Промах

      У Сакуры редко такое бывает, чтобы чего-то очень сильно хотелось в конкретную секунду. Но вот сейчас ей ужасно хочется, чтобы расстояния между крышами в этом районе сократились хотя бы на полметра, а лучше — их вообще не было. А дома-то красивые, с незамысловатыми балкончиками, выкрашенными в пастельные оттенки, и покрытыми пеплом окнами последних этажей. Так что если уж этот прыжок и будет последним, то хоть фон фотографий на столе у коронера неплохим будет.       Сакура ещё раз смотрит на соседнюю крышу, на два выступа с люками, которые ведут в разные подъезды. Подле выступов поблескивают металлические решетки, и девушка благодарит саму себя, что спилить их и продумать запасной план отхода ума хватило. Незачем рисковать понапрасну. Но, даже отдавая дань параноидальной осторожности, осознает, что если двенадцать сигналов каждого из датчиков, установленных на пролетах лестницы наловченой рукой — совпадение, то стук подошв армейской обуви, сбереженный в памяти Сакуры — не выдумка и не галлюцинация. Идут не скрываясь, явно зная, что она здесь одна.       «Вот же блядство», — думает девушка, перекидывая сумку. Розовая ткань на тусклой поверхности крыши неожиданно режет глаза, да и без чехла материал принимает форму оружия, что лежит внутри. Она гадает, на сколько переломов хватит знаний, полученных за два курса медицинского, задерживает дыхание и прыгает. Силы разбега хватает, чтобы добраться до края, зацепившись за него ногой, и пролететь чуть дальше. Боль в боку такая, словно кожу нещадно натирали наждачной бумагой, и связки пострадавшей ноги горят огнём; явно болеть будут пару недель.       Вообще-то сейчас ей должно быть наплевать, но ведь придётся прыгать снова, уже с балкона первого этажа. Сакура проверяет карман — нужная связка на месте — выхватывает из спортивной сумки маленький, привычный пальцам глок, и замирает, потому что она никогда раньше не собиралась действительно его использовать. Ей становится смешно: она киллерша, что отчаянно прячется прямо под открытым небом; она убивает, возможно, прокладывает кому-то быструю дорогу в ад. А себе — долгую и тернистую. Вот только родная снайперская винтовка позволяет не то что не смотреть в глаза, да кровь из раны не видеть — спать по ночам легче. Глок же такой роскоши не дарует.       Люк оттягивается подозрительно легко: то ли адреналин в крови побеждает силу притяжения, то ли на металле сэкономили. Сакура стягивает маску с лица и впивается зубами в ручки сумки, пистолет сует в карман: тупо, но удобно. Руки цепляются за лестницу с недостающими ступеньками в самом низу. Киллерша матерится про себя: нога тянется в поиске опоры, и вспыхивает болью на резкое движение. И пусть ехать на лифте неосмотрительно — его можно вывести из строя за три секунды — другого выхода у Сакуры нет. Кнопка вызова привлекает взгляд красным свечением, и девушка наконец спокойно выдыхает. Лифт открывается долгие-долгие секунды, кнопки волей-неволей нажимаются, и высота этажей дома дает Сакуре время подумать. О том, сколько машин ждут её побега, заказала ли она ежемесячную доставку журналов на следующий год, и снова, снова о том, что в руке пистолет, и даже угрожать им не очень хочется; что план: ворваться в квартиру на нижнем этаже, чтобы отсидеться там с изуродованной ногой (ладно, как раз это в план не входило, там, кажется, было только что-то про прыжок с балкона), не так уж и надёжен, пусть даже и ключи она сделала заранее.       Сакура вылетает на втором этаже, и у неё есть примерно полминуты, прежде чем преследователи поймут, в чем дело, и ворвутся в соседние подъезды, и секунд пять, пока те доберутся до первых квартир. Сакура успевает за семь, и ещё пятнадцать стуков стрелки уходит на то, чтобы бесшумно открыть дверь квартиры дубликатом — ювелирная работа Тен-Тен.       Возможно, ей всё-таки стоило помолиться Богам.       Потому что в квартире обнаруживается хозяин: Сакура слышит щелчок переключателя, что заглушает то, как она закрывает дверь на три поворота замка; мужчина, если судить по обуви в коридоре. Ну и хорошо: крику меньше будет.       