Алый демон

— Эрза! Сюда! Торопись! Голос Сё дрожит от плохо скрываемого страха. Он напуган настолько, что снова называет меня старым, хорошо знакомым ему именем. Прошло больше месяца, но призрак «сестренки Эрзы» никак не может оставить Сё. Остальные смирились с тем, что аловолосая девочка после очередного наказания изменилась, Сё — нет. Даже старик Роб махнул рукой на мое воспитание, что говорить о самом уязвимом в нашей банде? Волли взволнован не меньше. За пределами Системы у него остался старший брат. Спустя годы рабства мало кто поднимал тему семьи, оставшейся на свободе, но мы-то знали, что сейчас Бучанан думает о своем брате. И эти мысли мешают ему сосредоточиться на деле, заставляют критиковать каждый шаг, опасаясь погони. — Сё! Не кричи так громко! Милиана — единственная настоящая девчонка среди нас — подмечает, что больше всех шумит именно Волли. Тот быстро извиняется, не желая обижать девочку-кошку, и снова поторапливает всех. Симон оборачивается назад, пытаясь понять причину задержки. На мне его взгляд не задерживается. Я уже знаю, что он жил с Эрзой в одной деревне и дружил с ней до Системы, и не пытаюсь это исправить. Похоже, что мальчишка симпатизировал Эрзе, поэтому воспринял ее преображение слишком близко к сердцу. Хотя шансов на ответные чувства у него не было совсем. Рабство, знаете ли, совсем не располагает к романтике. Особенно, если мы все — дети. Особенно, если тело главной красавицы занял парень из другого мира. Джерар, замыкающий нашу группу, вздрагивает, очнувшись от дурных мыслей. В последние дни наш лидер сам не свой, что заметили все. Я смотрю на друга с немым вопросом, но тот не хочет говорить, упрямо мотает головой. Лезть в чужую душу здесь не принято, так что никто не настаивает. У каждого свои внутренние демоны. Хотя я, в понимании местных, бью все рекорды. — Эрл, а не Эрза, — напоминает Джерар, заставляя Сё обиженно надуться, а Симона нахмуриться. — И не бойтесь, нас не поймают. Все будет хорошо. Мне кажется, что он хочет добавить что-то ещё, но не решается. Возможно, помянуть надзирателей очередным плохим словом. Это стало своеобразной традицией среди рабов. А вдруг кто-то ещё, помимо Эрзы-Эрла, сбрендит и начнет считать себя кем-то другим? И что же это надзиратели делали такое, что аловолосая девочка не только от имени отказалась, но и от своей сущности? Помню, даже было соревнование, кто придумает самую страшную историю. Но то было раньше, когда побег считался невозможным. Сейчас мы не мечтаем, а действуем. Права на ошибку нет ни у кого. Фернандес так и не договаривает, понимая, что может спугнуть решимость Симона или Волли. Некрасивую тишину прерывает мой низкий голос: — У нас есть право на свободу, и на будущее, и на выбор. Идём, друзья. Я не кривлю душой, называя их так. Проведенное в Системе время здорово сблизило нас, укрепило узы, разрушенные моим вселением в тело Эрзы. Все мы потеряли семью, близких и нашли их заново, стали названными братьями и сестрами друг для друга. — Идём, Эрл. Мы продолжаем идти. Кандалы на ногах замедляют движение, цепи на руках не дают забыть о наказании за побег, но во взгляде цветет огонь решимости. Пан или пропал. Мы или сбежим, либо умрем, пытаясь сбежать. Я так никому и не рассказал, что произошло в день моего перерождения. Не смог рассказать, через что пришлось пройти десятилетней девочке-рабыне. Собственная память стала злейшим врагом — как бы я не хотел, от воспоминаний так просто не избавиться. Я моргаю, а в следующий миг переношусь в прошлое. В день, когда все кончилось… и началось. *** Свист плети. Хлесткий удар. Сдавленный