Альтруизм

Кровь все никак не хотела останавливаться. От нее у Тима кружилась голова; она затекала в горло, капала на губы и пачкала мелкие черные усики, падая с них то на пол — превосходно чистый, то на мятую одежду. Несмотря на то, что состояние было близко к паническому, он вспоминал, что нужно делать в этом случае, но мысли путались: наклонить голову вперед, чтобы не поперхнуться, или, наоборот, зажать ноздри и просто сглатывать? Вишенок на этом восхитительном торте было две: одна — у него начался приступ астмы, вторая — урок начался десять минут назад, поэтому в коридоре было пустынно и тихо, если не считать его тихих всхлипов. Умом Тим понимал: если он начнет плакать, то дышать станет совсем невозможно, но холодный рассудок никогда не был его сильной стороной — и вместе с соленой кровью по лицу потекли не менее соленые слезы. Каждый день в школе напоминал ему непрописанный в Библии ад. Новости из регионов, обновляемые в ленте, рассказывали, что такое «тяжелая жизнь» по-настоящему — где-то горели дома из-за аномальной жары, где-то случилось наводнение, где-то дети застряли в пещере и их не могут найти вот уже вторую неделю. На первый взгляд, это возвращало его в реальность, как бы говоря: все не так плохо, Тимми, все даже отлично. Но, то попадая впросак с каким-то плевым делом, то получая новые удары судьбы в лице местных гопников, в глубине души он тоже хотел оказаться где-то, где происходило настоящее бедствие. Локальные неприятности, в которые превратились его школьные дни, были легко решаемы, но копились, как дождевая вода в кувшине во дворе, намереваясь пролиться. А реальные проблемы, когда тебе негде жить или нечего есть — они, как утверждали авторы многих его любимых книг, открывали новые, доселе ему неизвестные, качества. Персонажи таких историй были жадными до жизни и держались даже за самые тоненькие волоски, отделяющие их от смерти — за ними было приятно и интересно наблюдать, перелистывая страницу и пропуская ночи напролет между строчками. Психологи утверждали, что от проблем неплохо было бы спрятаться в работе или уйти от их источника — но что делать, если источник большинства неудач — ты сам? Если некуда идти? Если не с кем поделиться тем, что закипало внутри, потому что «такое со всеми происходит, не преувеличивай»? И даже сейчас, рассматривая водяно-алые пятна на ладонях, он думал только о том, что устал. В этот раз его не били, не пинали — просто поднялось давление на перемене от смены погоды, кабинет доктора находился в противоположном крыле школы, а попросить помощи не хватило смелости. В какой-то момент Тим решил, что справляться самостоятельно ему проще, чем видеть украдкой закатившиеся от неприязни глаза одноклассников — и теперь, когда голова начала кружиться от недостатка воздуха, волнения и кровопотери, он продолжал так считать. Лучше так, чем чувствовать, что кому-то нет до тебя дела. Лучше как угодно, чем так! Он поднял лицо к размытой тени, закрывшей от него свет от окна, и, конечно, испугался. Он не рассчитывал на чье-то присутствие в коридоре — все же заняты… — Голову опусти, животное тупое, — сказал до боли (во всех смыслах) знакомый голос. Его обладатель не стал дожидаться исполнения команды — опустился рядом на колени, наклонил лицо Тима снова вниз, а потом крепко зажал переносицу. — Давно тут сидишь? — Н-не то чтобы… — И кто тебе нос расквасил? Почему не я? — Оно само, — просто ответил Тим. Реагировать на слова было тяжело: симптомы утомления не прошли, дыхания в груди становилось все меньше, и невидимый обруч плотно сжал горло, прихватывая жгутом легкие. Он закашлялся, и тогда дышать стало еще тяжелее: с каждым судорожным выдохом и вдохом слышался хрип и свист, характерный для астматического спазма. Кажется, собеседник понял, что он не в состоянии стояния, потому что вопросы прекратились. Когда Тим с надеждой подумал, что его все-таки оставят в покое и дадут умереть спокойно (хорошо, от кровотечения из носа еще никто не умирал, а вот от отсутствия кислорода — да, вполне), сильные руки легко подхватили его с пола. Он вспомнил, как в детстве мать сажала его в корзину на колесах в торговом центре — ощущения были такие же: медленное, но уверенное движение вперед, полностью от тебя