Hail to the victor

Уолесу тринадцать, когда отец приводит в дом новый отряд наемников, а с ними и мелкого черноволосого мальчишку, сжимающего в руках самурайский меч. Катана выглядит слишком тяжелой для тонких рук, да и несоизмеримо длинной, учитывая рост паренька. Уолес, глядя на отряд наемников из окна, только презрительно кривит губы. Конечно, мальчишку назначают его телохранителем, и тот молчаливой тенью таскается за Уолесом по всему дому, не реагируя на попытки вывести из себя или заговорить. Когда Уолес узнает, что мальчишка глух, то злится. А еще ему немного совестно. На поместье Арканджело никто не нападает, но на теле его недо-телохранителя регулярно появляются свежие ссадины. - Что это? - спрашивает Уолес, убедившись, что мальчишка смотрит в его лицо, и указывает на покрасневший след от армейского ботинка на правой руке. - Упал, - голос хриплый и ломкий. Малец редко разговаривает, слова выходят надтреснутыми и искаженными. Уолес только хмыкает на такую откровенную ложь и отводит взгляд. - Я тоже часто падаю, - мысленно он начинает называть мальчишку по имени. Николасом. Отец избивает Уолеса с особой злобой, когда узнает, что тот велел своему неполноценному телохранителю не вести себя как раб в его присутствии. И что взялся учить его грамоте и языку жестов. Уолес только стискивает зубы, получая тумаки и ругань. Когда он видит, как сильно избили Николаса его "товарищи" по отряду - начинает курить еще больше. Лицо самого Николаса, как обычно, никаких эмоций не выражает. После вспышки восстания, наемники уходят из поместья, бросив раненного мальчишку позади, Уолес впервые видит, как маска равнодушия трескается, и ему становится не по себе. Отец снова ловит его за курением - и в этот раз расходится не на шутку. Уолес до последнего надеется, что тот остановится, даже когда чувствует жар от тлеющего кончика сигареты. Через секунду левый глаз опаляет болью, и Уолес кричит. Николас, притаившийся за дверью, стискивает побелевшими пальцами ножны катаны. В голове у обоих ярко светится слово из самоучителя языку жестов. Убить. В ту ночь семья Арканджело прекращает свое существование. Николас проносится по дому кровавым смерчем, уничтожая все живое на своем пути. Поврежденный глаз, который он вырывает из глазницы, ставит точку в существовании Уолеса. Обломок катаны, которым тот выбивает лезвие из рук Николаса, мешая тому перерезать себе горло, являет миру Уорика. *** Эргастулум встречает их затянутым свинцовыми тучами небом, хмурыми взглядами прохожих и уличной шпаной, которая пытается ограбить в первом же переулке. Николасу даже не приходится доставать катану из ножен. Подростки, по виду не намного старше их самих, разбегаются, как крысы. - Нужно найти место, чтобы переночевать, - говорит Уорик. Николас на это только кивает. Деньги у них есть, но соваться в гостиницу опасно: наверняка их уже ищут, да и даже в Эргастулуме далеко не везде привечают меченных. В итоге они забираются в помещение какого-то склада и устраиваются на ночь между старыми деревянными ящиками. На следующий день Уорик выбирается на разведку. Он бродит по переулкам, пока на одной из улочек не находит неприметную частную клинику. Доктор не задает вопросов, молча промывает рану и накладывает швы. Дает запас обезболивающих на первое время и кладет в карман оговоренную сумму. После этого Уорик совершает рейд по магазинчикам и выясняет, что в одном из них требуется посыльный. Платят гроши, но это работа и шанс зацепиться в городе. *** Уорику четырнадцать, когда ему впервые доводится доставлять заказ в бордель Киски. Биг Мама сразу замечает паренька, слишком симпатичного для того, чтобы быть простым посыльным. Арканджело остается в борделе подрабатывать официантом. - Что ты делаешь? - ворчит Николас. Уорик широко улыбается и заправляет прядь отросших волос