Химера

... Он проснулся, тяжело дыша и вздрагивая, и зажал рот рукой, чтобы заглушить рвущиеся наружу отчаянные стоны. Противный липкий пот стекал по телу... Он все еще ощущал их, грубые жестокие руки, оставляющие кровоподтеки на коже, разрывающую плоть внутри себя, и хриплый от животной страсти голос, шепчущий в ухо: «Кричи, шлюха... тебе же нравится, когда я трахаю тебя, ну давай же...» Драко обессиленно откинулся на подушки. Он никак не мог привыкнуть, что все это уже в прошлом – Люциус, ужасы Грей Тауэр... Люциус... Это началось, когда Драко было десять. До этого ему казалось, что отец не замечал его существования. Нет, конечно, у него всегда было все, чего бы он ни пожелал. Дорогие игрушки, лучшая одежда, заботливая, хоть несколько отстраненная мать. А Люциус с недосягаемой высоты отцовского авторитета давал маленькому Драко уроки жизни: «Запомни, сын, ты Малфой. Наша семья одна из самых чистокровных, остальные не стоят и нашего взгляда...» Он учил Драко держать себя в руках в любых ситуациях, никогда не повышать голоса: «Помни, оскорбление, произнесенное спокойным тоном, разит сильнее, чем несдержанная брань...» И юный Малфой учился у своего божества, внимая с трепетом каждому отцовскому слову. До той ночи. Когда к почтительному трепету прибавился страх. В тот вечер в поместье Малфоев давали очередной раут. Блестящее общество, чистокровные уважаемые семейства, полезные знакомства... На маленького Драко надели голубой с белоснежными кружевами костюмчик, тщательно уложили волосы и выставили напоказ гостям, как прелестную игрушку, единственного наследника Малфоев. На этой вечеринке мать, в шикарном черном платье, подозвала к себе Драко и представила ему двух мальчиков, очень похожих друг на друга, сидевших рядом с двумя женщинами, лиц которых он не разглядел. «Это Винсент и Грегори, Драко, – сказала Нарцисса. – Надеюсь, вы подружитесь». Круглощекие мальчики, встав, пожали руку Драко. Женщины заулыбались, а он, повернув голову, вдруг увидел отца, который, в роскошном красном костюме, с распущенными платиновыми волосами, смотрел на него поверх хрустального фужера. Люциус разговаривал в этот момент с высоким красивым черноволосым мужчиной. Вот он, обернувшись к своему собеседнику, что-то сказал, тот, посмотрев на мальчика, чуть улыбнулся, и Драко, повинуясь знаку отца, встал и поклонился. Черноволосый кивнул в ответ. В десять часов его отправили спать. Драко лежал под одеялом, вслушиваясь в слабо доносившийся снизу шум. Гости не думали расходиться. Мать заглянула на полминуты, поцеловала Драко в лоб и пожелала спокойной ночи. Драко натянул одеяло до подбородка и, завернувшись в него, лег на бок, глаза стали слипаться. И тут дверь снова открылась. На пороге появился Люциус. Красный сюртук расстегнут, вырез белоснежной рубашки обнажает шею. Драко замер. Отец никогда не приходил в его комнату вечерами. Он приподнялся: «Папа?» Люциус, слегка покачнувшись, закрыл дверь, подошел к постели сына и присел на ее край. «Тебе понравились твои новые друзья, Драко?» – рука ласкающе прошлась по щеке мальчика, отвела с шеи светлые волосы. Сердце Драко заколотилось сильно-сильно, отец никогда не касался его так и никогда не спрашивал, доволен ли он чем-то... «Да, папа», – ответил он слегка недоуменно. «Замечательно», – улыбнулся Люциус и, наклонившись, дотронулся губами до щеки сына. Терпкий запах вина и дорогого табака. Другой рукой Люциус обхватил мальчика за плечи, а губы коснулись шеи. «Ты так вырос, мой мальчик, – прошептал он, – ты стал таким красивым». Тогда это показалось Драко очень странным, он всегда был маленьким для своего возраста, и какое-то нехорошее предчувствие заставило его вырваться из рук отца. Брови Люциуса сошлись на переносице. «Что такое, мой маленький Драко? – почти пропел он, наклоняясь к сыну. – Что-то случилось?» В серебристых глазах полыхнула ярость. Мальчик в испуге помотал головой, Люциуса в гневе боялись все домашние. «Нет, папа». Тот нежно улыбнулся. «Вот и хорошо», – произнес