.

Брет не то чтобы одержим был Клйэтоном, но что-то такое, фанатичное, он испытывал. И вот спустя несколько лет карьеры журналиста и с десяток — желания встретиться с кумиром — его, наконец, главный редактор вызывает в кабинет, выдаёт командировочный лист и задачу взять интервью у Красной звезды. Насколько это была удача или просто Брет всем уши прожужжал про Клэйтона, уж неизвестно, однако, едва ли не прыгая от счастья, Отри в тот же день бежит покупать билет в Нью-Йорк. Так называемая вторая столица США встретила его пробками на главных проспектах, мусором в метро и промозглой погодой. Брет селится в каком-то дешёвом отеле, просто не в состоянии дождаться концерта, а после и самого интервью. Ведь ему обеспечен вход за кулисы! Во время концерта он не удержался, протиснулся поближе к краю сцены и скакал под музыку, дурея от шквала эмоций, даже забыв снять бейджик журналиста. Впрочем, всем было плевать. Оператор потерял его из виду ещё в начале. — Если бы я приехал в Детройт, Вы бы провели экскурсию по своей студии? — задаёт дежурный вопрос Брет, а самому не терпится поговорить с Альбертом вне своих обязанностей. Чисто по-человечески, ведь ему есть, что спрашивать. Для себя. — Конечно, это ведь секретное место, — пожимает плечами тот. — Вплоть до экскурсии по кухне. Отри смеётся, делает пометки в блокноте, ведь съёмка нужна для доказательств — тем более, что залить на официальный канал никогда не помешает — а после всеми силами пытается заинтересовать Клэйтона своей персоной. Надо сказать, что тот феерически умеет игнорировать всё, что его не касается. Игнорировать всё, что хочет игнорировать, поэтому все отчаянные попытки ненавязчиво заинтересовать собой у Брета терпят провал. Завоевать его внимание казалось осадой крепости, и дело тут возможно как раз во времени — Скотт не из тех, кто легко идёт на контакт. Точнее, кто не желает продлевать его дольше, чем-то необходимо. И только под самый вечер на Брета посмотрели — долго так, внимательно, оценивающе. И Отри отлично читает чужие эмоции — у него получилось, Клэйтон заметил. Возможно, даже запомнил. Уже в отеле ему позвонил менеджер Альберта и пригласил завтра на поговорить. Наверное, это был самый счастливый день в его жизни. — Ты сказал, что тоже музыкант, — в гримёрке говорит звезда, а у Брета глаза горят — он помнит! — Ты вчера так сильно привлекал моё внимание, что мне аж интересно стало, — продолжает тот, и у журналиста чуть румянец появляется из-за настойчивости, но он нисколько не жалеет. — Что умеешь? — Всё умею! — выпаливает он, а потом, запнувшись, стал активно перечислять. — На всех инструментах играю, предпочтительно гитара, конечно; всё остальное — если научить. Но учусь сам и быстро! — поспешно добавил. Клэйтон хмыкнул. — Ты как будто продаёшь себя. Знаешь, ты мне старшеклассницу напоминаешь, которая последний год влюблена в какую-то звезду — вот столько же радости это у них вызывает. — Я лучше старшеклассницы, — лукаво говорит Брет, не сдержав свою натуру. И хитро улыбается. Клэйтон, рассевшись на пол дивана, по привычке широко расставив ноги, только выгнул бровь. — И чем же? Они тоже всё умеют, если научить. — Я изначально многое умею. И очень хорош в этом. — Покажи. Брет в восторге от того, что Альберт также любит эти двусмысленные разговоры, беря гитару. Странно, но голос не дрожал, а пальцы уверенно перебирали лады, хотя сердце громко стучало где-то под горлом. — Очень неплохо, — хвалит Клэйтон по окончанию. — Не думал музыкантом стать? Вести свой проект или сколотить группу? — Это цель всей моей жизни, — признаётся тот. — Но у меня нет ни денег, ни возможностей — я всего лишь журналист в среднего уровня издательстве, и пока это самая высокооплачиваемая работа из всех, что я перепробовал. Красный понимающе кивает. А потом спрашивает: — А на какие жертвы ради денег ты мог бы пойти? Брет моргает, прикидывает что-то, хмурится, а потом серьёзно выдаёт: — На очень многие, если жертвовать придётся не мне. А ещё те, которые не ведут к вегетарианству, уж не смогу только траву жрать. Второй