Вредный и холодный

      На его день рожденья всегда разгуливается метель, снежной пылью расписывает асфальт и кусает морозом за нос. Икуя любит ворчливо шутить, мол, это потому, что Хиёри вредный, вот и приманивает в свой день такую же вредную зиму. Хиёри же даёт отпор, мол, это только кажется, что он вредный, а на самом деле он очень хороший, и зима наоборот его не любит, мол, и ему от неё тоже достаётся.       Достаётся и в шумном Токио, и Хиёри, горячим выдохом растаяв несколько бросившихся в лицо снежинок, натянул на лицо шарф, борясь с желанием снять с себя очки — дужки беспощадно морозили уши, да и от того же дыхания тут же запотевали, поэтому что с очками, что без них, но Хиёри чувствовал себя слепым кротом. А ещё телефон умирал со скоростью света, похоже, в знак протеста к январскому морозу, поэтому Хиёри терпеливо мёрз у входа в большущий торговый центр в Сибуе, потому что если он зайдёт погреться — Икуя точно его потеряет и не дозвонится. Не то чтобы он опаздывал, просто Хиёри по привычке пришёл раньше. Хорошая привычка, но только не в январскую метель и когда, как назло, и тёплые перчатки позабыл, а карманы куртки бессовестно подводили, и Хиёри только сжимал и расжимал пальцы в кулак, вглядываясь в разгулявшийся снегопад.       Икуи он не разглядел — почувствовал, хотя походка и дыхание у того лёгкие, умеет порой напугать, подойдя неожиданно со спины, только Хиёри у него никогда не получается обмануть. Его присутствие какое-то магическое, кажется, что что-то щёлкает в голове, пробегает мурашками по загривку, и Хиёри выдыхает радостное: «Икуя», — когда тот появляется сбоку и тихо смеётся, пока Хиёри ругается на снова запотевшие очки, потому что разглядеть Икую хочется как можно скорее, а тут — как сквозь туман. Хиёри только по голосу понимает, что он улыбается. Нет, не так — на самом деле Икуя улыбается почти всегда, и сам Хиёри привыкает к этому медленно и долго, хотя ещё дольше этого безумно хотел.       — Ты совсем замёрз, вон, даже нос синий, — беспокойно выдыхает Икуя, и Хиёри наконец-то вглядывается в его лицо. У Икую нежная чувствительная кожа, поэтому в морозы щёки у него красные, да и губы тоже трескаются, поэтому только Хиёри и знает маленький секрет, что Икуя мажет их специальным бальзамом с лёгким запахом ванили, и если подойти к нему близко-близко, можно пропасть и забыть обо всём. Просто Икуя и с раскрасневшимися щеками прекрасен, а тонкое ощущение ванили завораживает. Хиёри всегда так пропадает — и сейчас тоже. Но сегодня же его день рождения, ему ведь можно пропасть немного больше?       Икуя на миг теряется, когда Хиёри, делая шаг вперёд, аккуратно обхватывает его щёки ладонями. Да, они оба замёрзли, и пар дыхания один на двоих оседает лёгким инеем на шарфе и капюшоне. И на синих тёплых перчатках Икуи, которыми тот накрывает его ладони. Греет.       — Опять скажешь, что я вредный и приманил метель? — неловко бормочет Хиёри, и Икуя только больше вжимает его пальцы в свои щёки.       — Наверное. Вредный и холодный.       Хиёри в знак протеста только шмыгает носом и забывает злиться на запотевшие стёкла, когда Икуя к нему тянется, обдаёт горячим ванильным дыханием замёрзший нос и нерешительно касается губами. Щекотно и тепло, это очень странный и очень тёплый поцелуй, ради которого Хиёри согласен и на запотевшие очки, и на самую колючую морозную метель.       И не только в день рождения. И, наверное, Икуя с ним полностью согласен, когда стягивает с подбородка шарф и целует уже в губы — так горячо и так ванильно.