крик. Хохот палача. Горячая кровь. В детском теле боль воспринимается куда сильнее. Терпеть сложно, не сорваться на крик ещё сложнее. Но я уже решил, что не доставлю тюремщикам удовольствия наблюдать за слезами своей жертвы. Вытерплю это унижение, а затем вернусь и отомщу. Заставлю их всех испытать куда более сильную боль. Разнесу эту Систему или как там её называют к хренам. И вырвусь на свободу. А вы, мои смертные тюремщики, будете в пыли валяться, будете молить меня сохранить ваши жалкие жизни! Свист плети. Хлесткий удар. Моя спина уже не ноет — горит. Опустив взгляд, могу увидеть собственную кровь на полу. Неосознанно я падаю вперед, но цепи на руках удерживают хрупкое тело от падения. Маленькая слабость не проходит незаметно для тюремщиков. Второй не спешит продолжить избиение, а первый подходит спереди и сует мне в рот что-то мерзкое и липкое. Я делаю то немногое, что ещё могу, и кусаю чужой язык изо всех сил. Затрещина откидывает мою голову в сторону. В глазах темнеет. Сдавленный стон. Ругань палачей. Они не скованы законом или моралью. Я же слишком измучен, чтобы сопротивляться. Только и могу, что греть душу мыслями о побеге, о своей мести. Вцепляюсь в эти мечты изо всех сил, отрекаюсь от реальности, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Горячая кровь. Она везде. И это зрелище навсегда врезается в мою нестабильную память. Я не смогу забыть тот ужас, через который пришлось пройти, но сделаю все, чтобы он не повторился. Я не Эрза — Эрл. *** — Вшивое отродье! Вы думали, отсюда так легко сбежать?! Тюремщики здесь на одно лицо. Для нас они безымянные угнетатели. Но этого подонка я помню хорошо. Мое перерождение началось с его удара под дых. В толпе окружившей нас солдатни мелькает и его напарник, извращенец, из-за которого мое тело бьет крупная дрожь. Как бы я не храбрился, как бы не старался забыть, тело помнит все. А подонки помнят мою яркую алую шевелюру, глумливо улыбаются и не сомневаются, кто стал зачинщиком побега. Они предлагают выдать одного, чтобы спасти остальных. Смеются и наслаждаются своим всесилием. Мерзкие крысы. Все понимают, что им плевать на того, кто вызовется зачинщиком, ведь боги здесь они. Они решают, кто будет жить, а кто умрет. — Это я! — Это я! — Я все спланировал… — И сказал, что им делать… Мы с Джераром говорим одновременно и не замечаем этого. Смотрим на палачей упрямо, не отводя взгляд. Знаем же, что если отвернемся, то просто покажем свою слабость. Сё, тот, кто спланировал побег, уже не может сдержать слёз. Милиана напугана не меньше. О чем думают остальные я не понимаю, уверен только в одном. Джерар, какого ты творишь?! Палачи смеются, а я прищуриваюсь в сторону друга. Иногда он такой дурак, что вообще непонятно, за что я считаю его здесь самым надёжным. — Неужели? А мне кажется, что это была девочка. Несмотря на драматичность ситуации, я не могу сдержать насмешки. Палач переводит надменный взгляд ниже и замечает, что на мне болтается не рваное платье, а шорты не по размеру. Девочка, говоришь? Тюремщик смотрит на меня почти с детской обидой. — Ты ещё кто? От смеха прыскает не только Джерар, но и кто-то из солдатов-охранников. Я скалюсь в ответ и буквально рычу в ответ: — Эрл, мать твою! Я зачинщик, заканчивай этот балаган! Джерар, обозванный придурком со всех сторон, смотрит на меня с непонятной решимостью. Смотрит так, будто я действительно могу вернуться живым. И тогда Фернандес обязательно надает по мозгам, чтобы не выпендривался больше. Мальчишка рычит не хуже меня: «Эрл!» — и бросается вперёд. Заслон из солдат сдерживает его, пытается прикрыть и откинуть