Он понимает

      В довольно просторной комнате, в полумраке, находились двое. Тишину нарушал только звук потрескивающих поленьев в камине, однако изредка доносились и тихие голоса присутствующих. Один из них, невысокий парень, лет двадцати шести, лежал на диване, согнув ноги в коленях, на которых, в свою очередь, устроился пушистый белый хорек. Он шевелил носом, принюхиваясь скорее к запаху человека рядом с ним, чем к запаху горящей древесины. Его собеседник какое-то время смотрел в потолок, прекрасно улавливая все слова. Минк, хоть и находился в зверином обличье, не вызывал у него каких-либо трудностей, если дело касалось понимания смысла разговора.       — Его характер слишком сложный, — услышал парень последние слова животного из коробочки.        Расиэль — так звали парня — провел длинным пальцем по носу хорька, услышав от того негромкий чих. Он натянуто улыбнулся, стараясь хотя бы немного разрядить обстановку. Выходило, надо признать, достаточно скверно, будто бы из него высосали все эмоции, которыми тот обладал. Отвратительное ощущение. Минк только что закончил свой рассказ, а значит, настала его очередь. Но, если признаться честно, ему не хотелось в этот раз ничего рассказывать. Парень провел кончиками пальцев по золотому кольцу и тяжело вздохнул. Больше и рассказывать, в общем-то, нечего. Как раньше уже не будет никогда, а значит, нужно попытаться взять себя в руки и идти дальше. Но вот только нужно ли ему это «дальше»? Пока что на ум приходил только отрицательный ответ.       — Бывают моменты, когда мне хочется забыться, Минк, — негромко начал он, заметив, что хорек навострил уши, уловив звук его голоса и сейчас приготовился внимательно слушать. — И, знаешь, сейчас как раз один из таких. Эта боль, что терзает душу. Это противное ощущение внизу живота, которое одновременно связано и с сексуальным возбуждением, и с невыносимыми терзаниями души. Из тебя будто бы вырывают жизнь по кускам. И важно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет разделить эти отрицательные эмоции. Сейчас в этой роли выступаешь ты и, должен признать, мне становится легче. Немного, но становится. Я должен был закончить… нет, не так. Я не должен был вообще это начинать. Все произошло из-за меня. Если бы я не встретился с ним тогда, то не сломал бы жизнь двоих людей, один из которых я сам, а другой — объект моей вечной любви.       Расиэль сделал очередную паузу. Минк, не перебивая, наблюдал за тем, как кронпринц откидывается головой на подушки, запрокинув ее, рассматривает потолок. Его губы чуть приоткрыты и Минк прекрасно знает, что это означает: так Расиэль приводил в чувство очередной приступ панической истерики. Он глубоко вдыхал воздух в легкие, часто моргая, чтобы не дать волю предательским слезам. Он ненавидел плакать. Он считал это отвратительным, чужеродным, недостойным. Ему не позволялось плакать. Один раз он уже сорвался при Минке и, надо сказать, опыт был прискорбный. Хорек прижал уши к голове, готовый, если это будет нужно, оказать помощь. Перед его глазами до сих пор стояла картина, где Расиэль сидел посреди комнаты, на коленях, и смеялся. Смех был визгливый, будто бы он сорвал голос, а руками он сжимал собственные волосы, чуть оттягивая их, пытаясь с помощью боли вернуть себе рассудок. Минк помнит, как застыл в тот момент на мгновение. С одной стороны, это было ужасно и никто не хотел повторения, а с другой они оба не могли не признать, что это была довольно сильная и… эстетичная сцена.       — Я несколько раз пытался забыть свои собственные эмоции и потребности. Будь все это проклято — не сработало. С ним вообще хоть что-то работает? А у меня в голове до сих пор вопрос, почему я вообще влюбился в эту чернь, — Минк навострил уши, услышав голос Расиэля и ткнулся мордочкой куда-то в область ключицы, чувствуя, как тот вздрагивает от непривычки. Они оба знали, что речь идет о боссе Варии — Занзасе. Уже ни для кого не было секретом то, что эти двое любили друг друга долгое время. — И даже сейчас, когда ко мне кто-то прикасается… Кто-то, а не он. Я чувствую такое отвращение, что не передать словами, а ведь я прекрасно умею разговаривать, если ты помнишь. Ше-ше-ше, не буду спрашивать, за что мне это. Я определенно заслужил подобные муки. Удивительно, что при всех обстоятельствах, которые были в этой отвратительной жизни, я все еще не стал святым.       Расиэль брезгливо кривит губы в ухмылке. Он никогда не был слишком добрым, а после вчерашнего и вовсе стремительно скатился по лестнице, ведущей в ад, где нет места ничему светлому. Он убил в себе свои эмоции, пусть и не до конца. Длинными пальцами он все еще несколько небрежно провел по голове Минка, поглаживая ту шерсть, которая так напоминала челку. Он поражался тому, насколько сильно они друг друга понимают и даже в голове у него порой проскальзывала мысль о том, что Минк вполне мог бы стать его коробочкой вместо Пипистрелло, которым он уже давно дал имя — Рэдиан. Но, конечно, это было слишком. Когда тебя кто-то понимает, всегда кажется, будто бы вы отделившиеся частицы.       — За пятьсот дней же можно сделать нечто хорошее, Минк? — внезапно спросил Расиэль, на что хорек кивнул. — Вот и отлично. У меня осталось не так много времени, ше-ше-ше…       Минк промолчал. Он не стал говорить ему снова, что будет надеяться на светлую полосу в жизни, и чтобы Расиэль, в свою очередь, тоже начал надеяться. Он знал, что кронпринц будет гнуть свое и никого не станет слушать. Он понимает, что сейчас не самое лучшее время, чтобы лезть с пожеланиями наилучшего. Но, тем не менее, он не хочет терять крупицу чего-то важного, которое, несомненно, уйдет вместе с Расиэлем. Он его понимает. Минк полностью его понимает.