снова кивает. Наклоняется. Подзывает к себе рядом на диван. Недоверчиво покосившись, Отри пересаживается, чувствуя, как любопытство подогревает странноватое поведение Клэйтона. — А поцеловаться с мужчиной сможешь? — с интересом спрашивает Скотт, чуть улыбаясь от своего же вопроса. — А что? — скалится Брет — нет, ну правда, его забавляет подобное. А еще, оказывается, взять его на слабо проще простого. — О, — только говорит музыкант, и не резко, чтобы не спугнуть, но быстро, чтоб не успели передумать, притягивает к себе Отри, целуя в губы. Тот опешил. Сначала просто замер, чуть приоткрыв рот, а потом решил включиться в процесс — а вдруг действительно заплатят за инициативу? Поэтому поцелуй выходит крепкий, влажный, даже можно сказать страстный. Оторвавшись друг от друга, Скотт вытирает рот тыльной стороной ладони, усмехнувшись. — Отчаянный, — говорит он. — Мне нравится. — Может, я тебе весь нравлюсь? — Брет хищно смотрит на мужчину, ждёт. — Может. — А, ну тогда извините, но, — он поднимается, делая вид, что намеревается уйти, — но моя гордость мне не позволит. Кем бы ты ни был, я не настолько фанат… — Да ты чуть не писался, — смеётся Клэйтон. — Видел я, как ты выплясываешь в краю возле сцены. И если ты считал себя незаметным, то сливаться с толпой у тебя физически не получится. А потом встаёт, сокращает то ничтожное расстояние, и властно целует снова, прихватив за шею, чтоб отстраниться не получилось. И Брет, не понимая зачем, слабо отвечает, хотя вообще-то собирался проверить намерения, а потом уже делать выводы. Но сейчас он, поколебавшись, отвечает охотнее, положив руки мужчине на плечи и прикусив тому губу. Пока не сильно. — Да, ты определённо мне нравишься, — говорит Альберт полушёпотом на ухо, прижимая к себе, и Отри почему-то стало очень стыдно. Точнее, не стыдно, а он смутился, ибо настоящий стыд у него вызывало очень мало вещей. — А сможешь меня удивить? — Я не клоун. — А я не говорю смешить, — и Клэйтон медленно спускается цепочкой коротких поцелуев по шее вниз, натыкаясь на ворот рубашки. — Просто удиви меня. Или ты не можешь? «Да я всё могу!» — рычит внутренний голос, а сам Брет гулко сглатывает, подавив стон, ведь первые пуговицы расстёгнуты и ему прикусывают ключицу. А через ткань соски потирают. Дыхание само собой сбивается, он прикрывает глаза думая, что это, наверное, не самый лучший поступок в его жизни, но интерес берёт верх, и он, коварно улыбнувшись, стекает из рук Скотта на колени. Тянется к ремню. — Даже так, — комментирует музыкант, но останавливает журналиста. — У тебя богатый опыт или хочешь потренироваться? — На самом деле ты мне тоже нравишься. И, раз уж остановили, он несильно толкает Клэйтона к дивану, забравшись на колени. Из-за худобы он кажется едва не хрупким, но настойчивостью покрывает всё. А ещё ловкий и гибкий. Брет показушно расстёгивает рубашку, позволяя смотреть на себя, любоваться собой, чувствуя, что как-то тесновато в штанах, и не ему одному. Отрицать, что ему это нравится — бесполезно. Широкая ладонь проводит по груди, гладит, и тот выгибается, как кот, размышляя, что обычно такие прикосновения у него вызывают несколько иную реакцию. Нависает над Клэйтоном, замерев. Тот видимо из того типа людей, которым важно щупать, в руках держать, вертеть, как вздумается, но при этом заботясь больше о чужих ощущениях. Обладать. Именно поэтому Брет тихонько высоко стонет, почти пищит, вцепившись в его футболку — Скотт прижимает Отри к себе, играясь с сосками: то лижет, то больно кусает, тянет, после сразу же опять зализывая. Дует. Удовлетворённо слушает жалкий всхлип. Они пахом о пах трутся, и это добавляет ощущений; ноги журналиста широко разъезжаются — на шпагат он вряд ли сядет, но вот растяжка позволит не только так сделать. Брет громко охает, распахнув глаза — чужая рука через штаны сжимает его член. Вообще, он надеялся отделаться проще, понимая, что каким бы не могло бы быть распределение ролей, трахать тут будут его. Поэтому слегка боязно; он делает ещё одну попытку взять инициативу на себя, но с него уже