День рождения

      С первыми же лучами эфирного солнца ее дыхание участилось, оно билось, подобно сердцу… которого у нее не было. В момент пробуждения девушки улыбка коснулась ее губ, озарила красивое бледное лицо. Смерть встала с постели и сонно оглянулась по сторонам — никого. Правильно. Кто же мог быть здесь в столь ранний час? Никого…       Девушка застелила постель. Она была красива — высокого роста, с благородной, аристократически бледной кожей и длинными черными волосами, которые казались настолько пышными и при этом послушными, что обычный наблюдатель долго не отводил бы от них своих глаз, но увы — обычные наблюдатели встречали ее лишь однажды, и не в самых умиротворенных условиях — у них не было времени любоваться ее красотой, такой недоступной, и это печально. Глаза Смерти — о, глаза цвета неба: они были бездонны и прекрасны. Но так холодны…        День рождения… с днем рождения! Смерть не знала, как она родилась. Естественно, она и не помнила, сколько ей исполняется лет — зачем? Вечная жизнь — это всегда большие числа. Но из них всех — Любви, Жизни, Войны, Отчаянья, Страха — ее была старше лишь Жизнь. Но это сложно. Нет никакого смысла их сравнивать — они разные.       Надевая великолепное, темно-красное платье, расшитое золотом, она думала о своем предназначении. Черные тонкие рукава обхватили ее длинные безупречные руки. Платье в пол. Золото, блеск! И она от него не устала. Макияж Смерти был сделан ею столь мастерски, что его было не видно — она была величественно красива, словно Королева. И улыбка, пока еще искренняя, как нельзя лучше завершала ее образ. Вода… вода… телу Смерти не нужна была вода — оно всегда оставалось чистым. Расчесавшись, девушка с великим именем покинула комнату и оказалась в гостиной. Она и не моргнула, как в комнате вырос стол из красного дерева, уставленный яствами — он был прекрасен. Смерть огляделась, в сотый раз осматривая свое жилище. Деревянные стены, которым не был страшен ни холод, ни огонь, ни незваные гости. Ах, огонь… факсимиле, но когда ей очень этого хотелось, действительно создавалось впечатление, что он горит в камине. А интерьер — в основном шкафы, заставленные книгами авторов мира живых — ей было все это совсем не нужно, необязательно, Смерти стоило лишь захотеть, и она мгновенно узнавала полное содержание любой книги во Вселенной и могла процитировать ее в точности с любого момента. Однако, по непонятной причине, здесь все-таки были именно эти книги. И не смотря ни на что, она их читала. Иногда, для себя… развлечение. Что еще? Очень мягкая бархатная мебель, картина Ван Гога, написанная специально для нее, в подарок. Великий художник писал даже после того, как умер. Искусство вечно. Как и Смерть. И было еще кое-что, несомненно отличавшее дом Смерти от всех остальных домов — в углу гостиной стояли огромные песочные часы. Высотой в два средних человеческих роста, очень чистые, но с неприятного цвета бурым песком… Это была единственная вещь в ее доме, о предназначении которой не догадывалась и сама девушка. Песок в часах Вечности никогда не кончался. Он никогда не кончался. Все тек, тек, тек, — Смерть, временами наблюдая за этим, думала, что у нее уже начинают болеть глаза — конечно, ей только казалось. Часы Вечности нельзя было разбить, повредить, это было то, что ей не подчинялось. И оно пугало ее.       Отвернувшись, она провела ладонью по створкам старинного пианино… и раздался стук в дверь.        Улыбнувшись, Смерть проследовала в прихожую, открыла и тотчас оказалась в крепких, приятных объятиях. Только через минуту она наконец смогла из них высвободиться — Война всегда обнимала ее очень крепко. У нее были… железные руки. Война выглядела совершенно иначе — ее разметавшиеся волосы имели пепельный оттенок, черты лица были острыми, но глаза улыбались. Скулы чуть-чуть выпирали, а еще она не имела одного зуба — он был заменен Богом на серебряный — но это ее не портило. Платье на Войне сейчас было голубое. В целом, она была довольно хороша собой, но в сравнении со Смертью… меркла. И все же они были давними и очень хорошими знакомыми.       — Нет и не было тебя прекрасней, дорогая, — воскликнула Война счастливым голосом, накрутив тонкий локон волос на указательный палец.       — Будут. Однажды точно будут, — был ответ.       Война вошла в дом, проследовав за своей подругой. Она, как и Смерть, наизусть знала все ходы ее хижины, могла с закрытыми глазами проложить себе путь. Не ища глазами ничего принципиально нового, она проследовала к столу, оценив его убранство, а затем развернулась к такой знакомой Смерти и протянула ей сверток желтой бумаги, словно отрезанной от свитка пергамента.       — Я дарю тебе подарок, — пояснила Война и этим ограничилась. Кто станет желать Смерти здоровья, счастья? Понятий, ей неведомых. Ну зачем?       Приняв подарок, девушка развернула его и всевидящему ее взору представилось ожерелье потрясающей красоты. Сделанное из искусно граненых сапфиров, оно сверкало в лучах эфирного солнца подобно настоящему. Завороженно наблюдая за его переливами, Смерть почувствовала появление чего-то, отдаленно похожего на удивление и восхищение. Но это временно.       — Спасибо. Оно действительно прекрасно.        Война глядела тусклыми, внимательными, но счастливыми глазами. Девушки расположились у стола, но к блюдам не прикоснулись. Было рано. Они говорили о разных вещах, но удивительно — все сводилось к одному: к воспоминаниям. О, сколько же у них было совместных воспоминаний, о боже! И далеко не все вызывало у Смерти чувства. Приятные ли, нет — кому до этого какое дело? У всех чувств одна природа: они не вечны.        Слушала ли она то, что говорила ее подруга? Наверное. Да, конечно, она ее слушала, отвечала, размышляла над сказанным. Но… Это такой вопрос… Как часто мы думаем, что слышим собеседника? Как часто уходим в своего рода транс во время общения? Как часто уходим в транс? Смерть пребывала в трансе тысячи лет.       — Твой дом…       — Я знаю, — сказала Смерть, — ты можешь не продолжать свое предложение, я ведь знаю, что скажешь.       Война замолчала, снова улыбнувшись. Она хотела сказать: «Твой дом… он будто часть тебя, хоть он тебе не нужен». А Смерть ответила бы ей просто «Да», и этим бы все закончилось.        Снова раздался стук в дверь и Смерть открыла. В этот раз у порога стояли двое: Огненно-рыжая Чума в золотой робе помахала Смерти рукой, а прекрасный, бледный Мор поклонился, тряхнув чистыми, почти белыми, прямыми волосами. Когда внешность абсолютно каждого, кого ты знаешь, настолько идеальна, ты перестаешь это замечать. Перестаешь ценить. Остается только духовная связь, если, конечно, ты духовен.       — Только ты в нашем сердце, — сказал красивый парень. То, во что Мор превращал людей, выглядело так ужасно… а он был прекрасней всех. Даже Смерть это признавала.       — Не знала, что у вас одно сердце на двоих, — пошутила именинница и знаком пригласила их войти в дом. Обняв своих друзей, она приняла подарки: Мор подарил ей огромный искусственный череп, блиставший своей отделкой. Он станет отличным украшением ее безупречного интерьера. Как надоели эпитеты…        Чума поставила на стол золотую чашу с рубинами — свой подарок, затем обняла Войну и уселась за стол. Чума не разговаривала, никогда и ни с кем. Ходили слухи, что Чума заговорит в день конца человечества. Смерть думала, что это слухи. Но эта девушка была их хорошим другом. И лицо ее было исполнено эмоций. Все ли, написанное на лице, есть правда?       — Я всегда обожал твои блюда, малышка! — воскликнул Мор.        Все гости занялись поеданием ужина.        Они много говорили, вспоминали, смеялись. Мор рассказал, что его жизнь исполнена радостей — поведал о паре последних ярких событий, Война постоянно просила налить еще, а Смерть проявляла заботу. Все время проявляла свою заботу. Гости были милы, веселы, они поздравляли, шутили, хвалили хозяйку, стряпню, дом и праздник, а в конце именинница исполнила песню — красивую песню, такую, что все три друга утерли неподдельные слезы.       — Я так хочу, чтоб ты нам снова спела… — прошептала Война так ошеломленно, будто никогда этого не слышала.       Она улыбнулась и запела вновь. Ее голос пробирал Бессмертных до глубины их древних душ, пробуждая давно спавшие эмоции. Чуть дрожащее, и такое высокое, оперное исполнение, поднявшее всех до небес, о, такое прекрасное… она закончила… и день подошел к концу.        Они прощались. Смерть обняла Чуму, обняла Войну и нежно попрощалась с Мором. Он, подмигнув, исчез стремительно, как остальные, едва его нога сошла с порога.        И тут что-то вдруг произошло…        Смерть повернулась к опустевшей гостиной… Опустевший взгляд уперся в стол… такой обычный. Ее шкафы… они такие старые, а пол, пол — скрипит! С губ Смерти вдруг слетел протяжный стон. Щелчком пальцев она могла вновь привести дом в порядок, но зачем, зачем, зачем, в чем смысл?!        