её. — Давно не виделись, старый пройдоха, — улыбаясь, Айрин морщила нос; Вулко ласково провел большим пальцем по крохотным морщинкам, собравшихся у переносицы, и девушка фыркнула, своевольно тряхнув головой; её мокрые волосы несильно хлестнули советника по щеке, оставив влажный прохладный след. — Где тебя носило, черт побери?! Ты пропустила как минимум три наши тренировки. — У меня были… дела. В Атлантиде, — Если бы Вулко мог, он бы все свое время подарил бы Айрин, но он не мог быть с ней постоянно, как не мог когда-то быть рядом с её матерью. Они были молоды, но Нуйдис был для Атланны больше слугой, чем другом, а она была для него скорее любимой, нежели царевной, которой он был обязан повиноваться. Чтобы доказать Атланне свою любовь, Вулко старался служить ей с особым рвением, даже помог ей сбежать накануне свадьбы с Орваксом. Знай он, к чему все это приведёт, Нуйдис попробовал бы уговорить её принять, смириться со своей участью вместо того, чтобы пробегом опозорить семью и всю Атлантиду, но Атланна так не желала этого брака, и Вулко под влиянием чувств даже подумал, что царевна отвечает ему взаимностью, потому и просит о помощи его, но связь с человеком и рождение Айрин расставило все по своим местам. Атланна не хотела видеть своим мужем ни Вулко, ни Орвакса — простой человек, смотритель маяка, оказался ей куда милее. Орвакс не смог ей этого простить; Вулко послушно принял, как полагает хорошему другу и верному слуге, и теперь служил её дочери. Это оказалось нелегко: Орвакс жаждал смерти ребёнка Атланны и сухопутного, и завещал эту месть своему сыну. Орм, недоверчивый и мнительный, ненавидел все, что связано с сушей; несколько благородных атлантов уже подверглись опале и конфискации имущества в пользу казны за чрезмерную мягкость по отношению к сухопутным. Если Вулко неосторожно вызовет гнев и подозрение царя, он не сможет выполнить обещание, данное Атланне. Несмотря на всю её любовь к младшему сыну, Орм был ребёнком от постылого мужа, а в Айрин Атланна видела свое продолжение и отмщение. Вулко же видел в Айрин сироту, одинокого брошенного ребёнка, страдающего без матери. Если бы Нуйдис мог, он бы защитил свою царевну от всех напастей мира, но Айрин сама рвалась спасать и защищать, и удержать её было все равно, что пытаться остановить цунами стеной из песка. — Надеюсь, моя царевна не теряла времени даром, — Вулко неохотно отнял руки, размыкая объятия; Айрин самодовольно вздернула подбородок, украшенный ямочкой, лукаво прищурив левый глаз. — А то! Надрала тут на днях пару браконьерских задниц. Пасла их почти три дня, кровавый след тянулся за ними чуть ли не до самого Метрополиса, — девушка зло дернула ртом, — они потрошили рыб, а все останки сбрасывали обратно в воду, ублюдки. Пришлось им объяснить, что так делать нельзя. Айрин закинула руки за голову, покачиваясь с пятки на носок; её щиколотку, украшенную цветной татуировкой морской звезды, обвивал браслет из перламутровых бусин неправильной формы и маленьких ракушек. К украшениям дочь Атланны относилась так же, как к платьям, в то время как её ровесницы-атланты соперничали в великолепии своих нарядов, делавших их похожими на коралловые рифы. Все наряды и украшения Атланны, в том числе и её свадебное платья, хранились во дворце; Орвакс сохранил их, тоскуя по покойной жене, Орм надеялся передать их своей будущей царице, Вулко надеялся, что когда-нибудь ему посчастливится увидеть Айрин в короне Атланны, восходящей на трон Атлантиды. Но Айрин презирала родину матери так же, как Орм ненавидел сушу; Нуйдис, таящий замысел уберечь обоих детей Атланны, все яснее понимал, что