Пистолет механически перекочевал из левой руки в правую, ещё на большем автомате пальцы снимают предохранитель. Сакура медленно идет на шум, пытается оттянуть, хоть не отдает себе в этом отчёта. Почти не видит мужчину, что стоит спиной к ней, а сама отражается в окне: шапка скрывает нежно-розовые волосы, маска натянута до глаз. В момент, когда киллерша отчётливо выдыхает «не двигайся» и переводит взгляд в сторону, куда целится её оружие, собственное тело словно немеет.       Потому что она мгновенно узнает эти серебристые локоны, а что ещё хуже — она знает, как приятно проводить сквозь них пальцами, пока смущение красит лицо, а губы кусают лучше, чем в фантазиях.       — На чай решила зайти? — в голосе на удивление нет страха, и вообще, кажется, ничего нет.       Сакура чувствует себя так, будто промахивается первый раз в жизни.       Спортивная сумка первой летит на диван — стоило быть поаккуратнее — Сакура думает, когда она действительно шла с ней в спортзал, а не убивать. Панорамные окна квартиры Ино внезапно раздражают: хочется побыть в темноте, а тут рассвет бьет радиацией, покуда достает.       Она спит с Какаши. По правде говоря, она проводит у него в квартире двое суток: нога распухает и периодически отдает вспышками боли. Сейчас тоже, но всё уже не настолько хуево, чтобы не ходить. И это не её заслуга: у Какаши стаж и недолгий период врачевания. От перевязок Сакура кайфует, может быть, даже больше чем от секса. Она много молчит; у неё нет сил составлять из слов предложения, из которых всё равно не выйдет нормальных ответов, если такие имеют право на существование.       Сакура выскальзывает наружу так незаметно, как может, открывает проклятую дверь, ещё и своим ключом дважды проворачивает замок внутрь — на всякий случай. По дороге размышляет насколько вообще безопасно возвращаться: за ней точно следили, перед тем, как подставить, даже знали жертву. Про то, что Какаши тоже знает, где она живет (жила?), как-то забывается. Звонит Ино, без паники и тревоги в груди, следующим звонком вызывает такси до забегаловки в соседнем районе. Сакура не думает, что способна будет есть, и её больше интересует, насколько там легко найти дверь для работников кухни.       Часы расслабляюще тикают, и Сакура теряет счёт времени до прихода подруги с ночной смены; в голове вспыхивает образ опаздывающего на свою же лекцию Какаши. Ино влетает в квартиру, смеётся с её попыток встать с кровати и кидает девушке эластичный бинт.       Харуно думает, что фатальными стоит называть промахи, а не попадания.       Сакура берет ещё дело, а потом ещё и ещё. Ей выйти из круга заказов несложно: киллерство — не проституция и не наркопритон. Перестаешь отвечать на нужные сообщения, выкидываешь подальше патроны и погружаешься в ночные кошмары — вот и всё. Да только не получается; Сакура называет винтовку своей лучшей подругой и знает, что когда-нибудь поплатится за эти слова.       Звонит Тсунаде, приезжает к ней в загородный дом, выкладывает всё, как есть — получает в ответ: «Да ты с ума сошла!», и бутылку алкоголя, покрепче. Тсунаде Сакуре как мать — годится в бабушки — только вместо вышивки в детстве она научила её стрелять и познакомила с армейскими сослуживцами. В конце тех каникул Сакура впервые перекрашивает волосы в нынешней цвет, а старуха сажает вместе с ней вишню около дома, которая, кажется, никогда не цветет.       Возвращение в университет приносит тысячу упреков и долгов от большей части профессоров и игнорирующий взгляд — от одного единственного. В какой-то момент ей хочется поговорить, да только что ей, на кофе Какаши пригласить? Или пообещать прекратить убивать, как пообещала отцу бросить курить в старшей школе? Пачка сигарет и сейчас лежит в кармане ветровки, а ноющее желание убивать — на этот раз свое собственной тело — подбивает нервно чиркать зажигалкой между парами.       Сакура боится, и её страх отнюдь не иррационален: он светит в темноте фарами серой легковушки, следующей за ней время от времени, и навязчиво проявляется в участившихся поездках на полигон. Результат не заставляет себя ждать — ни одного промаха и череда разумных решений. Новая квартира ей нравится, окна с теми, что в квартире Ино, не сравнятся, зато в подземный паркинг идет лифт, и, если часто менять машины — можно остаться незамеченной. Но этого не хватит надолго, и кроме того, Сакура не понимает, когда от неё отъебутся: когда сложит оружие или когда сама пулю словит. Не вечно же на неё спецотряды натравлять будут.       