назад. Меня уводят, таща за шкирку на спине. Но это не останавливает меня от ответного крика, в который не верит никто. Даже я сам. — Все будет хорошо, Джерар! Это совсем не страшно! Палач, идущий рядом, высокомерно хмыкает. Я смотрю на него с нечеловеческой злостью и думаю, что убью эту мразь первой. Обязательно убью. *** Голова гудит как после старой доброй попойки, но звон цепей в который раз напоминает мне о жестокой реальности. Муть перед глазами никак не станет четкой, но я знаю, что проснулся в клетке. Любое неосторожное движение отзывается пронзительной болью, горло сорвано. На лице запеклась корка крови, дышать больно. Я знаю, что должен встать и вернуться к друзьям, но просто не могу. Я вымотан и физически, и морально. Лежу мешком на холодном камне пока не ловлю местную белочку. Ведь Джерар выламывающий хлипкую дверцу мечом это точно глюк. Краем сознания я понимаю, что если кто и мог пробиться ко мне, так это Фернандес. Упертый рыцарь, чтоб его. Он что-то говорит, бормочет, но шум крови в голове заглушает его речь. А затем падает на колени рядом со мной, бережно откидывает слипшиеся пряди алых волос и застывает. Не слышу. А теперь еще и не вижу. Мы слишком оглушены моей травмой, чтобы заметить приближение солдат. Кто-то бьет Джерара со спины, один ударом вырубая недо-рыцаря. Это их не останавливает. Звери в человеческой обличье пинают егоя приговаривая месть за убитых товарищей. Я все ещё не могу пошевелиться, но пытаюсь изо всех сил. Пытаюсь, наплевав на боль в вывернутых конечностях и темноту с правой стороны. Почему… они творят такие ужасные вещи… Что мы сделали, чтобы заслужить это?! Подняться мне не удалось. Банально не хватило сил. Ползком, я подтаскиваю непослушное тело к Джерару. Вонючие сапоги перекрывают мутный мир, но я замечаю голубые пряди. Замечаю и пытаюсь оттолкнуть охранников, пытаюсь защитить своего друга. Закономерно получаю свой пинок под ребра, который отбрасывает меня в сторону. Кто-то из солдатни посылает меня прочь, приговаривая, что отыграется на бунтовщике сполна. Когда Джерара протаскивают мимо меня, его губы шевелятся. Каким-то чудом я понимаю, что он пытается сказать. «Мы должны сражаться!» Назад дороги нет. Продержись, Джерар. Я обязательно вытащу тебя. Плетясь по коридору в сторону общих клеток, я замечаю трупы тех, кого убил Джерар. Никто не позаботился об убитых, даже другие охранники. На самом деле им все равно на своих товарищей. Очередной предлог, чтобы отыграться на безропотных рабах. По дороге меня никто не останавливает, не помогает. Полуживой одноглазый ребенок здесь в порядке вещей. От этого на душе становится еще противнее. Я знаю, что больше не смогу здесь оставаться. — Эрза! Сестрёнка! Заметивший меня первым Сё снова окликает старым именем. Я отворачиваюсь в сторону, стараясь скрыть травму. Кто-то спрашивает, в порядке ли я, но его быстро затыкают. Я же иду к старику Робу. В нашей клетке он единственный маг, может и придумает что-нибудь с моим глазом. Старик призывает всех к тишине и осматривает мое лицо. Все, что может предложить бывший волшебник, это глазная повязка. Становится ненамного легче, но только потому, что теперь не нужно отворачиваться. Слыша очередной вопрос насчёт Джерара, я заметно напрягаюсь. Это замечает старик Роб, предусмотрительно сжавший мое плечо. Симон продолжает разглагольствовать, из-за чего Сё начинает реветь. Нервы у пацана ни к черту. Громкий плач быстро разносится по всему этажу, привлекает стражу. Те не собираются подтирать мелкому сопли, замахиваются, чтобы заткнуть его так же, как заставили замолчать Джерара, и игнорируют