он, проводя пальцем по губам Драко. А потом он, обхватив ладонями лицо Драко, прижался к его губам своими, удерживая его железной хваткой, не давая вырваться... Мальчик застонал в ужасе, пытаясь отодвинуться. Люциус оторвался от его губ и взглянул в лицо с сумасшедшей улыбкой. «Ты такой сладкий, мой маленький», – прошептал он. «Папа... не надо...» – дрожащим голосом сказал Драко, чувствуя, как слезы отчаяния струятся по щекам. Отец нахмурился. «Разве я не говорил тебе, что ты никогда не должен плакать?» – спросил он. «Да, папа», – прошептал Драко. «Ты Малфой, сынок, не забывай об этом», – наставительно произнес Люциус, тяжело дыша, а рука его проникла под пижаму мальчика и стала поглаживать его грудь... Все остальное запомнилось Драко как сплошная мешанина неясных звуков, стонов и вскриков отца. Широкая ладонь, зажимающая рот, его собственные заглушенные крики, просьбы остановиться, не делать этого, пожалуйста, не надо... И звук рвущейся одежды, и нечеловеческая боль, пронзившая его... Драко закрыл лицо руками, откинувшись на подушки. «Это прошло... это прошло...» – повторял он про себя. Но это преследовало его, не отпуская ни на минуту, – постоянная непрекращающаяся боль, терзающая его душу, так же, как отец терзал каждую ночь его тело... Драко стыдился происходящего, а страх и гордость заставляли его молчать. На следующее утро, едва живой от мучительной боли, скручивающей внутренности, он хотел подойти к матери... но не сделал этого. Страх? Да. И стыд. А ночью он пришел опять. Днем продолжались уроки. Держи осанку, ты Малфой. Не давай другим прочитать ничего по твоему лицу, пусть они видят то, что ты им хочешь показать. Поворот головы, изящный жест, светская беседа... Ты Малфой, Малфой, Малфой... Потом школа. Драко был так рад, что избавился от власти Поместья, бывшего для него десять лет родным домом и ставшего тюрьмой. В Хогвартсе он по-настоящему понял, что значит имя Малфой, и готов был проклясть всякого, кто посмеет плохо отозваться о его семье. В особенности об отце. Его отец не имел ничего общего с тем человеком, который был частым гостем в его спальне. Нет, Драко любил и почитал тот образ, который остался в его памяти с детства. Но на каникулах... все повторялось снова. А потом Драко возвращался в школу, надевал привычную маску надменности и ледяного спокойствия. И никто и никогда не видел, как маленький светловолосый мальчик, уткнувшись лицом в подушку, содрогается от мучительных рыданий... Это длилось долгие пять лет. За это время Драко не то чтобы привык, он научился отделять день от ночи. Днем – образцовый подросток, надежда семьи, ночью – испуганное дитя... Но что самое страшное, однажды он понял, что зависит от объятий Люциуса.... Это не объяснить словами, но однажды ночью с ним произошло нечто странное. А мужчина в его постели усмехнулся и сказал: «Я же говорил, что тебе нравится это». С тех пор, иногда, когда у Люциуса было настроение, он даже позволял ему кончить. Это было почти больно – страх, смешанный с удовольствием... Это было странно. Но однажды Драко понял, что больше так не может. Это случилось в июле, на каникулах, он отрабатывал новый финт. Он говорил, что это была случайность... но руки сами разжались на высоте в пятьдесят футов, и он рухнул вниз. На землю. Драко запомнил, как неслась навстречу земля и как калейдоскопом смешалась пронзительно-зеленая трава, ярко-голубое небо, мелькнули серые стены поместья... А затем – глухой удар о землю, и наступила тьма. Он уже не видел, как Люциус, выскочив из дверей дома, с перекошенным от ужаса лицом несется к нему черным вихрем, а Нарцисса, застывшая в окне, беспомощно прижимает ладонь ко рту... Драко не умер тогда. Он успел. Едва-едва. Его позвали вовремя. Драко пришел в себя в своей комнате, а над кроватью склонился... профессор Снейп. Он пытался что-то сказать учителю, но не мог разлепить губ, и все тело было словно опутано легкими, но прочными веревками, перед лицом мягко мерцали какие-то туманно-белые разводы, и слабо пахло заживляющим зельем. Тот заметил его движение. «Вам нельзя разговаривать и двигаться, мистер Малфой, – официальное обращение почему-то больно резануло по сердцу. – Вы едва не разбились насмерть, будьте впредь осторожнее». А затем Снейп поднялся и вышел. Из-за неплотно прикрытой двери послышался его голос, и еще... Драко напрягся – голос отца. Низкий голос профессора стал громче, и Драко разобрал: «... его нельзя трогать, Люциус...