не зависящее. Это внезапное, но однозначно теплое воспоминание о семье заставило его улыбнуться. — Охрененно, он еще и лыбится, — снова сказал знакомый голос. Тим невольно прижался лицом к чужому предплечью, чтобы лица не было видно, и увидел не менее знакомые темные пятна на рыже-коричневой шерсти. Если бы мог принюхаться — несомненно это сделал бы, чтобы безошибочно узнать дешевый мужской одеколон, которым пользовался только один хулиган в школе. — Что-то… что-то м-м-мне плох-хо, — пропищал он от осознания. Реальность начала сужаться и кружиться, вовлекая пятнышки — красные и темные — в нестройный хоровод. — Э, слышь, ты там умереть пытаешься? Я тебе уши оторву и к хвосту пришью, если ты на меня сблюешь, и так уже запачкал всего, ну еб… Тим очнулся на белой постели — и, вопреки первым ожиданиям, без маски на лице. Во рту оставался плохо различимый, но такой родной привкус Вентолина и металла — видимо, от крови. Он смутно помнил, что с ним происходило перед тем, как он потерял сознание: из носа полилось, как из крана, потом грудь сковало спазмом, потом закружилась голова и он, кажется, откровенно хотел умереть. Кто-то заботливо вытер ему лицо и руки, но на одежде еще оставались засохшие бордово-коричневые следы. — Очнулся, Тим? — мелодичным голосом спросил мистер Норберт. Обычно он обращался к школьникам по фамилии, но они так часто встречались с медбратом, что тот отбросил официоз; Тим догадывался, что, в глубине суровой финской души, ему было просто жаль мышонка. Будь у него хоть немного больше гордости, его бы это злило. А так… ну, так — все правильно. — Да, — слабо произнес он и сел. Голова продолжала кружиться, но уже сильно меньше — скорее, теперь она среагировала на подъем, а не на пресловутую погоду. — Когда почувствуешь в себе силы идти — можешь вернуться домой. Я уже написал справку, освобождающую тебя от занятий, возьмешь со стола и завтра отдашь учителю. — Спасибо, — почти не заикаясь, искренне поблагодарил Тим и глубоко вздохнул. О, это чудесное ощущение — возможность дышать полной грудью! Все относились к нему как к данности, но только не Тим. — А к-как я сюда..? Доктор Норберт улыбнулся, и Тим не смог сразу охарактеризовать эту эмоцию — то ли ему было смешно, то ли он сочувствовал, то ли что-то третье, неопознанное. — Мистер Муди тебя принес, ты был без сознания. Я уж подумал, что надо вызывать «скорую» и везти тебя в больницу — ты выглядел очень бледно и плохо дышал. А потом, — его улыбка стала шире, и Тим инстинктивно напрягся, — мне пришлось выводить Грэга из кабинета, потому что по своей воле он не хотел уходить: говорил, что нашел тебя на полу в коридоре в плачевном состоянии. Когда я ему сказал, что твоей жизни ничего не угрожает, и так уже было, он все равно не захотел уходить — правда, не объяснил, почему. Но отправить его на уроки пришлось в любом случае… Ваши отношения стали лучше? — Н-не-е-ет… — Правда? — Норберт явно был удивлен. — Ну, в таком случае, тебе придется передать ему «спасибо». Уже на выходе из кабинета до Тима долетели слова, которые были сказаны недостаточно громко и недостаточно тихо — будто врач сам не мог решить, надо ли ему это говорить или все-таки не стоило. — Не уверен, что он любит читать… Может, ему понравятся комиксы? «Ага», — обреченно и нервно подумал Тим, покидая кабинет. — «Комиксы. Про супергероев. Супер-гиена или что-то в этом роде». На следующий день Грэг Муди нашел на своем стуле небольшое письмо с благодарностями, написанное красивым почерком с очаровательными завитушками. Повертев его в руке и так, и сяк, не удосужившись прочитать дальше второй строки, он пожал плечами, положил его в сумку и моментально про него забыл бы, если бы не новый, не распакованный выпуск комиксов Myarvel, лежавший под письмом. Под красочными заголовками, на глянцевой странице таинственный герой кого-то спасал из полуразрушенного дома. И вот тогда-то… — Прибью гада, — тихо и почти нежно сказал Грэг, уже зная, чем займется на уроке математики. Он почувствовал удовлетворение и желание увидеть одного мышонка сразу после уроков, желательно — поближе со стеной, а лучше — в углу, ведь, как известно, хорошо зафиксированное тело не сопротивляется. Наконец-то альтруизм начал себя окупать…