Акварелью

      Деку рисует акварелью цветы. В его папке распускаются крокусы, розы, эдельвейсы, фиалки; они раскрывают свои нежные бутоны; все они написаны в мягких, чуть приглашенных тонах, которые так похожи на Деку. Они вытягиваются на своих стебельках во весь рост, красуются нежными лепесточками перед всеми остальными.       Урарака восхищается рисунками Мидории; Ийда признает их достойными похвалы. Изуку улыбается и смотрит на цветы, которые и любит, и ненавидит.       Они нежные; они миловидные; они такие слабые, что их можно с легкостью растоптать, сломать. Ему ненавистны эти безмятежные существа, которые можно убить легко и просто, с холодным, будничным равнодушием.       Его тошнит, когда он берет кисть в руки, когда аккуратно обводит каждую жилочку на трепетных лепестках. Ему плохо смотреть на них. Потому что они — его ненависть, его слабость, его любовь, которая мерзким комом теплится в груди.       Потому что они напоминают о Бакуго.       Каждый раз, когда он видит его, когда ловит его взгляд, он чувствует себя школьницей, у которой коленки подкашиваются от волнения, стоит ей увидеть свой объект воздыхания. Ему трудно дышать, он не может понять: задыхается ли он от своей любви к Кацуки, или от ненависти к его гадким поступкам.       Он все еще помнит кровь на школьной рубашке, все еще помнит, как болело все тело после постоянных избиений. Деку плохо. Деку мутит.       Мидория не знает, как описать свои чувства. Он не знает, почему он хочет одновременно ударить и поцеловать Бакуго.       (больно)       (больно любить и ненавидеть одного и того же человека)       Это неприятно. Неприятно, когда твои ногти кровоточат, ведь ты сгрызаешь их чуть ли не под корень. Неприятно, когда цветы своими нежными лепестками режут тебя изнутри. Неприятно делать вид, что всё хорошо, когда всё плохо.       Мидория снова жует губы рисует эту проклятую сирень. Еще один рисунок в папке с акварелью. Еще один символ его ненависти к Бакуго.       (или любви к нему)       Быть прижатым к грязной стене, исписанной матерными словами и изрисованной граффити, — последнее, чего бы хотел Изуку. Быть прижатым где-то в замызганном переулке, пока Бакуго шарит руками пол футболкой, — предел мечтаний Мидории.       Губы у Кацуки непривычно мягкие, и это удивляет. Такие нежные, они создают странный контраст с его мозолистыми ладонями, которые покоятся на талии Деку. Он прижимает его к себе властно, жадно и страстно, со всей силой целуя Мидории в губы.       Он не рассчитал силу своего желания; Бакуго прикусывает чужую губу, и Изуку чувствует металлический, солоноватый привкус крови. Вероятно, Кацуки тоже его ощущает.       И, кажется, ему это нравится.       Мидория думает о том, как сильно в него влюблен, как сильно зол на него. И как же ему хочется, чтобы Бакуго не разрывал поцелуй, пока не станет трудно дышать, пока губы не опухнут, а язык не онемеет.       — Ненавижу тебя, — рычит Кацуки, отстраняясь от Деку, тяжело дыша, — ненавижу тебя за то, что ты заставляешь меня это делать. Твое лицо, твои руки, твои глаза, весь ты — моя слабость. Из-за тебя я стал слабаком.       Мидория не может вымолвить ни слова, потому что губы Бакуго переместились на его шею, мягко коснулись пульсирующей голубой жилки. Деку выдохнул.       Как только он придет домой, то сразу выкинет всю эту дурацкую папку с акварелью. А потом напишет портрет Бакуго. Самый правдивый на свете. Где он будет таким же, как и сейчас: сильным и слабым одновременно.       (а пока он насладится им)       (полностью)