Как заказывали!

      У меня с родителями натянутые отношения. Ну, если точнее, то натягивают их они, а я уже отпускаю, выстреливая своими нервами и их выдержкой, как из рогатки. Иногда прилетает им, и все семейство дружно пьет корвалол не чокаясь, а то и мне. Случаются и забастовки, и уходы из дома, один раз была голодовка. А все потому, что им не нравятся все — повторяю, все до единого, — с кем бы ни встречался. То длинная, то худая, то глаза темные, значит, ведьма! Знали бы они, что эта ведьма творит в постели, простили бы ей все, особенно батя. Эта — плохому научит, ту — ты плохому научишь, короче, полный беспредел с наглым вмешательством в мою личную жизнь, а мне уже двадцатка и пора бы жить отдельно, но пока не найду себе в спутники жизни того, кого они одобрят, предки категорически против моего отселения. И тут я подумал… а почему бы не сделать так, как они хотят?       Коварный план зрел все больше, пока женщина, маячившая передо мной, продолжала начитывать лекции о моральном поведении молодежи в социуме, попутно натирая полы и собирая мои вещи, которые я в творческом беспорядке разложил, куда мне было надо. В наушниках играет легкая музыка, качаю в такт ей головой, просматривая плейлист и ставя рэпчик следующим. Вытащив один наушник, обращаю все свое внимание к мамке, та даже говорить перестает и, узнав мой доброжелательный взгляд, начинает напрягаться.       — Что на этот раз? — спрашивает в лоб, шлепая мокрой тряпкой об пол. — Отчисляют?       — Нет, — ухмылка перерастает в легкую улыбку.       — Надумал в армию?       — Да не дождетесь, — улыбка — в оскал.       — Опять?!       — Да-а-а, — с явным наслаждением, растягивая гласные. — Сегодня вечером я вас познакомлю…       И понеслась: у нас не убрано, ужин не готов и готовить его не из чего, а то, что есть в холодильнике, приличная девушка есть не будет! И надеть ей нечего! И батя небритый (на это отец крикнул в ответ, что бритый, забавно хихикнул, шлепнув резинкой от трусов по пузу, потом ойкнул и скрылся из виду).       — И сегодня будет все серьезно. Никаких обмороков напоказ…       — Я больше не буду, — снова отец.       — Никаких тараканов в салате! Никаких рассказов про родственников наркоманов и отцовские цыганские гены! Ты не будешь устраивать мини-пожар, а батя не будет заливать огнетушителем того, с кем приду.       — Я буду хорошо себя вести! — папка жжет.       — Это будет ужин знакомства, на котором я представлю свой выбор, и мне не важно, понравится он вам или нет, я уже определился. Идет?       Она нехотя, но кивает, в глазах уже зреет план, но в этот раз надеюсь, что пассия с криками не будет удирать, проклиная меня до пятого колена, а останется на ночь с пикантным продолжением. Нет больше сил с ними бороться честно, буду хитрить!       Где именно брать человека, особо не знал, в данный момент у меня не было отношений, к тому же просто хотел проучить предков, а не строить что-то серьезное, ведь, по правде говоря, все мои отношения сыпались прахом, и не уверен, что виной тому мои родственники, скорее всего, я еще не нашел ТОГО человека, но проучить их все же стоило. Для дела мне нужна была сильная, выносливая личность с железными нервами и стальной выдержкой. На почте, что ли, кого-нибудь сходить взять, там все подходят под критерии отбора…       — Привет ботаникам! — радостно салютую одногруппнику и, пока передо мной не захлопнули дверь, захожу сам, затаскивая старосту с собой. С ним давно дружим, парень хороший, хоть и застенчивый чересчур, а еще пить не умеет, выбалтывая все, что знает, поэтому пьет только со мной, и я знаю все, включая, какие трусы ему подарила мама.       — Мне не нравится блеск в твоих глазах, — сразу видит насквозь, не спасает даже фирменная улыбочка. — Славик, говорю сразу, пить не буду, завтра пары.       — Помнишь день, когда ты перепил и твой сексуальный контакт обернулся полным фиаско, тебя еще тогда вырвало…       — Спасибо, что зашел, пока!       — Погоди. Я нес тебя домой на руках, подавал минералку и даже платок тебе предоставил, как и свое мужское плечо, в которое ты ныл.       — Тебе почку отдать? Денег нет.       — А потом еще отговорил идти в монастырь. Мужской. И принять целибат…       — Две? Бери две. Селезенка в подарок!       — Обещал сделать все, что я попрошу…       — Опять порнухи насмотрелся и крышу снесло?..       — Нет, — тут я загадочно улыбнулся и, приобняв его за плечи, развернул вглубь квартиры, соответственно, спиной к двери, чтобы он не удрал, — одолжишь мне своего брата?..       Звон стекла, раздавшийся на кухне, мы слышали оба.       — Ты бессмертный, что ли?       — Смертный, к сожалению, и век мой недолог. Мне нужен мужик, чтобы познакомить с родителями.       — А тебя самого они забыли? Хочешь им моего брата отдать вместо себя?..       — Нет. Представлю его как своего парня. — Снова звон. Да сколько там посуды?.. — Мне очень надо.       — Тебе очень надо лечиться.       — Нет. Мне надо произвести впечатление. Точнее, ему. — У Степика дернулся глаз и отвисла челюсть. — Не жадничай. Он же гей, ты сам рассказывал, — дзынь-дзынь-хуяк! — а я симпатичный. Ну будь другом, — хлопаю ресницами, Степик в ауте, я сам под эйфорией, аж потряхивает, в этот момент из кухни, перематывая порезанный указательный палец пластырем, с зажатой в губах сигаретой выходит… Костик. А мальчик подрос…       — Здрасти, — улыбаюсь открыто и искренне, правда, больше похоже, что меня током шарахнуло. — Можно пригласить вас со мной пожить?..       — Вы что, шпана, совсем оборзели? — это было адресовано моему другу, как-то незаметно спрятавшемуся за моей — не скажу, что сильно широкой — спиной.       — Я нечаянно… проговорился, — пискнул Степик и шмыгнул носом.       — Он не гей, — осматриваю Костю без стеснения: высокий, меня точно выше на голову, в плечах широкий, но не перекачан, скорее, жилистый, под загорелой кожей виден рельеф мышц, стройный, довольно симпатичный. А где розовая майка и леопардовые лосины?! Чувствую себя обманутым. Стоит тут в тельняшке и свободных штанах цвета хаки и вообще не голубеет!       — Гей, — упрямо заявляет Степан, Костя вытаскивает сигарету изо рта и растирает ладонью лицо. Вижу на лице легкое смущение, наверное, он это не афиширует.       — Не гей!       — Гей! Я лучше своего брата знаю!       — Пацаны…       — Да не похож! Может, ему глаза накрасить, или волосы…       — Парни!       — Не надо его красить, он гей, а не долбоеб!       Костик психанул, сделал всего пару шагов, схватив за грудки, дернул на себя, ставя на носочки, и заткнул вполне действенным способом: он меня поцеловал. Да не просто чмокнул, как мамка в лоб, а реально засосал! Я чувствовал его язык у себя во рту, как он скользит по моему, и силу напора, такую непривычную и дикую для понимания, что даже растерялся и не сразу отстранился. Меня отдернул Степка, зашипев на брата, чтобы он не совращал его друзей. Я только губы облизал, пытаясь понять, что это было, Костя же вытер рот, хмыкнув, развернулся и ушел. А поцелуй получился сладким, хотя и с привкусом табака.       — Так я его беру? — Степка захныкал, изображая вселенскую скорбь, а Костя остановился, резко обернувшись и уставившись на меня, как удав на кролика. — Что? — это уже старшему. — Тебе же понравилось. Как не помочь хорошему человеку?..       — Никак не помочь. Ты меня раздражаешь.       — Пускай. Зато мои родственники тебе понравятся.       — Сомневаюсь.       — Степа? — умоляюще смотря на друга.       — Костик? — это Степа, умоляюще смотря на брата.       — Бля, за что?! — это Костик, умоляюще смотря в потолок…       — Я должен вести себя хорошо? — Костя стоял возле моей двери с цветами и коньяком, оттягивал галстук и передергивал плечами, всем своим существом отторгая костюм. — Фотку им просто мою нельзя показать было? А еще лучше из интернета взять!       — Не поверят. Они у меня…       — С прибабахом, это я уже по тебе понял.       — Ой, да ладно тебе, — пихаю его в бок, сам себя неловко на его фоне чувствую, явно уступая и в силе, и в обаянии. — Поешь на халяву, побудешь в хорошем обществе, поспишь…       — Где?       — У меня. Я приставать не буду.       — А если я буду?.. — От его вопроса прошелся холодок по спине, а в паху все потяжелело.       — Будем считать, что ты приличный.       — Зря ты так думаешь, — ухмыльнулся и, наклонившись ко мне, коснулся губ, именно в этот момент открылась дверь…       Я глаза распахнул, Костина рука придерживала за затылок, и не мог отстраниться. Он ухмылялся мне в губы, наказывая за мою наглость, а я позволял ему это, увлекшись таким новым непонятным, но теплым чувством.       — Мам, пап, познакомьтесь — это Костик!       — Я так и знал! — зарыдал отец, уткнувшись мамке в плечо и забирая коньяк, даже не спрашивая, ему это или нет. Мне даже стало обидно. Не за коньяк, за домыслы!       — Эм… — маме удалось дольше сдерживать маску доброжелательности, секунды на три. — По крайней мере он… э… надо поставить цветы в вазу! — У Кости отобрали и веник, закрыли дверь, а мы так и остались стоять на пороге в подъезде.       — Могу быть свободен?       — Если не хочешь, чтобы я переехал к тебе на ПМЖ, то пока нет.       — Я тоже живу с родителями.       — Значит, быстро освоишься. — Порывшись в кармане, достаю ключ и захожу сам, парня тащу следом, хотя он и сопротивляется.       Я, честно, не думал, что все обернется так…       — Костик, а расскажите о себе? — просит мама, подкладывая ему еду, хотя он и предыдущую порцию еще не съел, спихнув мне в тарелку овощи.       — Двадцать пять, метр восемьдесят шесть, сорок два…       — Ого! — похвалил пахан.       — Сорок два — это размер ноги, — поправился он, батя стих. — Женат, трое детей, судимость…       — Он врет, — это пришлось мне спасать свое будущее, а то мама уже чайник поставила, причем мимо плиты.       — А как вы… познакомились? — уточняет без особого интереса.       — Брат познакомил.       — Славик, ты уже удалил этого мальчика из друзей?       — Нет. И не собираюсь. И вы обещали вести себя… — Мамка стала протирать воду под столом, в этот момент Костя стащил меня со стула и усадил к себе на колени, отворачиваясь, чтобы ей было удобнее, а я не замочил ноги. У меня рожа была такая красная, что казалось, я весь горю, а волосы на голове уже истлели. Чужие руки на животе, как инородное тело, хотелось оттолкнуть, но он держал крепко, словно зная, что собираюсь сделать.       Минута молчания растянулась в вечность. Батя налег на коньяк, подливая и Косте, будто это его надо успокаивать, он вон как спокоен, только телефон в кармане мешает сидеть. Поерзав, получаю шлепок по заднице, понимаю, что это был не телефон… и по нему не позвонить… но на контакт выйти можно…       — Чай! — предлагаю сам, батя вытаскивает из-за холодильника огнетушитель. Мама разливает в кружки холодную воду, ставя перед нами заварник. Костя ухмыляется, зовет батю «батей» и предлагает поехать вдвоем на рыбалку, тот втягивает пузо, краснеет, отказывается и дальше вообще перестает говорить.       Я жру торт. Не отрезая. Адреналин не слабо раскачал нервную систему, и теперь организму нужно восстанавливаться. Костя, оперевшись локтем о стол и уложив на кулак подбородок, в упор смотрит на меня, периодически ласково — даже не знал, что он так умеет — вытирает мне с губ крем и облизывает пальцы. Я чувствую внутри себя волнение, которое сбивает с толку. Нет, я, конечно, признаю, что, смотря порно, засматривался на мужиков… часто засматривался, но чтобы в реале чувствовать что-то такое же яркое от человека, которого знаю-то всего ничего — не ожидал, но меня всего сжимает в комок, когда разглядываю его руки, поднимаясь взглядом по плечам, к шее… Поэтому чем больше тараторит мать, вещая о венерических заболеваниях, приплетая мне половину из них, тем сильнее замыкаюсь я, покрываясь румянцем, и вовсе не от стыда. Собственная испорченность просто бесит, но взгляд то и дело делается томным, даже тяжелым, особенно когда встречается с Костиным, парень тогда сам обмирает и так соблазнительно закусывает губу, что покрываюсь мурашками от макушки до самых яиц.       Спустя вечность, отец уводит Костю на серьезный разговор. Вижу их спины на балконе: батя молчит, Костя курит — все бы так разговаривали!       — Ты это серьезно? — мама прекращает натирать вымытую посуду и поворачивается ко мне лицом, сложив крестом руки на груди. Мне неприятен ее взгляд и упрек в голосе, протест рвется наружу, и я не хочу его сдерживать. Перерос, наверное, послушание.       — Почему нет? Вы же хотели, чтобы рядом со мной был серьезный человек, сильный, самодостаточный, красивый, — глянув на чешущего задницу Костю, улыбнулся. — Он неплохо зарабатывает, но живет временно с предками, потому что ждет, пока построится дом, а квартиру он взял в ипотеку. Что еще надо?       — Он должен быть… тьфу ты, она!       — В том-то и дело, что он никому ничего не должен, а самое главное, доказывать вам, что живет правильно. Он нравится мне. Причем я сам об этом не знал. И врать, что мне это противно — не буду. Устал подстраиваться под ваши критерии и ходить склонив голову, врезаясь в нагороженные вами планки. Сами выбирайте, что вам важнее: укрепить свои личные жизненные принципы или сохранить хорошие отношения с сыном.       Настроение шутить и балагурить пропало, стало тяжело находиться в одной комнате с кем-либо, словно моя правда могла кого-то ранить, но пока причиняла боль только мне, и ее все труднее было переносить молча. Я вытащил Костю с балкона и увел в коридор, запихнул в пиджак, сам обулся, собираясь провожать, но вместо издевок и подколов он спокойно собрался, вышел со мной в коридор, попрощавшись как положено и даже пожав бате руку… Чмокнуть хотел, но тот испугался и отдернул конечность. На лестнице хотел что-то сказать, а может, извиниться, но Костя взял меня на руки, просто подхватив под задницей, поднял на этаж выше, усаживая на подоконник, и приказал никуда не уходить.       Не пошел. Сидел, где посадили, смотрел в окно, думал. В голову без конца лезли бредовые мысли, связанные с этим парнем. До мурашек хотелось целоваться.       Спустя вечность он вернулся, когда я уже было собирался звонить его брату и спрашивать, не вздернулся ли он на ближайшей березе после встречи с моими. Как оказалось, он ходил за коньяком, ведь предыдущий уничтожил батя. Мы так и стояли в темноте подъезда, болтая ни о чем и не переходя черту, когда разговор мог прерваться или замкнуться на личном. Пили из горла одну на двоих. Я не спрашивал, почему он именно гей, а не би хотя бы, он не интересовался, почему я такой с приветом, хотя по родне видно почему — генетика и ничего не поделаешь. Все было до неправильного правильно, даже коньяк, который терпеть не могу, не обжигал горло, а только грел. Постоянно потели ладони. Чесались губы, приходилось их грызть, но и это не помогало унять зуд, постепенно заражающий все тело. Я не знал, что с незнакомым человеком можно так легко общаться, что его будет хотеться слушать, да и он не перебивает, когда начинаю нести всякую чушь, а только смотрит, как на нерадивого ребенка. Треплет по волосам. Я тогда вжимаю голову в плечи, зажмуриваясь, ему это нравится, он задерживает руку дольше, уже сжимает загривок, спускаясь на шею. Мне кажется, я сейчас взорвусь от эмоциональной переполненности или сгорю заживо, просто истлев до основания…       Видя, как меня потряхивает, а пьяный взгляд смущенно все чаще тупится в пол, Костя накидывает мне на плечи свой пиджак, укутывая, — видимо, собирается стащить на ноги, чтобы проводить домой, но вместо этого прижимаюсь к нему, уткнувшись носом в плечо, и теряемся оба. Ему хватает пары секунд, чтобы расставить все по своим местам, и готов поспорить — я слышал его смешок, он не был обидным, скорее, понимающим. Почувствовав тепло на своих губах, инстинктивно подался вверх, уже потом открыл глаза, встречаясь взглядом с таким же затуманенным и немного сумасшедшим. Поцелуй быстро набрал обороты, ласка стала колючей и опасной, подводя нас к черте, за которую лучше не переступать.       Этажа на три сверху сосед вышел курить, я попытался отстраниться, чувствуя последствия вот-вот грядущего скандала, но Косте было плевать, а еще он был сильнее, поэтому продолжал целовать, словно отключившись от реального мира и тянуть меня с собой. Он чувствовал каждое мгновение на сто процентов, а не мучился вопросами или домыслами, ему было плевать, он брал, что хотел. А он хотел, я это ощущал своим пахом, к которому он прижимался своим таким же твердым. И я поверил. На минуту поверил, что все это правильно и настолько непередаваемо восхитительно, что голова кружилась уже вовсе не от алкоголя, и даже собственная беззащитность не задевала совесть — она казалась правильной.       