Нервно подергивая руками, Королева начала вручную убирать посуду, но вскоре девушка нашла бокал с вином и жадно прильнула к нему губами. О, как она мечтала опьянеть хоть раз, хоть раз, как пьянеют люди… Нет, ей было не дано. Она наполнила бокал еще раз и еще… нет, ничего. Боги, а что должно было случиться? Только не это, они, кажется вернулись. Да, Смерть определенно слышала какой-то шум от двери — она раскрылась, громко.        Шаги… Жалкая, жалкая Смерть повернулась на звуки. И увидела…        На пороге стояла девушка. Другая. Она была почти нагой, на ее теле не было совершенно ничего, что могло бы акцентировать внимание. Нос чуть вздернут. Ноги длинные, прямые, красивые. Но не более. И такие длинные, густые волосы цвета каштана… Лицо… на лице сложно было разобрать ее настрой.       Смерть отшатнулась в прямо-таки смертельном ужасе и выронила бокал, разлетевшийся на тысячи осколков. Отвратительное вино сочилось сквозь гниющий пол ветхой хижины…       — Жизнь! — не то простонала, не то крикнула она, закрыв глаза и тяжело вдыхая. Она отошла к стене и покачнулась, — Чего ты хочешь?!       А Жизнь стояла неподвижно, не внимая ее вопросу. Молчание воцарилось. Надолго. И наконец шатенка стала говорить:       — У тебя праздник… Как ты можешь такое праздновать? — чистый голос, невинный, словно детский… но мудрый.       Смерть посмотрела на свои руки и они показались ей иссохшими, старыми, некрасивыми. Теперь все, на что только падал взгляд, ни с того ни с сего становилось древним, седым и ничтожным. И только светящаяся кожа Жизни освещала это королевство безмолвия, старости и нищеты. Смерть почувствовала себя букашкой. Но она не могла. Она не имела права вот так опозориться перед Жизнью, она должна взять себя в руки и показать этой девке, где ее место. Вновь приблизившись к столу, она взяла другой бокал и наполнила его жидкостью, отпила совсем немного, словно надеялась, это придаст ей храбрости, а затем встретилась взглядом с соперницей и задушила животный ужас, что начал было в ней подниматься. Хозяйка сделала шаг.       — Праздники — это убожество, такое же, как и ты, — глаза Смерти сверкали гневом, — они дают надежду, а потом забирают, ты даешь жизнь, и люди сами обязаны осознать, что они смертны. На самом деле Смерть — это ты!!! — взвизгнула хозяйка, — ты обрекаешь их на болезни, на ужасы, на грехи, я только хочу помочь!        Ни одна мышца не дрогнула на лице Жизни.        «Она так прекрасна…» — решила Смерть, — «О, как она хороша собой».        Девушка отошла от нее и приблизилась к окну.       — Праздник — боль. И отчаяние, — продолжала Смерть, — да я бы испытала тысячи агоний, лишь бы стать такой, как люди. Слепо верить в честность Бога и Судьбы, идти дорогой, совершать ошибки, любить и быть любимой, приобретать, терять, чувствовать! Я хочу чувствовать что-нибудь кроме боли!        Жизнь молчала.       «Я с ней слишком откровенна, да что со мной… Мы враги.....»       Смерть говорила:       — Ты же помнишь… ты помнишь, как они сражались. Как тысячи трупов оставались лежать и гнить на поле боя, как душам сложно было выйти из доспехов, как мы им помогали. Я видела тебя, ты меня. Мы ходили по опустевшему полю, красному от крови и облегчали страдания..... Вот кто бы облегчил мои страдания… Убейте меня, убейте меня, я не хочу жить… Пожалуйста.       Смерть злилась, злилась на всех и ни на кого, злилась, потому что не могла ничего изменить, злилась на себя, на свой день рождения, и злилась, злилась, злилась, злилась… злилась.       Смерть закрыла глаза и оперлась на подоконник. Жизнь приближалась — она слышала ее шаги. Шаги такие легкие… но скрип этих половиц — он отдавался страшной болью в голове.        Совсем близко… Прикосновение! Именинница задрожала — Жизнь взяла ее за руку и развернула к себе лицом.       Она не запомнила, как все случилось — слишком быстро, слишком красиво. Смерть целовала Жизнь, и неприятные мысли уходили, пока совсем не исчезли… Две красивые женщины стояли в красивой, такой великолепной гостиной. И души двух женщин срастались так быстро, словно ни Смерти ни Жизни в отдельности никогда не было. И все было прекрасно.

***

      — Что теперь будет? — спросила Смерть утром.       Жизнь помолчала, а затем ответила:       — Все случилось так, как должно было случиться. Теперь все это — она развела рукой — имеет смысл, понимаешь?       Смерть с искренней и полной любви улыбкой закивала. Она понимала ее. Они лежали. И все было хорошо… Никто не потревожил их покоя, пока не раздался громкий треск.       — Что это? — встревоженно спросила Жизнь.       Смерть вскочила и побежала на звук — в гостиную.       — Песочные часы! Они разбились.