***
Келеборн с мысленным вздохом проводил взглядом Трандуила и его шуршащие по полу длинные одежды, полюбовался свежими светлыми цветками в его волосах и подумал с некоторой тоской в своих светло-голубых глазах, как же, наверное, волен в своих желаниях король Трандуил, как спокойна его жизнь, сколь свободнее нравы лесных эльфов, а затем совсем вскользь, не оформившимися даже до конца словами, представил для своего удовольствия, как соскальзывают медленно верхние мерцающие зеленым одежды с высокого стройного тела лесного короля, и он видит его очертания его тела, более ясные без этой лишней и неуместной накидки. Но это все мелькнуло в его уме очень наскоро и не без скрытой тревоги, а потом Келеборн снова обернулся к супруге с привычной и выученной улыбкой. — Как, в самом деле, забавно за ним наблюдать. Галадриэль промолчала, но чуть приподняла бровь и улыбнулась в ответ, будто приглашая пояснить свою мысль. — Все эти богатые наряды, вытканные золотом узоры и цветы... К чему эта показная дикарская роскошь? Что он хочет показать ею? Что и до него добираются торговцы из Харада? Он украдкой бросил взгляд на жену, но ее лицо оставалось непроницаемо. Даже улыбка сошла с него, и было похоже, что ее занимают сложные размышления; и ему мигом стало неловко от того, что он так напоказ высмеивал Трандуила. — Может быть, ему так надоела та кочевая жизнь, что они с отцом вели после падения Дориата. Он помнит роскошь дворца Тингола... Но попытки представить воссозданные чертоги времен молодости мира в условиях глухого непролазного леса могли вызвать разве что новую насмешливую улыбку, демонстрировать которую Келеборн постеснялся. Она накрыла его руку своей. — Если хочешь, можешь навестить Мирквуд на исходе лета и убедишься сам, — она положила свою руку на его. — Заодно и испытаешь, насколько свободны их нравы. В ее голосе не было насмешки, но он все равно покраснел до корней волос, когда понял, что она все же узнала все его потаенные мысли. Она продолжила: — Не смущайся. Я знаю это. Долгое затворничество наскучит любому. Съезди к нему. Я не буду против. Он поцеловал ее руку. — Благодарю, госпожа моя. И в этот раз за словами его не было никаких невысказанных мыслей, а одна лишь искренняя и безмерная благодарность. А затем она вложила ему в руку небольшой флакон, и снова пришел его черед краснеть до кончиков волос.***
Лихолесье встретило его осенней прохладой, облетавшими скрученными от холода листьями и неяркими цветами; даже и сам прием лесного короля показался прохладным и ровным, без тени ласковости. Да, он занимал почетное место ровно рядом с самим владыкой, да, ему низко кланялись, поднося золотой кубок с неровными и неограненными камнями, но очевидно смущались и побаивались... Зато когда дело дошло до свежего вина, которое ударяло в голову неожиданно и до странного развязывало язык, Келеборн почувствовал, как касаются его щеки тонкие веточки и осенние красные листики на короне лесного короля, вздрогнул, увидев его, наклонившегося почти вплотную и услышал его мурчащий нетрезвый шепот: — Так что же ты хочешь сказать мне, владыка Келеборн? Ты и впрямь приехал просто так, а не хочешь забрать у меня половину владений или навязать невыгодную торговлю, а? — Помилуй, нет. Келеборн хотел было разразиться долгой речью о том, что им вскоре предстоит покинуть эти земли, в свой черед отправиться в Валинор, но тема была горькая, а громкая веселая музыка никак не располагала к подобным откровениям... Зато он почувствовал, как его руку накрыла ладонь Трандуила, теплая, с пальцами, оплетенными вязью перстней. Но он только мягко пожал ее — и всё. До разочарования мало. — Отчего ты грустен? Не потанцуешь с девушками, не выпьешь еще? — Пожалуй, нет. Он запоздало подумал: что, если все это — одно большое испытание его верности и чести? Тогда он лучше отправится спать прямо сейчас. А потом он попытался подняться... и упал. Всё же вино оказалось коварнее. Мелодичный несдержанный смех Трандуила быстро сменился искренней заботой. — Отвести тебя в спальню? Он хотел возразить ему со всей строгостью, даже закричать: "Нет, нет и нет! Это сделают мои воины!" — но вместо того слабовольно кивнул и почти сразу провалился в забытье. — Это хорошо, что ты согласился, — тот же мурлычущий, хотя и более звучный голос. Очень близко, совсем у его уха. Келеборн вскинулся... но подняться не смог. В этот раз не из-за того, что слишком захмелел. К постели его прижимало тяжелое и сильное мужское тело, перед глазами стояла та самая давняя мерцающая зеленоватая пелена — его накидка, расшитая извивающимися стеблями... — Думаешь, только вам дано уметь читать в сердцах? Келеборн хотел возразить, даже возмутиться, сбросить его с себя, самому прижать к постели, но сладкое покалывание, предчувствие скорой близости заставило послушно вытянуться и замереть. Но Трандуил вовсе не собирался быть особенно нежным. Он сидел на нем, вжав в постель, и гневно вопрошал, потянувшись к ремню, будто собирался отходить его. — Думаешь, я не заметил, как ты пожираешь меня глазами? А ваших насмешек? А? Келеборн помотал головой. Он прижал его бедра к себе, поглаживая, будто надеялся утихомирить этой несмелой лаской взбешенного лесного короля. Облизал пересохшие губы. — Не гневайся, Трандуил Ороферион. Она... могла прочитать это в моих мыслях, и я скрыл свои чувства за этим смехом. Трандуил замахнулся даже, но замер и поежился. Наверное, совсем забыл, что он был женат. Новая мысль пришла ему в голову, отчего он нахмурился: — Но она узнает потом! — Уже. И она не против. И он раскрыл ладонь, показав флакон с приготовленным маслом.