Исключение

      Это знают все.        Другие Каге, старейшины, феодалы, шиноби абсолютно разных деревень: от высококлассных джоунинов и членов АНБУ до десятилетних учеников Академии. Это знают и местные купцы, торгующие всякими заморскими штучками, и гражданские, живущие по всей Стране Земли. И может сложиться необычное впечатление, что это знание закладывается в мозг еще до рождения, потому что практически невозможно отыскать человека, который бы об этом не знал.        Это знают все: Нидайме Цучикаге, сильнейший обладатель стихии пыли и стиля земли, возможно, сильнейший их обладатель за всю историю мира шиноби, нечеловек, который на целый десяток уровней выше лучших джоунинов собственной деревни… ненавидит вторжение в личное пространство.        Муу славился своим ледяным равнодушием, абсолютным, жестоким безразличием. Были правила, законы и принципы, которых он стойко придерживался и подчинения которым он желал видеть у каждого шиноби своей деревни, и ни одного нарушения или неповиновения он не прощал: ни детям, ни старикам, ни собственному ученику и будущему Сандайме Цучикаге. Муу не волновали ни чья-то боль, ни смерти его подчиненных, ни праздники и всеобщая радость во время военного затишья. И что бы ни случилось, он всегда сохранял невероятное холодное спокойствие.        В этом мире почти не было вещей и явлений, которые Муу бы любил или ненавидел. Почти.        По каким-то странным, совершенно необъяснимым причинам личное пространство волновало его. И каждый точно знал: приближаться к Муу можно не более, чем на один метр. Дальше можно, ближе — слишком опасно.        Когда Муу вел неторопливую беседу с учеником, Ооноки всегда охотно шагал сбоку, но держался на расстоянии в метр.       Когда глава АНБУ с уважительным поклоном протягивал ему секретные документы Суны, то стоял он примерно в двух метрах, покорно ожидая, когда Цучикаге прикажет оставить бумаги на столе либо подойдет и возьмет их с рук сам. Но чаще выпадал первый вариант.        Когда миловидная пожилая женщина с сединой на висках и с полными слез глазами на коленях умоляла Муу пощадить ее сына и не казнить за попытку военного переворота в Иве, то она старалась удержать дистанцию.       И так было всегда. И со всеми. И каждый безумец, что приближался к Муу слишком близко, тотчас же жалел об этом глупом решении.        Каждый безумец. Кроме него.        Муу гордился своим холоднокровием, своим острым умом и спокойным разумом. Он не делал исключений из правил даже для самого себя. Но почему-то делал для него.        Почему-то Мизукаге мог подойти к нему чуть ли не впритык.        Почему-то Мизукаге мог резко обнять его со спины и при этом выжить.        Почему-то Мизукаге в порыве гнева мог схватить его за темный воротник и притянуть к своему лицу, заглядывая в обычно такие пустые глаза.       Почему-то Мизукаге мог после длинного и утомительного совета случайно уснуть на плече рядом сидящего Цучикаге и почему-то Муу не будил его.        Почему-то Мизукаге мог ласково касаться его лица, уже не скрытого маской, мог нежно гладить кожу длинными тонкими пальцами, мог утыкаться в его холодную шею, не спрятанную под серыми бинтами.       Почему-то Хозуки Генгецу всегда являлся его исключением, и на самом деле Муу уже давно знает почему. Знает, но не признается себе никогда.