за ухо. - Флиртую, - выражение лица Николаса выражает крайнюю степень скепсиса. - Уж потерпи немного, - смеется Уорик. - Мне нужно тренироваться, а кроме тебя под рукой никого нет. Николас честно старается игнорировать все игривые взгляды и «случайные» прикосновения, градом обрушивающиеся на него. Исключительно тренировок ради. - Клиенты интересуются тобой, - говорит Биг Мама несколько недель спустя. - Подумай, будешь иметь неплохие деньги. Деньги... Уорик курит, открыв окно, и смотрит на ночной город. Деньги им никогда не помешают. Те, что они забрали из особняка Арканджело, почти закончились, разнося напитки в борделе много не заработаешь, даже улыбаясь направо и налево. А Николасу нужен церебро. Окурок падающей звездой летит вниз, и Уорик закрывает окно. В комнате Николаса тихо. Непонятно, спит он или нет. Уорик подходит к его кровати и накрывает смуглую ладонь своей. Браун тут же распахивает глаза, но не бьет, узнавая, и Уорик с ногами забирается на его постель. - Биг Мама предложила мне стать хостом, - Николас внимательно смотрит на него. В комнате довольно темно, но Уорик знает, что обостренному взгляду меченного достаточно света, чтобы читать по губам. – Думаю, я соглашусь. Николас поднимается на локтях и садится напротив Арканджело, опираясь спиной об изголовье постели. «Первый же клиент выгонит тебя взашей» - Пальцы легко складываются в нужные комбинации. «Ты ни черта не умеешь». Уорик улыбается и ерошит волосы на затылке. Технически, это не совсем верно. За несколько недель работы он успел попробовать кое-что. С посетителями обоих полов, и с местными шлюхами тоже. А видел и того больше. Наверняка, в сравнении с другими четырнадцатилетками, его опыт даст сто очков вперед. - На себя посмотри! – фыркает он. – Тебя к себе вообще ни одна девчонка не подпустит. А мне уже прохода не дают. Наверно, Николас на это заявление закатывает глаза, но Уорику не очень хорошо видно. Но, строго говоря, он покривил душой. Год без постоянных побоев и издевательств сказался на меченом самым благоприятным образом. Он избавился от вечных синяков под глазами и ссадин, стал обрастать мышцами, вечно тренируясь с этой своей катаной. Даже подрос немного. А еще начал улыбаться. Скособоченно, но, кажется, искренне. «Не нужно делать это ради меня». Николас смотрит пристально, и под его цепким взглядом Уорику становится неуютно. Он хочет отшутиться, сказать, что на его решение повлияли только аппетитные формы той дамочки, что накануне облизывала его взглядом, но слова застревают в горле. И говорит он в итоге совсем не то. - Могу я тебя поцеловать? – голос звучит как-то жалко, и Уорик только надеется, что интонации по движения губ считать нельзя. Николас кивает, и Уорик подается вперед, но буквально в паре сантиметров от чужих губ теряет всю уверенность. Ник выдыхает, кажется, немного раздраженно, и сам подается вперед. Целовать его – совсем не то же, что разнеженных вниманием хостов женщин, которые приходят бордель в поисках новых впечатлений. Его губы не мягкие, не умелые и не сладкие на вкус, но Уорика прошибает дрожью вдоль позвоночника и он зарывается ладонью в волосы своего первого настоящего друга, человека, который менее, чем за два года, стал для него самым близким во всем мире. Когда воздух в легких кончается, они отрываются друг от друга. Ник все так же пристально смотрит в лицо Уорика. - Ну как, я не безнадежен? Ник лениво прикрывает глаза. «Так себе». - Ах ты!.. – Уорик обрушивает на Николаса подвернувшуюся под руку подушку, и они устраивают возню, пока не замирают, тяжело дыша, тесно переплетясь ногами и одним общим одеялом. Напряжение, копившееся у Уорика в душе, пропадает. *** Уорику семнадцать, когда их с Николасом впервые арестовывают. Инспектор Чад – серьезно выглядящий мужчина – сидит напротив них, двоих подростков, в