В конце недели у Сакуры совсем нет настроения: на улице до жути противная погода, и из-за тумана сложно даже дышать. В рюкзаке почему-то нет зажигалки, зато откуда-то появились спички, хотя она не помнит, чтобы покупала их. Первая спичка подло ломается после попытки резко провести ею по коробку, а вторая неожиданно отлетает вбок; Сакура инстинктивно дергается, но этого недостаточно — горящая головка попадает в маленький оголенный отрезок между малиновым топом и джинсами. От неожиданности девушка роняет и заранее достанутую сигарету, и спички, а потом сразу смотрит на бок: маленький ожог виден всего в сантиметре от того самого бугорка на коже — повезло.       Подтверждая свою антисоциальную репутацию, киллеры, как своеобразный кружок по интересам, имеют только два правила. Анонимность исполнителей и заказчиков, по сути, даже правилом не является: на ней держится организация — на ней и, естественно, на огромных деньгах. Их существование настолько же очевидно, насколько незаметно благодаря общим усилиям. Выбирая когда-то давно псевдоним, Сакура не может удержаться от насмешки над родителями, да от того, чтобы не подразнить судьбу, и совершает самую большую наглость в своей жизни: произносит привычные шесть букв в динамик телефона.       Что же до правил, то первое абсолютно логично и понятно: никаких общих дел, совместно выпитых чашек кофе и дружеских посиделок. Сакура кофе ненавидит, и лишние знакомства ей обычно в тягость. Второе правило для неё сложнее, и дело даже не в датчике, варварски вживлённом под кожу: оно противоречит какой-то внутренней иррациональной установке, а такому шепоту интуиции она научилась доверять, пройдя через лабиринты ошибок. У них у каждого есть по компактному девайсу — Сакура свой носит пристёгнутым к поясу — с двумя кнопками для экстренных ситуаций. И где-то в рядах убийц у них должен быть человек, что поможет в опасности, во благо организации, конечно — и наоборот.       Про своего Сакура знает только одно слово: «Молния». И этого всегда было достаточно. Но долго думать над внезапно ставшей важной загадкой у неё нет времени: Харуно догоняет туман.       Сакура сгибается от боли — один: ноль не в её пользу. Наёмник против наёмника; кажется, зрелище должно быть картинно напряженным. Только пока что в темноте нет ни одного зрителя, ведь она сама искала пустующую квартиру для этого задания: тут даже мебели нет, но зато стены выкрашены в молочный цвет, и на них попадают брызги крови. Девушка не прижимает руку к ране — без особой надежды вызывает «Молнию» и лезет за своим ножом, пока противник достаёт пистолет. Его она, на удивление, умудряется выбить: не так, как в учебниках по самообороне, зато быстро. Свои шансы оценивать не хочется: Сакура неплоха в бою, но все же она киллерша, а не ниндзя.       Движения путаются. Разъярённая болью и адреналином, она никак не может сделать выпад оружием — удаётся Сакуре это только после десятка пропущенных ударов мужчины; крови много, она растекается под одеждой липким слоем, но раны недостаточно глубокие, чтобы стать опасными моментально. Зато свой нож Сакура всаживает глубоко, кажется, попадает в селезёнку, по-садистски проворачивает его под крики и бьёт противника по ногам, пока тот не падает на новый ламинат. Сил у неё хватает ровно для того, чтобы подобрать пистолет, сделать подобие глушителя и выстрелить. Через мгновение всё меркнет.       Сакура всегда считала, что в её и без того хуёвой жизни слишком много совпадений. Перечислять их можно бесконечно, но так, блять, просто не бывает; она ещё может поверить, что в прошлый раз всё получилось случайно, а с тем планом и домом Какаши просто неповезло. Хотя квартира его, кстати, пришлась ей по вкусу: просторные комнаты и круглые окна с сиденьями-подоконниками. Сакура представляла, как уютно читать, забравшись на них с одеялом, хотя вид с первого этажа ей не нравится.       Поэтому, когда эти окна становятся первыми, что она видит, открыв глаза, Сакура хочет плюнуть судьбе кровью прямо в лицо, но потом смиряется: в её, полной промахов и совпадений, жизни, вместе с молнией не приходит гроза.