столкновения не избежать. — Отрадно слышать, что ты борешься за сохранение вод океана, моя царевна, но я имел в виду тренировки с трезубцем. Ты продолжаешь упражняться? — к трезубцу Атланны Айрин относилась не как к оружию, а как к драгоценности, святой, единственной вещи, доставшейся ей от матери. Училась она быстро, все схватывая налету, но бой предпочитала вести на кулаках, а не как наследница царского рода. — Как дочь царицы, ты должна владеть трезубцем. Это оружие царей. — Это вилка-переросток на стероидах, — проворчала Айрин, зарываясь пальцами в песок. — Браконьеров я скрутила в бараний рог голыми руками и без всякого трезубца. — Кучка каких-то головорезов и народ Атлантиды — это разные вещи, — наставительно начал Вулко, но девушка перебила его, замахав руками. — Какое мне вообще должно быть дело до Атлантиды? Я туда не лезу, и они пусть ко мне не лезут. И вообще, хватит занудствовать! — Айрин встала перед Вулко, скрестив руки на груди; капли воды блестели на её коже брызгами алмазов. — Я почти месяц тебя не видела, я думала, что-то случилось! Что они убили тебя, как и маму!.. — Тише, моя царевна, — Нуйдис взял лицо девушки в ладони; высокая, почти одного роста с ним, она смотрела советнику прямо в глаза, и её взгляд мерцал и переливался янтарем, пронизанным солнечными лучами. Губы Айрин дрожали, брови то сходились над переносицей, то поднимались выше; Вулко оглаживал большими пальцами щеки царевны, а её пальцы гневно сжимали его плечи. То, что Айрин скучала и беспокоилась о нем, заставила кровь Нуйдиса гореть прямо в жилах. Он знал, что дорог ей; Вулко был рядом с Айрин и ее отцом с самого ее детства. Мать Томаса не доверяла ему, обзывая «проклятым иностранцем» и не скрывала своей неприязни к невестке, бросившей мужа и дочь. Томас не рассказывал ей всей правда об Атланне, и при Айрин они избегали неудобных разговоров, но Нуйдис слышал, с каким пренебрежением она отзывалась о матери внучки. Для миссис Карри Атланна была ветреной избалованной девицей, запудрившей голову хорошему парню и бросившей ребенка на произвол судьбы; пожилая женщина не понимала, почему ее сын так убивается и отчего не женится снова, ведь девочке, ее внучке, нужна мать. Но Томас продолжал ждать Атланну; даже весть об ее казни не могла удержать его утром на маяке. Маленькая Айрин выходила на причал вместе с ним, но, узнав правду, перестала ждать и надеяться в отличие от отца. Вулко отвел влажные волосы, падающие на лицо девушки, ласково убрал их за уши. Айрин морщилась, но не возражала, первой подалась к наставнику, прижавшись лбом к его лбу. Это было слишком для советника; чуть повернув голову, он прижался щекой к ее виску. — Я не хочу потерять вас с отцом так же, как маму. — Ты и не потеряешь, моя царевна. Я никогда не оставлю тебя, — сказал Нуйдис чистую правду, проводя ладонью по ее волосам и запуская в них пальцы. Он не смог уберечь Атланну, но ее дочь он не подведет; Вулко согревал Айрин в объятиях, утешая, так же, как когда-то обнимал, успокаивая Атланну, разлученную с дочерью. Нуйдис не испытал ожидаемого всплеска восторга от возвращения беглой царицы, а лишь глухую усталость и вялую радость от того, что все окончено, что Атланна, наконец, вернулась домой. Он не ревновал ее к человеческому мужу, считая все это чем-то далеким и нереальным, пока не взял на руки Айрин, которая сейчас, такая взрослая и красивая, льнула к нему, шумно сопя ему на ухо. Вулко отстранился, бережно удерживая девушку за плечи; у Айрин были красные воспаленные глаза, но она не плакала, только шмыгала носом и морщила лоб; собравшийся складками, он делал ее похожим