остальных. Непростительная роскошь. Я сбрасываю с плеча немощную руку и бегу вперед. Изо всех сил вцепляюсь в копье надсмотрщика и тяну на себя. Тот не может поверить, что против него вышел раб, которого все запомнили девчонкой, и даже не сопротивляется, завороженно смотря на меня. Я же, выдрав копье, взмахиваю им, разбрасывая стражу по сторонам. И откуда только сила взялась? Всего час назад думал, что умру, не дойдя до друзей, а сейчас будто снова стал собой, сильным парнем из секции фехтования. Перемена происходит слишком быстро, никто не может понять, что произошло. — А? — Это из соседней камеры! Я слышу непроизнесенные слова Джерара, слышу его призыв бороться. У моих ног валяются оглушенные тюремщики. Я хилая одиннадцатилетка, какое еще доказательство нужно? Мы можем сбросить оковы рабства! Мы можем стать свободными! — Это восстание, — мой голос сорван из-за недавнего наказания, но слова слышат все. Слышат и повторяют, передают дальше. Я говорю тихо и уверенно, эта уверенность быстро разносится по этажу и эхом поднимается к остальным. — Мы не получим свободу, повинуясь или убегая. Мы должны сражаться!!! На меня смотрят с неверием, со страхом. Никто не может поверить, что всесильный охранник повержен тем, кого еще недавно истязали палачи. Но я знаю, что это оцепенение скоро пройдет. Так и происходит. Симон первым подходит к оглушенным стражником и забирает их оружие. В руках мальчишки оно смотрится нелепо, но кто бы говорил, да? Товарищ становится рядом и повторяет мой клич, поднимая тяжелое копье: — Это восстание! За свободу! Я смотрю на него с одобрением и перевожу взгляд в сторону выхода. Там, в комнате наказаний, страдает Джерар. Держись, друг, свобода близко. *** Ощущение времени смазывается, Джерар не может сказать, сколько часов он провел в палате наказаний, подвешенный за кисти, вынужденный слушать унижения надзирателей. Часов? Или уже дней? От долгого молчания горло осипло, губы потрескались, тело избороздили новые раны. Боль физическая не сравнится с той, которая терзает его душу. Не справился. Не доглядел. Не защитил. Подвёл всех, кто поверил в него, в безумный план побега. Джерару плевать на себя, но Симон, Волли, Милиана и Сё его семья, которую нужно оберегать. Эрза — случай совсем другой. Красноволосая девчонка для него ближе кого-либо другого. Выделять её среди остальных неправильно, но Фернандес не может по-другому. Эрза не замечает, но он присматривает за ней, отвлекает надзирателей и… не справляется. Вернувшаяся после наказания девочка уже не та. Джерар замечает это первым. Хромая походка, дрожащие пальцы, кровь на губе, — при виде такой Эрзы ему становится невыносимо больно, — и пустой взгляд. Взгляд мертвеца. Эрза несколько дней шарахается от прикосновений, путает имена и лица, сидит в углу и отказывается есть. Джерар не смеет подойти к той, корит себя за фантомную вину. Он первым замечает странности и становится последним, кто узнает о необратимом. Больше не Эрза. Красноволосая девочка с мечтательной улыбкой осталась в комнате наказаний. Эрл, просто Эрл. С Эрлом не поговоришь по душам, ему не нужна защита. Джерар внимательно следит за ним, понимая, что больше никогда не увидит Алую. Он помнит слова «просто Эрзы» и жалеет, что не осмелился дать ей фамилию. Может тогда… Эрл совсем не переживает насчёт имён. Он туже затягивает великоватые штаны, не вспоминает о женском теле и ведёт себя совсем по-другому. Эрл не говорит о том дне, а Фернандес не спешит напоминать. Джерар рассеянно улыбается, когда друг впервые подходит к нему и заговаривает. Будто и не было того наказания, будто Эрза не