комнате для допросов и листает страницы какой-то папки. Потом со вздохом швыряет её на середину стола, по которому широким веером рассыпаются фотографии. На них Уорик, улыбающийся очередной клиентке, прячет полученные от нее деньги в карман. Ник упражняется с катаной на крыше дома, в котором они снимают комнату. Его жетоны, ярко блестят на солнце. Вот они вдвоем выходят из той самой клиники, где Уорику когда-то залечили глаз, а сейчас они покупают нелегальный церебро. Переулок, в котором вповалку лежит с десяток человек – мелкие сошки, которые вздумали поживиться на парочке подростков, Ник раскидал их как кегли, а Уорик прострелил колени самому борзому, угрожавшему пустить «блондинку» по кругу. Изображения на других снимках Уорик не может сходу разобрать, но понимает, что содержание не особо отличается. Ник равнодушно скалится, Уорик очаровательно улыбается: - Будем договариваться? Так рождается Бенрия. *** В переулке удушающее пахнет кровью. Соленый запах забивает горло, мешая сделать вдох. Ник вжимает Уорика в стену грудью, наваливается со спины, не давая сдвинуться. Прижимается к нему бедрами, притирается с едва слышным рычанием, зарывается лицом в светлые пряди, чтобы почувствовать их запах. Прикусывает загривок. Николаса откровенно ведет, действие церебро накладывается на адреналин, выплеснувшийся во время драки, и им все еще по семнадцать, буйство гормонов тоже дает о себе знать. Уорик горячо выдыхает, пытаясь сдерживаться и не тереться о твердый пах Николаса, поворачивает голову, чтобы напарник мог видеть его губы. - Не здесь, - Не в этом закоулке, где они только что выкосили с десяток человек – зарвавшуюся шайку, вздумавшую нарушать правила этого города. Глаза у Брауна абсолютно шальные, рот искривляется в косой улыбке, и он тянется к губам Уорика за поцелуем, сжимает ладонью член через ткань тонких льняных брюк. Тот отталкивает его не сразу. – Не здесь, - повторяет он. – Нужно уходить. И позвонить инспектору Чаду. Домой они вваливаются в полузабытьи, с порога начиная срывать друг с друга окровавленную одежду. Они не так часто спят друг с другом, но иногда, особенно после подобных заданий, животная часть натуры берет верх. После подобного Уорику приходится по несколько дней отнекиваться от приглашений своих постоянных клиенток – дамы не любят видеть на теле жиголо следы чужой страсти. *** Уорику двадцать пять, но отсутствующий глаз все еще дает о себе знать, особенно в дождливую погоду. Шрам ноет, и мужчина неосознанно накрывает лицо ладонью. Вздрагивает, когда в волосы на затылке вплетаются жесткие пальцы, массируя кожу. Николас протягивает ему бутылку воды и забирается в постель. Кошмары тоже не проходят. Они у них одни на двоих, и у каждого свои. Уорик скручивает крышку на бутылке перье и делает пару больших глотков, а потом сползает ниже по подушке. В окно стучится дождь, и Арканджело пытается успокоить водоворот мыслей и образов, чтобы снова уснуть. Сквозь накатывающую дрему чувствует прикосновение к своим губам, хочет заявить Нику, что тот стареет и становится сентиментальным, но сон окончательно утягивает его в свои сети. *** На тридцать первый день рождения Николаса Уорик притаскивает в Бенрию торт, обильно покрытый воздушным кремом. Сладкое ни один из них не любит, но торт кажется довольно значимым символом того, что Николас разменял четвертый десяток, несмотря на то, что мало кто верил, что этот меченный дотянет хотя бы до тридцати. Николас меланхолично поддевает указательным пальцем крем, слизывает его и показывает Уорику язык. «Слишком сладко». - Да иди ты! – сияющий Уорик ставит торт на стол и гремит чайником на их маленькой кухоньке. А потом разворачивается к Нику, широко улыбаясь. – С днем рождения! Тот смотрит на него молча, но уголки губ едва заметно загибаются вверх. И жизнь продолжается.