Увлекшись, очнулся уже у себя в комнате обнаженным, лежа на лопатках с широко расставленными коленями, распахнутыми увлажнившимися глазами и тянущей болью внутри, которую терпеть было трудно. Костя завис надо мною сверху, вспотевший, с сорванным дыханием и, взволнованный, немного дикий, продолжающий целовать, отвлекая, пока глубже толкался в меня, вгоняя до самых яиц и давая ненадолго передохнуть, почувствовать, понять, надо оно или нет, вообще. Мой стояк хоть и спал немного, был по-прежнему в боевом состоянии, только вело меня не от того, что Он был во мне, а от того, КТО был на мне. Эти ласки такие странные, грубоватые и резкие, поцелуи до удушья и нежность, которую нельзя было не чувствовать в легких поглаживаниях и едва слышном шепоте, когда он нес всякую пошлую чушь, а я краснел еще больше, старался закрыть ему рот, и так как обнимал крепко за шею, затыкать приходилось ртом. В один из таких моментов мы оба почувствовали нечто яркое, зацепившее нас разом, как взрывной волной, соединившее в одно целое, невыносимым возбуждением перетряхнувшее тела. Костя начал двигаться, осторожно, плавно, его спина закаменела, ладонь на моем бедре стала мокрой, взгляд потемнел, и только от такого, пристального и жадного, меня скручивало под ним предоргазменной судорогой, колени все сильнее сжимали его бока, а тело, давно переставшее меня слушаться, стало ватным.       Я обнял его еще крепче, когда стало почти физически плохо, он, от порыва чувств, крепко меня обнял, пряча лицо у меня на плече; не сдерживаясь больше, повторил несколько подходов сильных фрикций, содрогнулся и, резко вытащив член, кончил мне на бедро, глухо застонав.       Мой оргазм я вряд ли забуду. Костя, не дав мне закончить самому, скатился мне между ног, отбил руки, которыми прикрывался, глянул в глаза с вызовом и легким весельем, словно зная, что спустя мгновение буду готов его убить, и взял у меня в рот, присасываясь так, что у меня в ушах зашумело. Он отсасывал жадно и пошло, чмокая и размазывая по губам слюну, зализывал языком ствол и вытягивал из меня все жизненные силы, которые и так были на исходе. Я чуть не заорал, когда оргазм подкатил совсем близко и выплеснулся из меня горячей струей. Заткнул себе рот руками, широко распахнув глаза, и трясся каждый раз, когда сперма била тугой струей, а Костя продолжал большим пальцем размазывать капли по головке, оттягивая отходняк…       — Почему именно я? — спрашивает серьезно, куря на балконе в кухне и поправляя одеяло, в которое я завернулся.       — Если честно, — стало даже неловко, — у меня больше нет знакомых геев…       — Да, это повод тащить в койку первого встречного.       — В койку ты пошел добровольно, еще и меня туда донес. Это уже само получилось. Я не жалею. — Он хитро на меня глянул исподлобья и заулыбался. — Жопа жалеет. Болит.       — Поцеловать, где болит?..       — Доверим этот процесс регенерации организма!       — Константин, как вам не стыдно! — мамка распахнула балкон так неожиданно, еще и черной фигней какой-то лицо измазала, опять они с отцом в снайперов, что ли, играли… короче, мы чуть оба с балкона не вышли, не прощаясь.       — Мне? — уточнил он, тыча себя пальцем в грудь. Я не знаю, что он сделал, но мне бы было стыдно, если бы на меня так смотрели.       — Мальчику завтра на учебу! Уже сегодня! — Она посмотрела на часы на руке, которых там не было. — А ты ему спать не даешь! Тебя совсем не заботит его будущее?!       — Это тебе больше вообще не до чего докопаться, да? — спрашиваю сам, Костя пытается спрятать улыбку, но выходит паршиво.       — Ну он же не может совсем быть идеальным!       — Он храпит. Ты же храпишь?       — Нет.       — Разбрасываешь носки?       — Не замечал за собой.       — Бабник?       — Это точно нет… по объективным причинам.       — Тогда что с тобой не так?! — это уже отец. — На кой черт тебе Этот?.. — в меня тыкнули пальцем. Пахан в мамкином розовом халате. Ругается стоит.       — Он сам пришел, — пожимает плечами и, обняв меня за плечи, утаскивает с балкона, подпихивая в комнату.       — Весь в меня! — похвалил батя, у мамки с закаменевшего лица посыпалась кусочками высохшая глина. — В смысле… делает хороший выбор. Я вот тоже не ошибся.       — У тебя второй брак! — напоминаю, уже затолканный к себе.       — Первый раз не считается!!!       А в спальне под покровом ночи два возбужденных друг другом и новыми чувствами самца… собирались на пары! И домашку делать меня он заставил! Пока вещи мои собирал. Швыряя комьями в сумку, отвешивал подзатыльники за бардак, уже сейчас сокращая конфетно-букетный период, аргументируя это тем, что на двоих хату снимать выгоднее, у моих точно не уживемся, у его тем более — у них, оказывается, мамка слэшер, а младшего до сих пор стараются пристроить в хорошие руки, и меня рассматривали как первого кандидата. Психанул. Полез целоваться… Нарвался…