Ненависть?

Когда они расшвыривались словами — каждое было выверенное и отточенное, словно копье, — поначалу были по разные стороны баррикад. Но во время ругани, брани и споров сходились воедино. Оказываясь с ним лицом к лицу, она запрокидывала голову, задирая подбородок; его глаза сверкали убийственной ртутью, а длинные пальцы впивались в ее плечи. Так было всегда. Наверное, она схватила его за галстук; может, он зажал в кулаке ее волосы. Возможно, она толкнула его к стене и потащила вниз для поцелуя; может быть, он перегнул ее через стол и тесно прижался к ее бедрам своими. Не важно, как это началось. Все и всегда происходило одинаково. Он любил кусаться: ее шея, плечи, округлость груди или изгиб бедер. Он оставлял по всему ее телу отметки, что прожигали насквозь, до самой души. Следы зубов, обрамлявших синяки, иногда окрашивались красными штрихами в местах повреждения кожи. Когда он поднял голову и издал похожий на рычание звук — дикий, глубокий, животный, — она схватила его за волосы и дернула вниз, поощряя на очередной укус. Ей нравилось дразнить его: охватывать руками груди, предлагать их и отталкивать его подальше, когда он смел приблизиться. Она подхватывала подол юбки и задирала ее до талии, смеялась ему в лицо, когда он бранился, сражаясь с колготами и бельем. Она дразнила, издевалась, провоцировала его, доводя до раздражения на грани ярости, пока он не закидывал ее ноги себе на талию. Пока не разрывал одежду — плоть к плоти. — Ненавижу тебя, — выплевывала она, пятками упираясь в его поясницу. — Это взаимно, — рычал он, толкаясь в нее. Она прижалась к нему, когда он ухватил ее крепче. Их взгляды встретились — сердца громыхали, кровь опаляла. — Ненавижу тебя, — говорили они. — Я ненавижу тебя. Ненавижу. Я ненавижу тебя за то, что ты делаешь со мной. Потому что больше никто на это не способен.