стаскивают брюки. Вздохнув, он снимает с Клэйтона футболку. — Какой же ты всё-таки классный, — говорит Клэйтон. — Я весь классный, я знаю, — Отри облизывается, похотливо глядя на мужчину — в конце концов, если участи не избежать, то надо получить удовольствия по максимуму. — От скромности не умрёшь, — смеётся тот, а потом резко замолкает. Ёрзает — всё-таки возбуждение даёт о себе знать. — Ты когда-нибудь уже?.. — Нет. Поэтому будь аккуратнее. Альберт кивает. Расстёгивает молнию на штанах, чтоб больно головкой не тереться, и Брет как-то заторможено уставился на причинное место, будто впервые увидев. — Ты и вправду школьницу напоминаешь. — Не занимался всякими непотребствами со школьницами, просто никогда не думал что это — в меня, — тупо отвечает журналист. А потом на пробу, с привычной, живой искрой во взгляде, проводит пальцами по члену. Неуверенно обхватывает ладонью. — Никогда бы даже не подумал, что буду таким заниматься, — признаётся он, двинув пару раз кулаком. Клэйтон стонет сквозь зубы, подаваясь навстречу. Снимает с Отри штаны до колен, и тому приходится встать, чтобы стянуть полностью, краснея от жадного, изучающего взгляда. — И краснеешь, как школьница, и такой же милый, — продолжает издеваться Альберт, злорадно наблюдая, как в голубых глазах искрит ярость. — Да в каком месте я милый-то?! — не выдержал тот, с готовностью усаживаясь обратно на колени. — В этом. И обхватывает плоть. Грубая горячая кожа ощущается слишком остро, и Брет не может сдержать стон, тут же прикусывая кулак — не хватало, чтобы кто-то залётный услышал. Но всё же набирается наглости, подавшись вперёд, чтобы органы соприкоснулись. Он запоздало думает, насколько это было оскорбительным, когда его член милым обозвали, а потом просто забивает — это слишком неправильно, странно, пошло, когда вот так вот, как в порнухе гейской, надрачивают сразу двоим. Журналист усмехается, кусая мощную шею Клэйтона — будто в отместку, потом, всё же утыкаясь ему носом в плечо, потому что сложно себя в руках держать. — Оближи, — просит тот, и Отри в рот два пальца просовывают. — И не болтай. Брет нечитаемо смотрит на него, принявшись как-то зло вылизывать пальцы юрким языком, чуть прикусывая, не разрывая зрительного контакта. Когда его подтянули ближе, а пальцы коснулись сжатого колечка мышц, в глазах журналиста мелькнула тихая, секундная паника. — Тише, — шепнул Скотт, как-то нежно поцеловав в дрожащее плечо. — Я аккуратно. Расслабься. Расслабиться Брет честно пытался. Когда первый палец вошёл до середины, ему вдруг стало так смешно от нелепости и тупости ситуации: он пришёл по звонку менеджера, а теперь его кумир ему пальцы в жопу суёт. Возможно, вырвавшийся смешок можно было счесть за истеричный, вот дальше только ему не до смеха стало: добавив второй, Клэйтон согнул их, проехавшись по чувствительной точке. — Господи, — прохрипел севшим голосом Отри, выгнувшись. Аж глаза заслезились. — Что, попал? — Да-А!.. Ещё раз так можешь?.. Хмыкнув, Альберт нащупывает бугорок, надавив. Брет судорожно комкает обивку дивана, а потом стонет громко, развратно, во весь голос, подставляясь. Трётся ноющим членом о мускулистый торс. Журналист даже пытается не быть эгоистом — елозит ладонями по бокам и груди, царапает короткими ногтями, кусается и рычит, больше походя на изголодавшееся животное. И тут же льнёт к ласкающей руке, всхлипывая. Это настолько охуенно, что у Альберта кончается терпение: наскоро вводит третий палец, слушая болезненное шипение, переворачивается, подмяв Отри под себя. Тот до побеления костяшек вцепляется дрожащими руками Клэйтону в предплечья, когда крупная головка упирается во вход. — Я аккуратно, — в который раз обещает музыкант, и одним плавным сильным движением сразу на всю длину, буквально натягивает того на себя, замирая. Брет силой втягивает воздух, потому что перед глазами уже темнеть начало — он дышать перестал; откидывается, прислушиваясь к ощущениям. Смотрит на Клйэтона и натыкается на донельзя довольную рожу. Тот крепко сжимая чужие бёдра, делает первое движение, видимо, всё