Реквием

Всё, что ему осталось – её запах. Никто не сможет его отнять, даже смерть. Но в нос Мэтту ударила вонь из мусорного бака, что стоял в нескольких метрах от того места, где он сидел, притулившись к стене невысокого здания. Поиндекстер успел скрыться с воем полицейских сирен. Копы и не нашли бы оставленного Меченым Дьявола Адской кухни, среди баррикад из смердящих пакетов и хлама. Мэтт охотился на него как бешеный зверь, загонял в угол клетки кирпичных переулков, доводил до исступления яростью преследования. Он, казалось, забывал порой счёт дням, истязал себя единственным стремлением – выжигающим рассудок желанием отомстить. «Даже если бы я умирал сейчас здесь, было бы наплевать». На город пала ночь. Адская кухня окутала своего сына мглою, рассекаемой лишь мутным свечением фонарей. Уродливые «светляки» дребезжали над головой Мэтта, нехотя отбрасывая оранжевые блики на складки его чёрного джемпера. Самая глубокая колотая рана пульсировала под прилипшей к запёкшейся крови тканью, и Мэтт с хрипом простонал в провальной попытке подняться с холодного мокрого асфальта... – Ну и зной! Я открою окно, – одно энергичное движение отдалило от Мэтта тяжёлое дыхание и жар вытянутой руки: Карен поднялась с кресла, чтобы распахнуть створки окна, и жадно втянула удушливое подобие прохлады. Он ненавидел её за эту установившуюся дистанцию. Сам не знал, откуда вдруг такая неистовая злость. Но ещё мгновение – и вот уже её тело стремилось обратно к нему. Как можно скорее. Как можно ближе. Карен обвила со спины руками шею Мэтта и ослабила галстук, что начинал понемногу душить удавкой. «Вот так-то», – похвалила саму себя и легонько припала лбом к его затылку, затем с трудом отстранилась и подошла к шкафу с документацией. «Словно в другой жизни было. Эти влажные ловкие пальцы, ослабившие галстук. Этот ласковый голос, продирающийся через скрежет голосовых связок наружу. И её знакомый запах, что будто бы стал моим, вслед за участившим удары сердцем, прогоняющим по жилам кровь... А в действительности – её желание. Она желала меня», – дьявольская мучительная ухмылка на искривлённых губах, бессмысленная, прославляющая победу, которая больше ничего не значит. Засыпающий город словно пел для Карен свой странный запоздалый реквием криками и смехом, грохотом колёс и беспризорным лаем, шелестом последней ноябрьской листвы, тревожными сигналами с полицейских радиочастот; пар из открытых люков взвивался к пепельно-синему небу кадильным дымом, а с «хоров» балкона на двенадцатом этаже близстоящего дома перешёптывались два ангела, гремя чайными ложками, что вихрем закручивали тающий сахар на дне керамических кружек. Холодная даль улицы – распростёртое объятие Нью-Йорка – задрожала от призрачного звука шагов. Этот звук Мэтт слышал сотни раз. Но откуда он взялся здесь? «Я сплю? Как долго я здесь просидел? Неужто отключился?.. Этот звук – глупая фантазия и обман. Но этот обман всё не кончается. Пусть так. И к чёрту! Ускорь свой лёгкий шаг, Карен. Ускорь, потому что я так желаю. Ну же! Ближе! Иди ко мне. Будь со мной. Будь моей. В последний раз. В самый последний в этом мире».