на шарпея. — Раз уж в мое отсутствие ты бесстыдно пренебрегала тренировками, то нужно будет постараться, чтобы все наверстать. — Да? — Айрин разочарованно щелкнула языком. — А я-то думала, что мы завалимся в бар и немного покутим. За встречу, так сказать. — Буду счастлив покутить на твоей свадьбе, царевна, — Вулко улыбнулся уголками губ, стараясь не думать о том, что когда-нибудь его царевна встретит того, с кем захочет провести всю свою жизнь, и что это, совершенно точно, будет не он. — А сейчас — нужно продолжать заниматься. — Свадьба?! — вскинулась девушка, скривившись. — Вот еще, чего выдумал! Тьфу, говоришь прямо как бабушка. Она тоже ждет не дождется возможности сбыть меня с рук. Пока тебя не было, она пыталась познакомить меня с внуком своей соседки. — Вот как, — прохладно отозвался Вулко, пытаясь подавить раздражение от навязчивого вмешательства миссис Карри; она пыталась поучать Томаса, а когда сын не сдался под ее натиском, принялась и за внучку. Разве эти сыновья соседок могут оказаться достойными царевны Атлантиды? — И что же? Юноша тебе не понравился? — Да я даже встречаться с ним не стала, — Айрин водила ногой по песку, рисуя линии и завитушки; поддев ногтем большого пальца половинку раковины, она взяла ее пальцами и принялась водить по песку уже ей. — Кто будет просить маму познакомить его с девушкой? Только конченый придурок. — Вы абсолютно правы, моя царевна, — ответил Вулко, немного повеселев; в знатных семьях атлантов было принято, чтобы родители договаривались о браках своих детей. Одно время и Нуйдиса пытались так же сосватать, однако он, увлеченный службой и царевной Аталанной, не хотел видеть ни одну из предполагаемых невест. Некоторые матроны все еще надеялись поймать советника в сети, но все их уловки были бесполезны, потому что и разум, и сердце Вулко были заняты. В Атланне и ее дочери было что-то такое, что не позволяло мужчинам смотреть на других женщин; это было тяжело, но провести всю жизнь рядом с немилой женой, причиняя боль и ей, и себе, было во сто крат хуже. — Ну, так когда приступаем? Если прямо сейчас, то мне нужно сгонять до дома, я не взяла с собой трезубец, — Айрин пожала плечом, склонив голову на бок со смущенной улыбкой. — Давай наперегонки?! Кто последний, тот и платит за выпивку, идет? — Думаешь, мне нужен повод, чтобы угостить тебя? — Нет, но ведь так веселее. Ну же, Вулко! — девушка подпрыгнула на месте от нетерпения. — Давай, не будь букой! Я хочу размяться! Мне осточертело плавать в одиночестве, я уже начала чувствовать себя Лох-несским чудовищем. — Почему не Кракеном? — Потому что динозавры круче, — нахально заявила Айрин, раскинув руки и пятясь к морю. У самой кромки прибоя песок был светлым, практически белым, на горизонте небо сливалось с морем. Изумрудно-зеленые пальмы покачивали ветвями над головой Вулко, и крохотный краб, торопясь, полз по песку. У крабов было сладковатое упругое мясо, Айрин верещала от омерзения пополам с восторгом, когда Нуйдис ел их сырыми, легко ломая панцири голыми руками. К сырой рыбе она так и не привыкла. — Что, поплыли? — забежав по колено в воду, девушка зачерпнула воды и брызнула в сторону Вулко; волны, устремившись за ее пальцами, бросились на берег и разбились, разлетаясь брызгами. Море слушалось Айрин, чувствуя голос ее крови; обычно жестокое и неумолимое, оно относилось к полукровке необычайно ласково, в чем Нуйдис видел подтверждение ее прав на престол. — Слушай, а, может, ты останешься на ужин? Папа будет рад. Я позвоню ему, чтобы купил рыбу. Или закажем суши? Они же тебе понравились, не отпирайся. — Я не знаю, смогу ли я остаться на