Глосса

Фарма спросил: - Что насчёт твоей глоссы? Амбулон хотел было спросить: о чём ты? – но вопрос с вокалайзера так и не сорвался. Щекотнул горло статикой, призраком звука, и пропал. Сначала думай сам, потом спрашивай. Так это звучало? В общем, да. Точнее: "Почему бы тебе не дать себе немного труда и не подумать, у нас тут не..." - дальше обычно было много, много обидного. Чего-то, что должно было быть обидным, и было - для Фёрст Эйда, не Амбулона. Раньше Фарма так не срывался, вспомнил Амбулон. Бывал резковат, да. Но до оскорбительных нотаций дело не доходило… впрочем, Амбулона они не отталкивали. Какая ему разница? Фарма не вскрывал ему камеру Искры, прикрутив к верстаку, был всего лишь вечно раздражён, устал, не сдержан на слова, которые Амбулона мало трогали. Звал по имени, а не объектномер. Почти роскошь. Итак. Глосса. Амбулон нахмурился и подался назад. Фарма раздражённо шлёпнул его по колену и велел: - Не вертись. Краска не ляжет - исправлять не стану. - Прости? Кисточка жгла обшивку. Не больно. Так, неуютно. Амбулон рискнул опустить руку, с которой Фарма уже закончил, ему на плечо, и погладил. Фарма был красив, но странно для кибертронца. Амбулон привык к маскам и похожим друг на друга вечно юным лицевым. У солдат, у офицеров, у кованных и мто - всё одно и то же, инструмент выражения эмоций и только. За редкими исключениями. Фарма был им и не был. Когда-то, думал Амбулон, его лицевая была такой, как у всех, как у него самого - гладкой, унифицировано приятной. Но Фарма слишком много морщился, щурился, хмурился, каждое слово артикулировал так чётко, будто пытался впечатать его собеседнику в лицо. Откровенность в эмоциях заострила его черты на грань неприятного, рассыпала едва заметные трещинки у оптики и рта, но именно это - следы времени, характера - Амбулон и находил красивым. Отчётливую, всё чаще лихорадочную жизнь в каждом движении его корпуса. А не сам корпус. Амбулону нравилось за ним наблюдать, проводить с ним личное время – то, что у него ещё осталось. Как сейчас. Когда Фарма сидел перед ним на коленях, красил неторопливо и тщательно, и не просил убрать руку с плеча. И - о, он закончил. Глосса, глосса, думал Амбулон. Что с ней не так. Когда до него дошло, предположение показалось нелепым, но... его глосса была фиолетовой. Такой вызывающе фиолетовой для Фармы, да? - Ты сделаешь мне больно, - сообщил он то, что Фарма без того знал, - откуда ты взял краску для внутренних поверхностей? - Стерпишь, - проворчал тот, игнорируя вопрос, - да, нет? У меня и другие дела есть. Амбулон притушил оптику: - Хорошо. - "Спасибо за внимательность и твоё бесценное время, Фарма, всегда пожалуйста, Амбулон", - пробормотал тот ядовито, поднимаясь на ноги, шагая вбок, - ты такой капризный - открой рот и запрокинь голову, шире, да шире же, я сказал! Мне распорку принести? - такой капризный бот, Амбулон, это просто невыносимо, так, теперь... ты что делаешь. Амбулон перехватил его руку и мягко прижался губами к пальцам. Указательный, средний, безымянный, вернулся к большому. Коротко лизнул, а потом прижал его ладонь к своей щеке: - Спасибо за твою внимательность и бесценное время, Фарма, - повторил он, - так достаточно послушно? Улыбка так и лезла на лицо. - Хватит, - Фарма отнял руку резковато, но его тон, наконец, смягчился, - давай. Открывай уже рот, послушный. Амбулон открыл рот, так широко, как позволяла конструкция. Запрокинул голову. Фарма подцепил его глоссу за кончик двумя пальцами, потянул, и... в самом ощущении не было ничего приятного, но его лицо, сосредоточенное и спокойное, ровный свет оптики совсем рядом - ради этого стоило потерпеть. Хотелось потерпеть. Фарма поднёс кисточку к его лицу, пощёлкал кнопками на ней. Амбулон пытался заставить себя вентилировать нормально. Он не перегреется здесь от того, что Фарма удовлетворяет своего внутреннего перфекциониста, нет. Может, позже. В других обстоятельствах. В другом помещении. - Наконец-то мы сделаем всё, как надо, - негромко обронил Фарма. В его голосе вдруг проклюнулась ласка: густая, гладкая. Амбулона будто обожгло. Там, внутри, под слоями металла, краски и проводов, которые им не были, в сгустке света, только который им был. И он расслабился. Глубже некуда. Прежде чем потушить оптику, Амбулон увидел - Фарма улыбается.