шрамы

Камила Кабелло — сучка. Она задира, постоянно смотрит на людей свысока и иногда даже ждет, что перед ней упадут на колени и позволят топтаться, словно они красная дорожка, по которой несравненная Камила пройдет под светом прожекторов. Она всегда одевается в модные шмотки. Если это прошлая коллекция — это тряпье годно лишь на то, чтобы выносить в нем мусор. Но нет же, постойте, Камила Кабелло — пуп этого мира, а такие не выносят мусор. Более того, такие думают, что этот самый мусор исчезает сам по себе. — О боже, Хурэги, ты грызешь ногти? Какой кошмар, мой мастер по маникюру упал бы в обморок при виде этого недоразумения… Однажды Лорен хотела ударить ее. Убить к чертям собачьим и повесить ее голову на свою стенку вместо плаката любимой группы, чтобы каждый раз приходить домой и довольно улыбаться, понимая, что избавила мир от такой стервы, как Камила гребаная Кабелло. — Настоящее недоразумение – это ты. Есть небольшая проблемка. Ну как небольшая — Лорен, черт бы побрал ее и всю эту систему, непонятно каким образом работающую, влюблена. В дьявола. Ну, в Камилу, очевидно. Почему? Спросите ее по-блядски быстро бьющееся сердце, когда эта длинноногая стерва, специально дрыгая бедрами, проходит мимо нее, даря ей самые что ни на есть презрительные взгляды. Иногда Лорен кажется, что в ее организме произошел какой-то сбой. Что-то вроде ошибки, как в компьютере, или вируса. Ну как можно влюбиться в этот ходячий сосуд ненависти? Ну, собственно, можно. Сначала Лорен думала, что это сдвиг по фазе, потом — недотрах, но сейчас… Сейчас Лорен просто отвечает колкостями на колкость, а дома почти бесшумно стонет в подушку, тихонько двигая рукой под одеялом, вспоминает округлые бедра и вечно открытый, голый живот с пирсингом в пупке и блядской татуировкой на ребрах. Лорен хочет Камилу. Пиздецки. До дрожи в коленях и стершихся пальцев хочет. До побеления костяшек, видя ее с очередным парнем, что вертится вокруг нее, словно медом намазано. Лорен ненавидит каждого из них и одновременно сочувствует всем сразу. Ведь терпеть Камилу Кабелло — ух, сколько нервов нужно-то… Что-то меняется однажды. В один момент Камила перестает носить все эти брендовые вещички, почти ничего не прикрывающие, и обзаводится синяками под глазами. Лорен это очень настораживает, и однажды она замечает себя, следящую за Камилой. Камилой, которая начинает хромать. Оказывается, синяки под глазами — не единственные синяки на теле Камилы. Лорен пытается не вмешиваться. Правда. Она стойко выдерживает целых три дня и не подходит к Камиле, не трогает ее, не отвечает на ее колкие фразочки, коих, кстати, становится раз в пять меньше, чем обычно. Эти самые фразочки теперь больше напоминают привычку, нежели действительно желание задеть и обратить внимание на себя. И Лорен вдруг понимает, что ей страшно. Пиздецки страшно, потому что Камила больше не светится блеском, не сияет солнечной улыбкой и не излучает огонь, что горел в ее глазах каждый раз, когда взгляды девушек сталкивались. Все, что остается от прежней Камилы Кабелло, — влюбленность Хурэги в нее. От Камилы отворачиваются все так называемые друзья, больше никто вокруг нее не вьется, а однажды, в один злополучный день, на нее вываливают тарелку супа в столовке со словами «чмо, убейся». Старая Камила дала бы в рожу. Сразу же, не раздумывая, кулаком зарядила бы в нос ублюдку и с гордо поднятым подбородком пошла покорять коридоры университета. Эта Камила же просто… ушла. Даже не бросив ничего в ответ. Как Лорен уже успела упомянуть, ее хватило на три дня. А