Ты понимаешь? Его нельзя больше трогать». Юноша сжался под простынями. Снейп осматривал его. Он все видел. Он все знает. Он знает все. Дверь распахнулась, и на пороге появился Люциус. Несколько минут он молча смотрел на сына, почти полностью скрытого сетью исцеляющих заклятий, а затем, так и не войдя в комнату, притворил дверь. Чувствуя невероятное облегчение, Драко закрыл глаза и провалился в сон без сновидений. И больше Люциус его действительно не трогал. Драко не знал, что именно сказал отцу профессор Снейп, но понял точно, что именно ему он обязан своим избавлением. И когда начался учебный год, Драко хотел подойти к нему, сказать... нет, не сказать, может быть, спросить, может быть, поблагодарить... Он подошел к учительскому столу и ждал, пока профессор оторвется от бумаг, но когда тот поднял наконец голову, Драко растерялся. «Вы что-то хотели, мистер Малфой?» – официальное обращение, как тогда, в Поместье. Но в этот раз в голосе учителя ему почудилось какое-то тепло, и Драко почувствовал, как на губах рождается несмелая улыбка. «Нет, профессор», – ответил он тогда, и Снейп слегка кивнул. «Тогда ступайте, мистер Малфой. И... будьте осторожнее. Я не хочу, чтобы Слизерин лишился своего префекта, а команда – ловца». Драко кивнул и пошел к выходу. Профессор больше никогда, ни словом, ни взглядом не показал, что помнит о произошедшем, но юноша понял каким-то шестым чувством, что отныне может доверять Снейпу больше, чем своей семье. А Малфой-старший постепенно снова превратился в тот образ, что создал себе когда-то маленький Драко. Воспоминания о том, что происходило с ним прежде по ночам, юноша предпочел запрятать так глубоко, как только можно. Но все же иногда он просыпался в холодном поту, беззвучно крича от ужаса, а подробности кошмара растворялись, уходя, словно песок сквозь пальцы... И осталась эта привычка – неподвижно лежать под одеялом, едва дыша, сжав кулаки. «Если ты не двинешься, и не выдашь себя, он тебя не тронет... Он подумает, что ты спишь, и уйдет...» Драко молился всем богам, уйди, пожалуйста, не надо... Но его надежды никогда не оправдывались. Он сумел почти забыть и об этом... Изо дня в день он играл свою роль. Надменного юного аристократа, считающего всех окружающих ниже себя, гордого и самолюбивого. И еще, разумеется, был Поттер. Мальчик-герой, несгибаемый и упрямый, он был вечным его соперником. И как ни странно, Малфой вовсе не хотел быть ему врагом, напротив, он бы не возражал, если бы Поттер стал его другом, он был интересен ему, как было интересно все новое и необычное. Но это его окружение – грязнокровки и нищие... Снобизм Драко впитал с молоком матери. Что ж, война так война. Драко бесило еще и то, что где бы ни появлялся гриффиндорец, он мгновенно притягивал всеобщее внимание, которое по праву должно было принадлежать Драко. Любыми способами, любыми средствами он пытался обратить внимание на себя. Язвительными насмешками, постоянными пикировками... Но Поттер оставался по-прежнему недосягаемым, и на его стороне был, казалось весь мир. «А как же я?! – хотелось выкрикнуть Драко. – Я?! Что остается мне?!» Ненависть. Боль. За Драко все и всегда решали другие. Когда он учился на пятом курсе, то уже знал, кем станет, когда закончит школу. Он не мог поступить иначе. Это был его долг. Так сказал отец. И Драко снова подчинился. Вероятно, подсознательно он все еще боялся, что, пойди он против воли Люциуса, тот снова начнет мучить его. И потом, чем плохо быть слугой Темного Лорда? Получить в поддержку силу могущественного Черного