канула в небытие… «У тебя есть план побега?» Джерар не мог отвести взгляда от таких знакомых карих глаз. Сколько бы он не вглядывался, увидеть прежнюю наивность так и не смог. Решимость? Безжалостность? Да. Фернандес смотрит на Эрла как на ровню и шёпотом озвучивает план. В ответ слышит не послушное согласие, а здравые возражения. Вместе они обсуждают грядущий побег до полуночи, пока не отключаются от усталости. Днём Джерар по привычке присматривает за красноволосой фигуркой, которая упрямо таскает крупные глыбы. Вечером они снова засыпают вместе, постепенно отшлифовывая план. Эрл не дергается от прикосновений, начинает разговаривать с остальными, пусть теперь избегая Симона. Фернандес рад такому товарищу, ведь теперь смог разделить ответственность за остальных. Эрза была особенной, а Эрл… Эрл напарник, он такой же как Джерар. Он не удивляется, когда тот прикрывает Сё, но бессильно злится, когда надсмотрщики уводят друга. Снова. Снова Джерар не справился, не защитил. Ему плевать на тюремщиков, только жалостливый взгляд Милианы удерживает его от немедленного штурма комнаты наказаний. При первой же возможности (которая выпыдает только через несколько дней) Фернандес сбегает из толпы измученных рабов в другой коридор. Его переполняет злость к надзирателям. Худое тело в сравнении с ожиревшими тюремщиками необычайно ловкое. Джерару удается обезоружить двоих, оглушить одного и отрубить кисть второму. Единственный «уцелевший» смотрит на него с ужасом, как на исчадие ада, и не успевает защититься от неумелого клинка в слабых руках. Джерар оставляет окровавленный меч в глотке другого тюремщика, прокалывает живот третьему. Он знает, что стал чудовищем, но ради Эрла Эрзы готов и на большее. Побег в собственные мысли помогает ненадолго. Даже в полуобморочном состоянии он слышит некоторые фразы палачей. Одна из них подобна потоку ледяной воды. Джерар напрягается, стоит этим тварям заговорить о ней. — Вспомни ту девчонку, которая была тут пару дней назад. Вот она кричала и плакала, верно? — Да уж, хорошо тогда постарались. Она еще себя пацаном возомнила. Вот умора-то! Джерар не видит, но его глаза темнеют от еле сдерживаемой ненависти к своим мучителям. Он слышит незнакомый голос, который смеётся за его спиной, хотя оба палача стоят впереди. Жирный плющит его щеки и в восхищении говорит об предназначении Системы, великом жертвоприношении и воскрешении бога. У Джерара вянут уши. — Заткнись, свинья. Голос за спиной замолкает, пока палачи переговариваются о наглом рабе. Вскользь упомянутое восстание вызывает мимолетную улыбку. Эрл времени зря не теряет. Надзиратели делают вид, что им просто надоело мучить Джерара, но он чувствует их страх. Их животный мерзкий страх. Хлопает дверь, оставляя подвешенного мальчишку наедине с притихшим голосом. — Я ненавижу… Я ненавижу этих ребят, ненавижу их бога, ненавижу весь мир… Даже если это реально, зачем нужен такой бог, если он не может позаботиться о таких детях, как мы? Я ненавижу его! Чужой смех возвращается. «Глупый мальчишка. Ненависть делает меня сильнее… А эти глупцы даже не заметил, что я был рядом с ними все это время. Конечно, они хотят вернуть меня к жизни, хотят воскресить мое тело… Но это без сильной ненависти это бессмысленно…» Джерар вертит головой по сторонам, замечает появившийся вокруг дым, в котором сверкают демонические глаза, и не может отвести от них взгляда. На один миг он вспоминает уверенное «У тебя есть план побега?» и также уверенно говорит: — Отвали. Джерару плевать на бога этих фанатиков. Но богу на него — нет. «Ты счастливец, пацан». Голос говорит о своей