Уберите рыбу

      

Навсегда расстаемся с тобой, дружок. Нарисуй на бумаге простой кружок. Это буду я: ничего внутри. Посмотри на него — и потом сотри.       И. Бродский

      — Уходи. — Арс говорит это буднично и ровно. Так обычно просят поделиться зажигалкой или передать соль.       — Че? — Шаст прекрасно расслышал, но не понимает ни хрена. Он улыбается неуверенно, надеясь, что это шутка, которую он пока не выкупил. Пытается словить взгляд Арсения, но тот упрямо смотрит куда-то в стену.       — Уходи. — Повторяет с той же интонацией и с тем же нечитаемым выражением лица, как будто неделями репетировал это короткое слово перед зеркалом.       Антон хочет поспорить, вот только не знает с чем. Поэтому лишь пожимает плечами и начинает собирать вещи. Одним большим комком запихивает в рюкзак футболки и толстовку, следом летят ключи от московской квартиры, айфоновская зарядка, сигареты. Он заскочил в Питер всего на пару дней — шмоток немного.       Арсений по-прежнему стоит в прихожей, на лице — скука, разбавленная легким раздражением. Антон думает, что слишком долго зашнуровывает кроссовки.       Ускоряется насколько возможно, но руки потеют, шнурки выскальзывают из влажных пальцев, и процесс только замедляется. Ему кажется, что Попов сейчас начнет поглядывать на часы.       Антон наконец справляется со злосчастной обувью, подхватывает рюкзак, замирает на пару секунд, все еще надеясь на какие-то объяснения. Арс молча переводит взгляд на дверь. Шаст переступает через порог и уже с лестничной клетки бросает короткое «увидимся».       — Счастливой дороги, — слышит он в спину, и в этой фразе можно уловить все что угодно, кроме пожелания счастья.       *       Арс прекрасно владеет лицом и телом, но совершенно не в ладах с самим собой. Он прокручивает в голове, как только что буквально выставил Антона за дверь, и хочет нажраться в сопли. Точнее, нажраться в сопли он хотел еще раньше, но должен был сделать все на трезвую. Чтобы не оставить себе ни одного оправдания, за которым можно спрятаться, ни единой возможности передумать или как-то переиграть ситуацию.       Не то чтобы он заранее планировал ссориться. Переебывает его накануне вечером, когда Антон врывается в питерскую квартиру, как долбанное цунами. Только вернувшийся из своего австрийского отпуска, свежий, отдохнувший, светящийся весь. Не успев даже раздеться протягивает Арсению сверток.       — Вот, привез тебе. Ты же любишь кофе и все… — запинается на секунду, — графское.       Улыбается всем лицом.       Арсений разворачивает обертку, осторожно достает кофейную пару. Фарфор «Аугартен», ручная работа, пара сотен евро за чашку с блюдцем. Шастун заморочился с подарком, не в первом попавшемся сувенирном ларьке купил.       Антон доволен собой и жизнью. Разваливается на диване и трещит о поездке, не затыкаясь. Рассказывает, что Зальцбург понравился ему больше Вены, что австрийцы слишком спокойные и чопорные на его вкус, а вот попсовый Захер действительно хорош. Соскакивает с мысли, сам себя перебивает, спешит поделиться впечатлениями.       — А еще, прикинь, там все время солнечно. За поездку ни одного пасмурного дня, охуеть!       В Питере, между тем, солнце не появляется уже месяца три. И мрачно не только за окном, но и в голове у Арсения. Он ловит себя на мысли — удивительно четкой и ясной — и эта мысль ему абсолютно не нравится. Шасту было хорошо в путешествии. Ему вообще часто бывает хорошо без Арсения. Одному, с другими людьми, в Москве, Воронеже или ебаном Зальцбурге.       Он не живет с постоянной оглядкой на Арса, не думает о нем каждую сраную секунду, не просчитывает все встречи наперед. Помнит, звонит, приезжает, привозит подарки, но живет свою собственную жизнь.       Хотел бы Попов похвастаться тем же. Но последние пять лет в центре всего его существования — Антон Шастун. Арс уже и не помнит, как это — когда иначе. Когда ты сам по себе и сам за себя. Без Антона он чувствует себя пустым, как нарисованный на бумаге круг. Сотри линию — и ничего не останется.       Его физически тошнит от всего этого. Так бывает, если переборщить с сигаретами или бухлом. Арсений, кажется, переборщил с Шастуном. И он больше не вывозит. Пора завязывать, пока есть хоть какой-то шанс выбраться из этого живым и относительно здоровым на голову.       