Воинства? И в день совершеннолетия руку Драко украсил Знак Мрака. Он машинально потер плечо, словно ожидая почувствовать пульсацию Темной Метки. Глупости, конечно. Знак исчез с гибелью Лорда, но иногда Драко казалось, что он все еще там, жжет кожу, напоминая о себе, пробуждая страшные воспоминания... И снова Поттер. Причина падения Волдеморта. Слизеринец никогда не верил, что тот сможет одолеть самого Владыку, но... так случилось. Что это? Везение? Невероятная удача? Не мог же семнадцатилетний мальчишка быть сильнее Повелителя? Драко помнил Гарри в тот день, когда погиб Волдеморт. Его самого под конвоем выводили из здания, в котором размещался импровизированный лазарет. Его шатало, руки были по локоть вымазаны в крови Снейпа, подкашивались ноги, но авроры безжалостно подталкивали в спину, бормоча под нос ругательства. Навстречу шел Поттер, лицо в копоти и полосах подсохшей крови. И на секунду глаза их встретились. Драко словно наяву увидел этот страшный безжизненный взгляд. Хотя нет, не совсем безжизненный. Словно под коркой вечного льда бушевало вулканическое пламя, грозящее в любой момент вырваться наружу и уничтожить все вокруг. Такие глаза были у Волдеморта. Такие глаза теперь были у Гарри. Он повернулся на бок и, плотнее завернувшись в одеяло, уставился в темноту. Поттер очень изменился. Из неуверенного в себе краснеющего подростка, которым его помнил Драко, он превратился в жестокого безжалостного мужчину. Да, жестокого, безжалостного и бездушного. Похоже, горько усмехнулся он про себя, теперь они поменялись ролями. Если в школьные годы Драко мог заставить Поттера, не имеющего возможности ответить на его язвительные выпады и постоянные насмешки, дрожать от бессильной злости, то теперь уже Драко, пряча глаза, старался держаться от него подальше. И ненавидел себя за это. Поняв, что сегодня уже не уснет, Драко вздохнул, поднялся с постели и подошел к окну. Море огней ночного города внизу. И наверху, в небе – маленькие мерцающие огоньки далеких звезд. Он забрался на подоконник, подтянул колени к груди и обхватил их руками. Драко любил сидеть на окне, спрятавшись за гардиной, когда был ребенком. А потом он просто забыл об этом... Блондин положил подбородок на колени и прикрыл глаза. «Гарри Поттер, Гарри Поттер... Похоже, ты моя судьба, – невесело усмехнулся он. – Я встретил тебя, когда впервые вырвался из ледяных объятий Поместья, и с тех пор ты всегда был рядом, хотел я этого или нет... А теперь мы связаны крепче, чем когда-либо. Я знаю это. Я чувствую это. Что ты пытался доказать себе, взяв меня? Что ты сильнее меня? Это так. Что я отныне твой? Ты обещал не трогать меня больше, но сдержишь ли ты свое обещание? Как это ни страшно, я знаю, как действует на людей моя красота. Мне она до сих пор причиняла только боль и страдания. Но... та ночь вернула меня к жизни. Я теперь вижу мир четче и ярче, чем раньше. Может, дело в том, что я, чувствуя твое желание и боясь тебя, прятался, как улитка в раковину, сжимался в комочек и старался стать как можно меньше... Но потом, когда это случилось... Столкнувшись с реальностью, я понял, что это не так страшно, как я представлял себе. И не так больно. Да по сравнению с ними ты был просто ошеломляюще нежен. Мерлин... Я чувствовал твое желание и чувствую его сейчас. Ты лежишь в своей комнате на широкой кровати, и я знаю, ты не спишь. Ты хочешь войти сюда и повторить то, что сделал со мной неделю назад. Нет, ты же благородный гриффиндорец, а гриффиндорцы никогда не нарушают обещаний. Но сейчас, окутанный тьмой, словно покрывалом, я могу признаться самому себе. Я хотел бы, чтобы ты оказался в этой постели, рядом со мной. Если бы ты... был не таким жестоким. Я хочу любить, Гарри. Я хочу быть любимым. Я устал от боли. И я все еще веду войну, Гарри. Войну между мной самим и своей слабостью. И кто одержит победу, я не знаю...» Юноша на подоконнике откинул голову, коснувшись затылком стены. И лунный свет сверкнул на миг в прозрачной капле, скатившейся по щеке.