Часть 1
27 января 2019 г. в 02:08
Мерный гул шагов раздаётся по всему помещению, где его ведут под конвоем, поторапливая каждый раз, когда Николай останавливается, чтобы передохнуть немного от гуляющей по венам тягучей, уже привычной боли. Но всё равно он идёт тяжело, опираясь всем своим слабым телом на выданную трость, стаскивая её в слабеющих пальцах. Морщится и еле слышно матерится хрипло сквозь зубы, когда неудачно наступает больной ногой на гладкий мраморный пол. Ему больно до того, что тошнит невозможно и хочется уже рухнуть вниз, растекаясь всем телом на полу, чтобы прохлада дала немного забытья изнеможенному, от постоянных пыток, телу. Сзади раздаётся смешок от кого-то из конвоя, и он стискивает зубы и продолжает идти, потому что ему необходимо терпеть. Ему нельзя показывать свою слабость, даже на секунду нельзя расслабиться. Николай помнит, что он в стане врага, где должен держаться до последнего, до того, пока дух не покинет тело.
Ивушкин оглядывается, отмечая окружающую обстановку с лёгким недоверием. После стольких недель в пустом подвале, где его пытали постоянно, выбивая хоть какую-то информацию, да он после пыток, считал мерный плеск капель, оказаться на какой-никакой свободе — непривычно, даже немного дико. В здании командования прохладно, несмотря на то, что на улице вовсю печёт солнце. Он замирает, разглядывая преломляющиеся лучи заходящего летнего солнца в витражах и чуть улыбается. Он стоит так несколько секунд, вбирая в себя тепло, чтобы хоть немного набраться сил перед одной из важнейших своих битв, только Ивушкина кто-то подталкивает вперёд из конвоя. Он оглядывается, смеряя взглядом процессию вокруг себя. Их много, словно он особо опасен, хотя на ногах он еле стоит. Ему смешно.
Ему страшно.
Особенно Ивушкину становится страшно, когда он заходит в кабинет Ягера, который встречает его и Аню, дрожащую осиновым листком, расхристанным: кепи лежала на столе в углу, а китель был накинут на полурасстегнутую рубашку. Так не встречают смертельного врага, которого опасаешься даже измученным до полусмерти. Так встречают того, кто уже проиграл и находится в твоей собственности.
Николая тошнит от этой фамильярности, которая расцветает в кабинете штандартенфюрера, когда тот протягивает ему коньяк с легкой улыбкой, да шутит про созвучность их имён. Ивушкин смотрит волком на любое движение немца в свою сторону и чуть ли не рычит, огрызаясь короткими фразами. В голове расцветают картинки, как он втыкает штык-нож Ягеру в шею и тот, хрипя, истекает в своей собственной крови. Николаю от этих картинок хорошо, он даже легко улыбается, но улыбка исчезает, когда он в глаза немца смотрит. Они холодные, сверкают ледышками, но почему-то Ивушкину вспоминается родной дом и поле за ним, когда летом высыпается васильковым цветом. Но тот цвет родной — тёплый, а от глаз Клауса хочется спрятаться, забраться в шинель, да сигануть за печку, чтобы вытравить холод ярких голубых глаз.
Аня сидит напротив него, и прячет взгляд в стол. Она маленькая и худенькая до ужаса, а ещё от неё веет страхом, который бывает только у тех, кто знает, что может потерять свою жизнь за чужое секундное решение. Девушка старательно переводит фразы Ягера, не упуская ни детали, и также чётко выговаривая его ответы на немецком. Николай смотрит на неё и сочувствующе ей улыбается — она похожа на маленького воробья, трясется от любого вздоха в её сторону так, что хочется её хоть немного приободрить. Она поднимает взгляд на него и замолкает на полуслове, потому что на неё впервые смотрят не враждебно и не презрительно, а по-человечески, отчего она уже отвыкла в этом лагере смерти. Девушка улыбается смущённо ему, и переводит взгляд обратно на стол.
Они не видят, как хмурится Ягер, наблюдая за ними.
Когда разговор подходит к концу, Николай встаёт тяжело, еле слышно шипя, от очередной волны боли. Клаус смотрит на него подозрительно, и Ивушкин тут же делает лицо кирпичом, замораживает любое проявление эмоций, чтобы не дать врагу лишний повод для превосходства. Аня аккуратно подходит к нему, останавливаясь за два шага до Николая, и смотрит на штандартенфюрера, ожидая его приказов. Только Ягер молчит, застыв напротив Николая.
— Не робей, сестренка, — тихо шепчет Николай, и Аня переводит взгляд на него. — Мы ещё повоюем, и будет на нашей улице праздничный парад.
Девушка слабо улыбается и переводит взгляд на немца. Тот стоит возле них, и переводит внимательный взгляд с одного на другую, и Ивушкину становится не по себе, когда он видит, как Ягер смотрит на Аню. Его холодный взгляд словно препарирует девушку, и улыбка, которая появилась на несколько секунд на бледных губах Ани, тут же исчезает. Клаус говорит что-то негромко и Аня, быстро кивнув головой, выбегает из кабинета.
Николай силиться понять, что это сейчас было и не преуспевает, потому что немец буквально ошарашивает его, когда подходит вплотную и смотрит прямо ему в глаза.
— Я надеюсь, что вы не сделаете никакую глупость, Николай? — на чистом русском произносит Клаус, отчего Ивушкин шокировано вдыхает, сквозь сжатые зубы, воздух. — Мне бы не хотелось лишиться такого полезного кадра, как вы.
— И зачем был нужен весь этот цирк? — агрессивно парирует через несколько секунд Ивушкин немца, отчего тот улыбается легко. — Зачем нужно было играть в незнайку и впрягать девочку?
— Элемент давления, — Клаус говорит безмятежно — его русский звучит четко, с легкими рычащими звуками и Николаю становится противно, когда он понимает, что его провели вокруг пальца. — Вы практически сразу согласились на сотрудничество, когда я начал ей угрожать.
— Ну и мразь же ты, — цедит сквозь зубы Ивушкин и сжимает крепко трость, сдерживаясь, чтобы не сломать её об немца.
— Не забывайтесь, Николай, — Клаус сверкает рассерженным взглядом. — Помните, кто вы и кому вы принадлежите.
Николай отшатывается от Ягера и дрожит от гнева, который кипит в каждой его клетке. Ему хочется размазать зажравшегося штандартенрфюрера по стенке, но он держится из последних сил.
— Я принадлежу себе и Советскому Союзу.
— Вы, — четко выделяет Ягер, — являетесь военным трофеем Третьего Рейха и принадлежите ему. Здесь я представляю власть. Поэтому, вы, — он указывает на Ивушкина пальцем, — принадлежите мне. Вы мой военный трофей, Николай, — не дождавшись никакой реакции от русского, Клаус поворачивается к нему к столу. — На сегодня вы свободны.