же попадая по простате, ведь журналист вздрагивает, спрятав лицо в сгибе локтя. — Господи… — мычит он, стоило чуть-чуть поменять угол. — Зачем же так официально? — говорит Клэйтон, удовлетворённо чувствуя, как его талию судорожно сжимают коленями. — Знаешь, перевернись, наверное. Отри зло зыркает на него, мол, нельзя было раньше? — но послушно ложится на живот, прогнувшись в пояснице. И оказывается придавленным сверху. Его обхватывают поперёк груди. — Так мне удобнее будет держать, — объясняет Скотт. — И если что — чтобы твои крики никто не услышал. Сердце тревожно пропустило удар; Брет испугано косится через плечо, а музыкант вдруг громко смеётся. — Видел бы ты своё лицо сейчас! И, не дожидаясь возмущений, без предупреждения входит, удерживая. Отри только воздухом подавился, успев что-то нечленораздельное вякнуть, а после был уложен грудью. Неутешительные мысли, что его дерут раком, порождало нечто злое, и он, чуть приподнявшись, подался навстречу, тут же вскрикнув. Клэйтон инициативу оценил, вцепившись зубами в загривок. — Сволочь, — рычит Брет, хотя выглядит он совсем не грозно; изнывающее тело просит большего. Но вот когда темп увеличился, и его уже вдалбливают в диван, журналист не в силах себя контролировать: слишком острое, запретное удовольствие; он хнычет, растеряв всю свою пусть и скрываемую, но строптивую натуру, просит ещё. Ноги разъезжаются в стороны, не держат, а тут ещё Клэйтон лижет и кусает татуировки на шее. Ведёт рукой по выпирающему позвоночнику, спускается вниз, гладит подрагивающий живот, а потом обхватывает текущий смазкой член, двигая рукой в такт. — Тебе нравится? — жарко спрашивает он, простонав — он уже близок к финалу. Брет ёрзает под ним, потерявшись в ощущениях; снова что-то хнычет, задыхаясь от скорости. — Не слышу. — Да… — Громче! — Альберт сильно сжимает плоть журналиста, отчего тот звонко вскрикивает. — Да! — Молодец. Ещё пара жёстких движений, и Отри со стоном, больше похожим на крик, кончает, уронив голову на предплечья. Клэйтон, рыкнув, едва успевает вытащит член, спуская следом. Глубоко дышит, стараясь привести дыхание в порядок. Смотрит на не двигающегося Брета. — Ты там живой хоть? — Живой, — глухо отзывается тот. — Мне кажется, я в номер не дойду теперь… Он кое-как поднимается, пока Скотт скептически осматривает покрасневшие следы зубов и засос на шее. — Выглядишь так, будто тебя маньяк пытался изнасиловать, — хмыкает Клэйтон, про себя отмечая, что так он ему даже больше нравится. Спокойно встречает укоризненный взгляд, мол, и кто в это виноват? — и наблюдает, как журналист пытается натянуть на себя мятую одежду. — У тебя красивый голос, — наконец говорит Красный. — Я хочу продюсировать твои начинания — всё-таки недопустимо, чтобы такой талант где-то в редакции гнил. Отри замирает, недоверчиво оборачивается, внимательно ища в выражении лица Альберта подвох. — Ты мне понравился, — пожимает плечами тот. — Вот и всё. Весь понравился. От и до. Не застегнув рубашку, Брет какое-то время просто сидит, анализируя, потом резко подаётся вперёд, чувственно целуя, специально зацепив колечко пирсинга. Смотрит прямо в глаза. — Это вместо спасибо, — говорит Отри, вдруг схватив лицо Клэйтона ладонями и широко лижет по щеке, ухмыльнувшись обалдевшему музыканту. — Ты ж просил удивить? Ну вот. Кажется, я выполнил свою задачу. Несколько лет спустя. — Я уже ничему не удивляюсь, — вздыхает Клэйтон, наблюдая за мельтешащим вприпрыжку Стали с крыльями феи от детского костюма. — Ты уверен? — Брет хищно скалится, останавливаясь напротив. — Я тут недавно кое-то прочитал… — Давай не будем, — Альберт заранее не подписывается на какую-либо дичь, но от Отри ожидать можно действительно чего угодно, и существует почти стопроцентная гарантия, что он это всё равно воплотит в жизнь. А поэтому просто необходимо, чтобы кто-то наблюдал — либо помощником, либо свидетелем, либо соучастником. — О, уверяю, ты удивишься. — Он ногой толкает дверь, чтоб та закрылась, медленно подходя к другу. Любовнику, как бы странно не звучало. — Тебе понравится.