Спой со мной, Крыса

      Как бы кто не считал, у нас у всех есть скрытые таланты: кто-то — прирождённый вокалист, кто-то — художник виртуоз, один — прекрасный танцор, другой — превосходно играет на нескольких инструментах. Многие даже не подозревают насколько талантливы и живут считая себя самым бездарным существом на свете… Многие… Но не Хайд. Он уже давно узнал что у него прекрасный голос, которому может позавидовать даже самые профессиональные певцы. Конечно понял это он не сам, ему сказала так Офелия… Она обожала вечерами вслушиваться в мелодичный голос своего сервампа, а он пел только для неё… Для неё… Поэтому то, Лоулесс и не поёт больше — ему больно, ведь даже самая редкая нота, слетевшая с его уст, заставляет вспомнить её мягкие локоны волос, добрый взгляд, бархатную кожу… Печально.       Вот уже много лет, даже веков, прошло с того момента как умерла Офелия, а беззаконие до сих пор не может петь, без слёз на глазах, ведь принцесса была его всем, он любил её и готов было на всё… Его пение, принадлежало лишь ей одной… Но теперь… Зачем ему это? И его запрет на песни никто не мог разрушить… Хотя нет. Бессонными, тёмными ночами Хайд позволял себе взять пару нот, но тихо… И то, только в моменты когда он совсем один, когда никто не видит его слабости… Его боли.

***

Тёмная и невероятно холодная ночь, во мраке которой часто теряются многие одинокие души, что вынуждены скитаться по лабиринтам своего сознания пытаясь найти ответы на вечные вопросы, ответа на которые просто-напросто не существует. Но она же в этом не виновна? Конечно нет.       Хайд сидел на подоконнике очередного отеля и молча смотрел на капли воды, что падали на стекло, после нетороплива стекая по нему и оставляя после себя влажный след. Настроение у вампира было паршивое, видимо всё дело в погоде, ведь она, в точности как игра Лихта — проникала в самое сердце, сея там тоску и отчуждение. — А помнишь, как ты любила дождь… Офелия? — спросил он в пустоту. — Я вот помню… Ещё я помню как ты любила слушать меня в такие моменты… — проговорил он, совершенно не зная что за дверью стоит Тодороки и внимательно слушает всё что говорит Беззаконие… Зачем? Он и сам не знал.

Nanimo Mienai nanimo Zutto, na ite ta Dakedo, kanashiin janai Ata takai, anata ni furetanoga, ureshikute

      Голос сервампа был прекрасен, несмотря на длительное отсутствие практики, он мог бы пленить любое сердце… Но разве он согласится ещё хоть когда-нибудь спеть? Вряд-ли.

Ааа ikanaide, ikanaide, itsumademo, zutto, hanasana I de Ааа ikanaide, ikanaide, konomama de

      Пианист, что опёрся спиной о стену вслушивался в слова песни, что так приятно грели душу, заставляя мурашки табунами бегать по его спине.

tsuka kokoro wa itsuka Tooi dokoka de min’na omoide ni naruto Shiranakute iino ni, shiranakute iino

Ini       Беззаконие продолжал петь, совершенно не замечая как слёзы обжигают его щёки. Как и обычно, он вспомнил о ней…

Ааа ikanaide, ikanaide, don’na toki demo hanasanа i de Ааа ikanaide, ikanaide, konomama de Ааа ikanaide, ikanaide, itsumademo, zutto, hanasana I de Ааа ikanaide, ikanaide, konomama de

      Лоулесс замолк, украдкой утирая солёные дорожки. Нет, он не должен плакать, он не должен показать свою слабину… Не сейчас. А артист отлип от стены и направился в свою комнату, теперь он кое-что решил для себя: демон просто обязан спеть с ним, и никого не интересует хочет ли он того или нет.