силе… Говорит, говорит, говорит… Джерару плевать. «Моё имя Зереф…» Но выбора у него нет. «И ты станешь моим телом!» Дым окутывает его тело, заполняет мысли и затмевает образ аловолосого друга, наделяя Джерара невероятной силой. Теперь Фернандес сможет защитить свою семью. Теперь все изменится, ведь теперь… он не Джерар. Он — аватар Зерефа. *** Легче всего получается отбить свой сектор. Никто не ожидает, что покорные рабы поднимут восстание. После поднимается тревога, охранники становятся более подозрительными и умелыми. Мы тоже учимся, с каждым разом все легче обезоруживая врагов. Мне удается раздобыть помятый щит и маленький меч. Почему-то это придаёт уверенности, будто раньше я часто сражался таким образом. Это странно, ведь в прошлой жизни посещал секцию исторического фехтования, а не рыцарских боев. Держать щит для меня в новинку, но тело Эрзы схватывает все на лету. Оружие в моих руках начинает танцевать, что замечает Симон. Я тоже не знаю, как научился этому. Какая разница, если это поможет в восстании, верно? — Сегодня мы отобьем восьмой сектор! И тогда появляются они. Волшебники Райской Башни. Они сразу показывают разницу между обученными надзирателями и кучкой рабов. От ярких лучей вреда больше, чем от десятков мечей. Люди падают и не поднимаются. Остальные видят это и в панике бегут назад. Силы неравны, у нас нет мага, которого можно было противопоставить в ответ на эту атаку. Старик Роб что-то шепчет под нос, игнорируя весь мир вокруг. Колдует? С его здоровьем любое заклинания может стать последним. Я вспоминаю один из его многочисленных уроков. После перерождения сложно не верить в магию. Так что в глубине души я знал, что тоже маг. Что у меня есть не пробужденная сила, присутствие которой чувствовалось во время сильной паники или гнева. Только тот, кто верит, что магия существует, верит в себя и в то, что он может сосуществовать с природой в полной мере использует волшебство. Рабы бегут назад, бросая отвоеванное оружие на землю. Людская лавина огибает меня с двух сторон. Удивительно, но внутри лавины все равно образуется пустота. Я здесь и не здесь, наблюдаю за бегством будто со стороны. Эта ситуация хорошо знакома мне еще по прошлой жизни, когда ещё в сопливом детстве я потерялся в универмаге. Как? Где? Когда? Не помню, но чувство одиночества в толпе знакомо мне куда лучше, чем я думал. Что тогда, что сейчас — я один. Или… Я слышу низкий звук. Нечто гудит, гудит настолько сильно, что перебивает испуганные вопли и крики. Я прикрываю здоровый глаз, погружаясь во тьму. Так ничто не отвлекает меня от этого звука. От этой прекрасной песни. Пой, мой клинок! Я тянусь к этому неземному звуку, хватаю его и чувствую вибрацию в собственном горле. Сомнений нет. Эта песня — часть меня, как продолжение руки или ноги. И я могу петь. Брошенное на землю орудие дрожит, начинает сиять. Оно жаждет битвы! Это желание и есть неземная песня, которая захватила мою душу. Я чувствую себя сторуким великаном, для которого десяток магов — жалкие мошки под ногами. Копья, мечи поднимаются в воздух и несутся к темным магам. Несколько мгновений, во время которых я всесилен, и враги повержены. И только после приходит откат. Первое использование магии здорово бьёт по магическому резерву. Не зажившие раны не укрепляют моё самочувствие: дышать и говорить больно. Подняться с колен (и когда только успел упасть?) нелегко, но я удерживаю ставший легким меч в руке, поднимаю его вверх, заново воодушевляя остальных. Нечего противопоставить вражеским магам, говорите? — За мной! Этой силой я смогу спасти Джерара, смогу освободиться. Сомнений