если быть точнее, то ровно до того момента, когда суп какого-то урода, которого, так, к слову, Камила когда-то прилюдно отшила, оказался на чужих волосах. На волосах Камилы. На волосах ее девочки, блять. — А ну иди сюда, упырюга, — Лорен берет какую-то жижу с тарелки рядом сидящей девочки, спокойно поедающей свой обед, и размазывает эту жижу по тому самому охуевшему от действий Хурэги лицу, обладатель которого посмел так по-свински поступить с Камилой. И Лорен абсолютно плевать на то, что в свое время сама Кабелло поступала куда хуже. — Еще раз тронешь ее, и твое лицо поближе познакомится с твоей задницей, — она выплевывает это, словно яд, и совсем не обращает внимание на ошарашенные взгляды всех в столовой. Всех, включая саму Камилу, которая стоит, приоткрыв рот в немом шоке, и абсолютно не понимает, что, черт возьми, творит Лорен. Лорен, если честно, сама не понимает, что она творит, но инстинкты берут свое, и девушка просто идет к выходу из столовой, с невозмутимым видом хватая Камилу за предплечье и потянув в сторону туалетов. Та, кстати, как ни странно, послушно идет за Лорен и даже не пытается вырвать руку. Лишь в туалете, когда волосы Камилы более-менее отмыты, не без помощи Хурэги, разумеется, та тихо и, казалось, безэмоционально спрашивает: — И зачем весь этот цирк? Лорен вздрагивает от такого ледяного тона в свою сторону. Бросив взгляд на девушку, чьи волосы мокрые и воняют супом, она действительно на секунду думает, что той абсолютно плевать. Но… лишь на секунду. Потому что пальцы ее сжаты в кулаки, виднеясь из-под длинных рукавов огромного желтого свитера, а губы дрожат. — Пусть знают свое место, — пожимает плечами Лорен. — Ты ненавидишь меня, Хурэги, — скепсис так и сочится. — Зачем заступилась? — Потому что я не хочу, чтобы о тебя вытирали ноги, ясно? — раздражается девушка, хватая Камилу за свитер и притягивая к себе. Их носы сталкиваются, и Лорен, смотря в глаза девушке перед собой, во взгляде которой на секунду промелькнул испуг, говорит: — Бери себя в руки, Кабелло, посмотри, во что ты превратилась? — шипит она. — Ходишь с немытыми волосами, постоянно оглядываешься, будто ниоткуда на тебя сейчас выпрыгнет динозавр… Ты не похожа на саму себя, черт побери. — Ты не знаешь меня, чтобы так говорить, — хмыкают ей в ответ. — Отпусти, — девушка пытается вырваться из чужой хватки, но ее попытки настолько слабые и никчемные, что Лорен отпускает ее просто из жалости. — Я знаю тебя, — просто заявляет Лорен, пожимая плечами. — Уж точно лучше твоих друзьяшек, что кинули тебя, как только у тебя появились проблемы. — У меня нет никаких проблем, Лорен, — устало заявляет та, вздыхая. — Ха-ха. Лорен хочется задохнуться. Сама Камила Кабелло назвала ее по имени? Не Хурэги, не замухрышкой, не оборванкой… А Лорен? После того разговора прошла неделя, и Лорен начинает по-настоящему беспокоиться. Потому что на Камиле лица нет. А синяки есть. И много. Однажды, когда они переодевались на физкультуру, Лорен замечает, что Камила ждет, пока раздевалка опустеет, и только тогда начинает переодеваться. Раньше, глядя на тело девушки, Лорен хотела сунуть руки в трусы, но сейчас… рыдать — да, именно. Потому что ее тело… ее прекрасное хрупкое тело изуродовано… порезами, шрамами, синяками и кровоподтеками. Она сильно похудела — ребра виднеются даже издалека, а скулы выглядят так, будто бы они сейчас порежут нежную кожу к херам. — Что, Хурэги, снова пялишься? — хмыкает девушка, замечая пристальный взгляд на своем теле. Лорен же, почему-то, не смущается и не отводит взгляд, как