У него не хватает духа высказать все сразу. Потому что зверски соскучился. Потому что хочет касаться и чувствовать сбившееся дыхание в ответ. Потому что ни у кого не получается бросить в один момент. Он оставляет себе — им — этот последний вечер. А утром выставляет Антона за дверь.       *       Шаст ничего не понимает, когда на автомате вызывает такси и едет на вокзал. По-прежнему не отдупляет, садясь в поезд. Не догоняет всю дорогу до Москвы. Не вкуривает, закуривая у Димы на кухне.       — Поз, ну какого хуя, а? Он же ни слова не сказал, кроме «уходи». Мы не срались, не орали друг на друга, чашку эту ебучую фарфоровую в меня не швырнул. Ни-че-го, блядь. Проснулся, зубы почистить не успел — уебывай давай.       Дима хорошо знает Арсения. Порой его заебы настолько впечатляют, что в их честь хочется назвать улицу. Или даже море. Море заебов Попова. Звучит. И, что характерно, полностью описывает ситуацию. Но в этот раз он прекрасно понимает Арса.       — Все просто, Шаст. Ты мудак.       — Да почему мудак я? Напоминаю, это он меня из кровати на улицу выпер. Да еще и с видом таким, будто на встречу к президенту опаздывает, а я в ногах мешаюсь.       — Странно, что только сейчас, — Дима в глазах Антона в этот момент вообще не похож на лучшего друга. — Ты лютую херню творишь который год, а он терпит. Ты то тут, то там. Сначала с Ирой месяц катаешься по Грузиям да Австриям, шапочки парные носишь, за ручки держишься. Потом в Питер летишь, как ошпаренный. Соскучился, видишь ли, подарок вон даже приволок хитровыебанный. Обосрись, Попов, от счастья. И это же не впервые, Шаст. Ты хочешь и рыбку съесть, и на хуй сесть. А ему эта твоя рыба нахер не упала. Вон даже майки свои «уберитерыбу» назвал.       Антон с ужасом осознает, что с Арса станется вложить в название именно этот смысл. Человек-намек. Ребусений хуев.       — Делать-то что, Поз?       — Тебе решать, Тох.       *       До концерта в Крокусе остается один день. Они даже не репетируют накануне. Сыгрались настолько, что легко выходят на сцену без какой-либо подготовки.       Антон знает наверняка, что Арс уже в Москве. Зависает, скорее всего, у Матвиенко: они ведь не виделись с декабря. Шаст вызывает такси, называет водителю адрес Сережиной квартиры и всю дорогу думает, что сказать. В голову так и не приходит ничего адекватного. Похуй, импровизируем!       Дверь предсказуемо открывает Матвиенко. Останавливается на пороге, не пропуская внутрь. Удивительно, как такой небольшой с виду человек может загородить собой весь коридор.       — Пропусти.        — Не сейчас, Шаст.        — Это не просьба была, Сереж.        — Тош, — в тон ему отвечает Матвиенко, — а я ведь и въебать могу. Не посмотрю, что завтра концерт.        — Въебешь потом, если нужно будет. А сейчас пропусти.        Сергей задумывается на секунду и отодвигается в сторону, позволяя Антону войти. Накидывает пуховик прямо на домашние шмотки, надевает кроссовки и выходит за дверь.       — За сигаретами схожу, — говорит он, скорее, самому себе. — Вам они походу понадобятся.       Арсений сидит на диване и сверлит взглядом полосатые обои. На его лице нет той надменности и раздражительности, что так въелась в память Шастуну в последнюю встречу. Одна лишь бесконечная усталость.       — Арс, прости. Я хуйло.       — Да нет, с тобой все в порядке как раз, — взгляда Попов так и не поднимает. — Это я, как там Паша говорит, летящий. Вот и лечу хрен знает куда, а тебя рикошетом задевает.       — Когда Паша говорит «летящий», он имеет в виду «ебанутый», ты же знаешь? И да, это про тебя. Но мудак все равно я. Арс, я уберу рыбу. Очень постараюсь, по крайней мере. Я ж не особо по морепродуктам.       Со стороны это кажется монологом умалишенного, но Арс понимает. Как всегда на лету, как всегда с полуслова.       — Разгадал-таки? Через пару лет?       — Поз подсказал, я ж тупой. Ты в следующий раз попроще ребусы придумывай, сразу делай скидку на мой интеллект.       — В следующий раз я тебе картинками загадаю, пойдет?       — Поедет! — Антон тянет Попова на себя и смеется. Арсений летит.