нет. Жалости тоже. — П-погоди! Мы действительно сожалеем обо всем! — Мы делали это всё потому, что у нас не было выбора! — Единственное, что нас здесь держит — приказ. Вы победили, ребята! М-может разойдемся миром? Жалкие отбросы. Вы искалечили сотни, тысячи людских жизней, разрушили семьи, разлучили любимых. Нет ничего, что может оправдать вас. Я не помню, что пережила настоящая Эрза, но мне хватает и собственных страданий. С дороги. *** Истерзанный Джерар не выглядит беспомощным рабом. Он подвешен за руки, его ноги скованы неразбитыми цепями, а голова понурена вниз. Он не знает о восстании, о том, что все наши уже свободны. Многие серьёзно пострадали, поэтому их отправили на отвоеванные корабли. В комнату наказаний пошёл я один, хотя освободить Джерара рвались все мелкие. Особенно старался Сё, но ему пришлось из-за вывиха остаться на корабле под присмотром старика Роба. Милиана попросила возвращаться быстрее, ну, а Волли мыслями был далеко отсюда. Симон по негласной договоренности стал лидером и повел освобожденных людей дальше, к побережью. Я доверял ему не так сильно как Джерару, но пацан показал себя в прошедших боях. У него все получится, меня ждёт последняя битва. Коридор к палате наказаний не охраняется, но можно увидеть, что его покидали в спешке. Я не расслабляюсь до последнего момента, готовлюсь снова защищать свою жизнь. Чувство опасности взвывает с новой силой, хотя единственное живое существо здесь Джерар. Измученный, искалеченный, дышащий через раз… Он совсем не выглядит рабом. Я должен поскорее перерезать веревки и разрубить его цепи, но непозволительно медлю. Человек с внешностью Джерара никак не реагирует, когда мой меч перерезает веревки, а мои руки ловят его тело. Я, не касаясь новых ран, пытаюсь на глаз оценить вред. Ничуть не жалею о смерти тех, кто пытался задержать меня и вымолить пощаду. Друг молчит, но я по себе знаю, что он понимает происходящее, только ответить не может. — Мы отвоевали Райскую Башню. Освободили всех, кто был жив. Никто из надсмотрщиков больше не сможет навредить нам. Симон захватил корабли. Сё вывихнул ногу, но жив. Наши потрепаны, но живы, — шепотом рассказываю я. Взгляд у Джерара более осмысленный. — Другим повезло меньше. Пока мы собрали достаточно оружия, пока разобрались… Во время боя скорби нет места. Но сейчас, когда все кончено начинается отходняк. Я шепчу и снова слышу предсмертные крики, отчаянные вопли. Вспоминаю, как вокруг меня падали на землю люди, и понимаю, что мог бы спасти. Если бы двигался быстрее, сражался лучше, думал не о победе, а о других… — Но мы побили их… Сейчас мы все свободны! Джерар несмело поднимается, я подставляю свое плечо. Фернандес не принимает помощь, старается держать расстояние. Я прищуриваюсь, снова ощущая присутствие чужого. «В этом мире свобода лишь иллюзия… Забавный человечек, ты уже забыл об этом?» Громкий голос в моей голове затмевает песню, лишает возможности колдовать. Я смотрю на шатающееся тело Джерара и понимаю, что он тоже слышит этот голос. Слышит совсем не другом уровне, из-за чего стал послушной куклой неведомого кукловода. Джерар говорит о великой цели, лучшем мире, истинном предназначении Райской Башни, нет, Системы-R. Говорит как один из чокнутых фанатиков, которые заправляли этим местом. Свобода не та вещь, которая существует в этом мире… Я знаю, что сейчас Джерар должен испытывать нечеловеческую боль. Он не должен лениво расхаживать по комнате, не должен щелчком пальцев убивать спрятавшегося тюремщика, не должен мечтать о каком-то Зерефе. Труп трусливого предателя врезается в стену. Человек с лицом моего