В следующие пять лет

      Снежинки таяли в лужах, тонули и растекались. Ледяная вода заливала ноги. Обувь настолько промокла, что Эррор просто не чувствовал своих косточек. Вокруг было холодно, грязно и очень слякотно. Он посильнее запахнул своё чёрное пальто, внутренняя ткань которого была синего цвета, о чём свидетельствовали неаккуратно закатанные наружу рукава; вжался черепом в плечи, потуже перетянул темный шарф, и переступил с ноги на ногу. Эррор осмотрелся, точно ли он в том месте? Он сделал шаг в сторону и почувствовал, что вступил в лужу. Правда, звук был странный, будто кто-то лопнул мыльный пузырь. В общем, совсем не похож на то, когда кто-то действительно неожиданно вступает в воду. Он опустил взгляд вниз, его зрачки лихорадочно замерцали, вскоре их огонёк «стлел», и красные глазницы запестрили помехами.       Темная лужа с булькающим звуком вытянулась и превратилась в монстра. Лужа приняла форму скелета, который осмотрел гостя своим единственным бирюзовым безумным зрачком. Четыре отростка — щупальца визуально увеличивали этого монстра, делая его вид ещё более зловещим. Эррор задохнулся от возмущения. Как этот безумец смеет так пугать его? — Наглый ты чёрт, — прошипел он, и потянулся за чем-то в глубь своего безразмерного пальто.       Хрустящий приятный звук лизнул Найтмера в «ухо», существо с щупальцами улыбнулось. Эррор достал из внутреннего кармана светло-коричневый бумажный пакет, на нём был изображен шоколадный пирог, от которого отходили три волнистые линии — так изображали дым, идущий от горячей пищи, в нашем случае — свежей выпечки. В пакете были шоколадные печенья, несмотря на то, что больши́м любителем этого лакомства был сам Эррор, Найтмер всегда был не прочь перекусить чем-нибудь вкусненьким. — Пять лет назад ты сказал, что я тебе нравлюсь, — проворковал Найтмер, не скрывая ехидной усмешки. — Я сказал это, потому что ты притащился ко мне, после того, как твой брат пошатнул твоё самолюбие, — парировал Эррор. Рука с выпечкой замерла, и он улыбнулся, — И в следующие пять лет ты таскался за мной хвостиком. — Хочешь сказать, что ты мне соврал? — не сомневаясь в том, что Эррор просто его дразнит, спросил Найтмер. — О да, — цветные зрачки давно вернулись на своё место, улыбка сошла с черного черепа, он вдруг стал очень серьезным. И Найтмер, который на протяжении стольких лет только и делал, что беспорядочно обманывал, вдруг растерялся и не заметил, как предательски приподнялись уголки чужого рта. Эррор засмеялся на перекошенное жгучей обидой лицо партнёра.– Я шучу.       Эррор вдруг осторожно поднёс свою дрожащую ладонь к чужому черепу, провел фалангой под чужой залитой чёрной губой глазницей. В глубине кармана его пальто зазвенел телефон, мелодия звонка, казалось, была намного тише, чем стук души Эррора о его собственные рёбра. А она стучала, стучала так резко. Эррор почувствовал, как к черепу приливает краска, он уткнулся лбом в чужое плечо.       Найтмер мог видеть только одним зрачком, поэтому, когда скелет вот так оглаживал его не видящую глазницу, считавшуюся слепым пятном, он думал, что партнёр его жалеет. Хотя жалеть было его абсолютно незачем. Найтмер, вообще-то, очень сильный. У него также есть армия темных Папирусов. Есть своя банда Сансов. Он может изменить свою форму, но он поддерживает форму Санса, потому что ему это удобно. Ему удобно. Неужели Эррор думает, что его, Найтмера, задевает такая мелочь, как слепое пятно? Он даже никакого урона не получает, что ему убудет с такой мелочи? Его главная слабость — не слепота, а свет, он испытывает отвращение от положительных эмоций, они ослабляют его. И если уж и говорить о его слабостях, то это и Эррор, приносящий ему выпечку на протяжении десяти лет. Эррор, который просто светится от счастья, каждую минуту, когда Найтмер рядом, как бы он не пытался это скрыть. Он счастлив. Вот это делает его, Найтмера, слабым.       Но Найтмер продолжает якшаться с Эррором. Это, наверное, и называется смертельным счастьем.