ужин, моя царевна, — признался Вулко, и Айрин погрустнела, — но прежде, чем я уйду, я хочу отдать тебе одну вещь. Она раньше принадлежала твоей матери. — Что, еще один трезубец? — настороженно протянула девушка и изумленно распахнула глаза, когда в руках советника оказались бусы: несколько переплетенных золотых цепочек держали целую гроздь ракушек и раковин, мерцающих перламутром. На первый взгляд ожерелье казалось тяжелым, но Вулко, державший его на ладони, практически не ощущал его веса. Он смотрел на Айрин; у Аквагёрл было такое лицо, словно у нее из легких вытянули весь воздух. — Это… — голос звучал сипло и надломленно, девушка шумно прочистила горло прежде, чем заговорить снова. — Мама раньше носила его? — Не слишком часто. Но оно было одним из ее любимых. Хочешь примерить? — Ну… не знаю, — Айрин смотрела на ожерелье завороженная, глазами, которые стремительно наполнялись слезами. Судорожно вздохнув, она обхватила себя за плечи, когда Вулко подошел к ней; девушка чуть приподняла голову, подставляя шею, позволив советнику надеть на нее ожерелье, и подняла волосы, чтобы ему удобнее было застегнуть. Сглотнув, она пробежалась кончиками пальцев по золотым раковинам, которые на фоне ее смуглой кожи отливали платиновой белизной. — Красивое… только, знаешь… я все равно не смогу его носить. Браконьеров в золоте-серебре особо не погоняешь, — невесело усмехнулась Айрин. Глаза ее сияли ярче всех созвездий небосвода, и радость, отразившаяся в ее взгляде, делала Аквагёрл даже красивее ее матери. Царевна касалась ожерелья Атланны бережно, будто оно могло растаять под ее пальцами; моргнув, она с нескрываемым беспокойством взглянула на Вулко: — Слушай, а его не хватятся? Вдруг заметят, что украшения матери стали пропадать, и тогда… — Не волнуйся, моя царевна, — Нуйдис обнял девушку за плечи; в ожерелье своей матери она была больше не похожа на сёрфингистку, сбежавшую накануне соревнований. С волосами, еще не успевшими просохнуть на солнце, полунагая, она была хороша, словно нереида, сошедшая с фрески. Вулко хотел сказать, что у царицы было столько украшений, что пропажи одного даже не заметят, и что Атланне было бы радостно от того, что Айрин носит ее любимое ожерелье, но не мог произнести ни слова. Царевна стояла совсем близко, и Нуйдис, которого за глаза прозвали Старым Крабом, ощутил всплеск давно забытого исступленного нетерпения, глодавшего его когда-то в юности. Тогда вместо Айрин перед ним стояла ее мать, такая же юная и порывистая, но Атланну Вулко не учил драться на трезубцах и не дарил ожерелья, а она не учила его есть роллы странными деревянными палочками и не уговаривала съездить с ней к бабушке, старухе сварливой, будто сама Кето¹. Не помня себя, Вулко подался навстречу Айрин, бесхитростно подставившей ему свое лицо. Он прижался губами к ее губам, сквозь поцелуй чувствуя ее ошеломленный вздох. Нуйдис целовал Аквагёрл не как молодые пылкие атланты, будто пытаясь взять ее штурмом, не как муж — жену, предъявляя свои права на нее. Вулко просто стоял, прижавшись губами к ее рту, не размыкая век; он не пытался представить на месте застывшей соляным столбом девушки ее мать: любовь к Айрин, время и горечь утраты давно выгнали чувства к Атланне из его крови. Должно быть, это было очень глупый шаг, всплеск дикого безумия с его стороны, которое Вулко никогда не позволил бы себе с Атланной, но Айрин была другой, и была так близко, что он не смог устоять, зная, что больше этого не повторится. Для него было неожиданностью, ударившей, подобно молнии, потрясшей все его существо, когда ладонь Айрин обхватила его затылок, притягивая ближе.