раньше, а напряженно вглядывается в каждый синяк и сжимает кулаки. — Больше не привлекаю? — это фраза немного отрезвляет затуманенный мыслями разум Лорен, и девушка удивленно смотрит в хитрые уставшие глаза. — Что? Ты думала, я не замечаю, как ты слюни на меня пускаешь? Хурэ-э-эги, такое не заметить крайне сложно, особенно твой влюбленный взгляд… Ну да какая теперь разница, если теперь мое тело больше похоже на боксерскую грушу, да? Уродство, — ее глаза наполняются влагой, но смотрит она все так же — хитро, с прищуром, а хищный оскал не покидает ее лица. — Все еще хочешь меня? Да ладно, можешь не отвечать, я знаю, что нет, — девушка отворачивается и пытается натянуть футболку, тихо шипя от боли, когда та задевает еще не зажившие раны. Лорен слушает все это молча, не перебивая и не отводя взгляда, но ее терпение ведь тоже не железное… Она в два шага оказывается около Камилы и, так и не дав ей нацепить на себя футболку, прижимает к холодному шкафчику, нависая над вмиг потерявшей лицо девушкой. — Не смей так говорить, — шепчет Лорен, глядя в оленьи глаза девушки напротив. — Никогда не говори так, — она осторожно касается синяка на ребрах Камилы и поглаживает внезапно покрывшуюся мурашками нежную кожу. — Ты прекрасна, слышишь? Даже такая, ты всегда будешь прекрасна. И я вырву кишки тому ублюдку, что сделал с тобой подобное, — Лорен продолжает шептать и гладить, обнимая Камилу и легонько, чтобы не навредить, сжимает ее в объятиях. Она не сразу понимает, что происходит, но осознание приходит к ней, когда совсем хрупкая, худющая ладошка крепко хватает ее за футболку, а тельце жмется ближе, теснее, не оставляя между телами и считанного миллиметра. Всхлип. Второй. Футболка мокнет, а тельце начинает дрожать, и Лорен молчит, не издает ни звука — лишь сжимает в объятиях так крепко, насколько позволяют законы физики, и утешающе гладит по спутанным поредевшим волосам. На следующий день она целует Камилу. Вот так вот, стоя посреди университетского двора, она встречает хмурую девушку, на голове у которой капюшон, прижимает к себе за талию и целует. Целует, сминая губы, будто в последний раз, сильно и напористо, и не дает отстраниться. Вот только Камила и не пытается отстраниться — лишь жмется сильнее, толкаясь языком в глубину чужого рта, и плачет, рыдает, но не перестает целовать, обнимая Лорен за шею и одобряюще мыча, даже когда та пытается отстраниться, чувствуя чужие слезы на своих щеках. Еще днем позже она идет в дом Камилы с битой в руке и бьет отчима девушки по спине до хруста чужого позвоночника, поклявшись, что если тот еще раз хоть пальцем тронет ее девочку, то бита магическим образом превратится в пистолет, а позвоночник — в мозг отчима Камилы, что размером с горошину, ведь только такое отродье может додуматься трогать эту хрупкую маленькую девочку, пусть и не совсем хрупкую. И маленькую тоже не совсем. Но такая она для Лорен, и только это важно. Месяц спустя на их общей кухне Камила готовит отменный кофе и несет его в постель своей прекрасной девушке. Они долго целуются, а после занимаются кое-чем рейтингом повыше. Тело Камилы почти такое же, как и раньше — до ситуации со слетевшим с катушек отчимом, который вдруг возомнил себя главным после смерти мамы самой Камилы. Она снова ходит в университет со сногсшибающей укладкой и в модной одежде. Только на этот раз ее пальцы плотно сжаты в чужих — теплых и слегка вспотевших, родных и любимых, тех, что дарят только счастье и всегда касаются осторожно и с любовью. В пальцах Лорен Хурэги — любимой девушки Камилы Кабелло.