Доверие

      — Тебе нужно отдохнуть.       Праул отмахивается. Хромдом подходит ближе и краем видеопотока фиксирует суть документов, разложенных на столе. Что-то связанное с «Крушителями».       — Ты вообще не отключаешься, Праул. Как давно ты проводил дефрагментацию? Ничего страшного не случится, если ты часик отдохнешь.       Праул смахивает файлы с одного датапада на другой, разворачивает карту сегмента, в который отправлены «Крушители», и высматривает в нем что-то. Хромдом кладет ему руку на наплечник:       — Праул, ты слушаешь?       — Да. Ничего страшного не случится, если я отдохну, — повторяет он, не издевательски, а сухо, как дрон.       Хромдом вентилирует над его плечом в нерешительности — несколько кликов. Праул не обращает на него внимания. Он занят выстраиванием маршрута, который даже не сбросит Спрингеру. Он делает это для себя: ставит себя на место командира «Крушителей» и понимает, какие решения тот примет. Это немного жутко. И бессмысленно.       Праул делает это, потому что спустя столько тысяч лет войны, сотен тысяч лет, он привык знать все.       И еще — потому что переживает. Единственный, наверное, за кого он переживает, это Спрингер.       Хромдом… завидует. Немного.       Праул изменился с тех пор, как они были напарниками. Они и после того, как война вспыхнула, работали вместе, но постепенно их отношения изменились. Праул отдавал все больше приказов. Хромдом все глубже погружался в чужие тайны, о которых придется молчать. Поначалу ему нравилось, а теперь он устал — от игл, от насилия и от опасности. И от Праула, делающего вид, что он — не живой мех, а безыскровый компьютер.       От Праула, для которого он, старый коллега, всего лишь фигура на тактической доске, и можно перемещать его, сбрасывать ему приказы, заставлять нырять в сознания, от которых потом не отвяжешься…       Хромдом скучает по искренности. По тому, как Праул умел бояться и возмущаться, нервничать и улыбаться.       — Давай я немного разомну тяжи, — предлагает он. — Смотри свои файлы. Чтобы расслабиться, тоже надо настроиться, а ты этим пренебрегаешь.       — Ты не должен, Хромдом, — откликается Праул.       Он не должен. Конечно, он не должен. Они так много сделали вместе — так много натворили, точнее. Странного и страшного. И да, Хромдом не должен относиться к Праулу хорошо после этого. Любить Праула. Дорожить временем, проведенным вместе в этом кабинете, когда Праул на него даже не смотрит.       Он кладет руки на основание шеи. Для установки мнемохирургических имплантов его пальцы тоже перестроили. Они стали тоньше и более подвижными, чем раньше. Он приминает кабели, слушая слабый хруст. Праул поводит головой влево, потом вправо, что-то потрескивает в шее. Засохшее масло?       Этот миг удивителен, осознает Хромдом. Удивителен тем, что Праул все еще доверяет ему. Единственное бессознательное, наверное, его действие, но — он не сворачивает секретные файлы, не опускает датапад экраном вниз, не напрягается, подпустив его сзади. Хромдом улыбается под маской, разминая миниатюрные крепления.       Тяжело хранить тайны Праула. Неприятные, мерзкие тайны. Но Праулу должно быть не менее тяжело, потому что Хромдом видит: он все еще не превратился в компьютер. Пока он еще умеет доверять старому другу, пусть даже больше не оперирует словом «друг», он — Праул.       Тяжело дорожить тем, кто не дорожит тобой. Хромдом чувствует, как Праул слегка расслабляет приводы, позволяет плечам опуститься. Он все еще смотрит в датапад, но — слегка расфокусированно.       Хромдом выдвигает иглы. Совсем немного — чтобы пройтись ими между кабелей. Альтернативное, куда менее жуткое преимущество — иглами можно дотянуться до таких мест, которые даже самыми тонкими пальцами почесать не получится. Праул выпрямляет спину, кладет локти на стол, двумя руками сжимая датапад, и замирает. О, да, это приятные ощущения.       Самое странное чувство, которое Хромдом испытывает к Праулу, — он хочет знать еще больше его тайн. Видимо, это как наркотическая зависимость. Узнав половину, хочется еще. Хочется понять, как Праул живет с этим: он подписывает приказы, отправляющие на смерть, он допускает эксперименты, которые запретил бы Прайм, он работает на победу, игнорируя ее цену. Он следит за всем, и он — один. Если он не делится с Хромдомом, со своим лучшим другом, самым близким и самым доверенным, то — ни с кем не делится. Жутко, должно быть, жить так.       Хромдом хочет сказать Праулу, что ему вовсе не обязательно быть одиноким. Но он уже говорил — Праул недоуменно посмотрел на него тогда и уверенно ответил: «Мы — команда, Хромдом. Мы все — команда».       «Мы все», фраг! Хромдом имел в виду другое. Не автоботов. Не дурацкую ответственность, которую они на себя взвалили, пытаясь спасти целый мир от тех, кто не очень-то хотел его уничтожать!       Но Праул разучился думать иначе.       Хромдом отводит руку и протирает иглы дезинфицирующим раствором, который всегда у него с собой. Праул слышит его, но не пытается повернуться, даже голову не поднимает. Он расслабился — то, против чего он все время сопротивляется. Он открыт.       Можно все узнать о нем.       Можно проверить, сохранились ли где-то глубоко, под бесстрастной маской циничного логика, какие-то чувства. Хотя бы и к Спрингеру! Хромдом сможет это пережить. Ему станет легче, если он узнает что-то о самом Прауле, а не только о его работе.       Хромдом снова опускает ладонь на подставленную шею. Иглы уже убраны. Он потирает ее вверх-вниз, переходит на плечи. Склоняется над Праулом так, что почти касается маской шлема.       — Спасибо, — говорит Праул. Голос звучит устало.       — Проведи дефрагментацию, — напоминает Хромдом.       — Теперь я никуда не денусь, — откликается он. — Ты сделал так, что мне больше не хочется работать.       Хромдом хлопает его по дверце и кивает, прежде чем уйти. Подобие шутки — самое искреннее, что можно выдавить из Праула. Остается довольствоваться этим.