друга зловеще смеется как ребенок, заполучивший желанный приз. Это все неправильно. ЭТО не Фернандес. ЭТО не может быть Фернандес. ЭТО демон во плоти, не иначе. Демонам нет места в человеческом мире. — Прекрати! Удивительно, но ЭТО останавливается. ОНО выжидающе смотрит. Я поднимаю меч, его острие смотрит в грудь ЭТОГО. — Ты ненавидишь их? — вкрадчиво спрашивает демон, благоразумно сохраняя дистанцию. — Ненавижу, — соглашаюсь без всяких раздумий. — Но то, что ты делаешь — перебор. Ты ничем не лучше тех, кто мучал нас. — Вот как… Тебе недостаточно того, что они сделали? Они сломали тебя, заставили отказаться от себя, стать… Эрлом. Эрза, они сломали твою жизнь! Лишили всего! — соблазнительный голос срывается на крик, теперь я вижу, что Джерар еще жив и борется с паразитом. — Почему… ты не ненавидишь их? Впервые за мучительный разговор в мутных глазах проскальзывает человеческая эмоция. — Я человек. Не демон. Я подхожу к другу, не отпуская меча, готовый атаковать в любой момент. — Отпусти его. ЭТО предлагает завершить стройку, провести ритуал и вернуть в мир непонятного Зерефа. ЭТОМУ правда интересно мое мнение. ЭТО только смеется, когда слышит мой нахальный отказ. — Я не стану тебя убивать, — снисходительно говорит ЭТО, позволяя приблизиться мне ближе. — Ты расчистила мне путь, дорогая Эрза. Мой меч опущен, а плечи дрожат. Пусть разум спокоен, детское тело совсем не привыкло к таким нагрузкам. Я ведь не маг, а так, перерожденец. В честном бою против неизвестного демона мне не выстоять. Придется отбросить в сторону гордость, принять правила идиотской игры, иначе Джерар так и останется послушной куклой. — Ты любил её, — всего три слова затыкают демон пасть. Его снисходительность оборачивается страхом. — Любил Эрзу. Хотел подарить ей свободу. Хотел быть с ней всегда. Фернандес выставляет руку вперёд, не пуская меня дальше. Демон в его глазах напуган, настоящий Джерар сломлен. Я не знаю, каких трудов ему стоило принять преображение Эрзы в Эрла, и понимаю, что хожу по тонкому льду. Единственное, что сдерживает демона от моего убийства, это слепая вера Джерара. Вера в меня, в то, что я помогу и поддержу, в то, что я могу спасти. — Так почему ты сдался? Почему отступил? — я шепчу тем самым соблазнительным тоном, заставляя друга побледнеть. — Сдался на милость демону. Джерар, мне не нужна эта сила. Мне нужен ты. Меч падает на землю, друг отступает назад, смотря на меня с надеждой и испугом, я одним шагом сокращаю расстояние и целую Джерара. Очищение! Мысленно я вовсю кричу это слово, разом выплескивая всю оставшуюся магическую силу. Ноги слабеют, тело начинает оседать на пол, а ошеломленное лицо Джерара заслоняют темные круги. Я смутно вспоминаю, что эту способность получил после перерождения, но многое остается непонятным. Мой разум не в том состоянии, чтобы выстраивать сложные логические цепочки или раскрывать заговоры вокруг очередного перерожденца. Интересно, правдивы ли воспоминания о том, что это заклинание снимает все эффекты с выбранной цели? Если это так, то откат длиной в лет семь, не меньше, кажется малой ценой. Свобода Джерара для меня важнее дурацкого магического истощения. Свобода от рабства, демона — не важно. Я не позволю никаким цепям сковать ни Фернандеса, ни кого-либо еще. Никогда. — Эрл! Я слишком устал, чтобы сопротивляться внезапной сонливости. Малодушно моргаю, чтобы проснуться только спустя сутки в совсем другом месте. Последнее, что видит мой единственный глаз — испуганное лицо Джерара, первое, что бросается в глаза после пробуждения — его синеволосая голова. Получилось? Мы правда свободны?