Сеанс в половине пятого

      Доктор Джон Уотсон в третий раз за последние пятнадцать минут взглянул на массивные стенные часы, висевшие с правой стороны от его рабочего стола. Стрелки показывали без двух минут пять, а пациент должен был прийти полчаса назад. Хотя Уотсон и не был педантом, но точность ценил, и несмотря на то, что сеансы с мистером Холмсом были оплачены заранее на месяц вперёд, бездарно тратить время в пустом ожидании совсем не хотел.       Уотсон окинул взглядом кабинет, прикидывая, чем бы можно заняться. На окне раскинули острые листья три тёмно-зеленых гиппеаструма – подарка сестры на открытие практики. Хотя сам Джон никогда не был хорош в уходе за цветами, но Гарри сочла, что растения будут придавать больший уют и обжитость кабинету. К тому же, в какой-то эзотерической книге она прочитала, что гиппеаструмы притягивают деньги, а в данный момент для Джона это было как нельзя более актуально. Доктор тяжело вздохнул, отгоняя неподходящие мысли, и полил цветы из небольшой эмалированной лейки, стоящей рядом на подоконнике. Он уже подумывал, не проверить ли ему наличие пыли на книжном шкафу (что, конечно, учитывая его склонность к чистоте и порядку, было маловероятно, но лишним никогда не бывало), но неожиданно дверь распахнулась, и без всякого приветствия в кабинет вошёл молодой высокий мужчина. Небрежным жестом скинув пальто на стул, он, не ожидая приглашения, уселся в большое кожаное кресло для посетителей и молча уставился на Уотсона.       Почему-то доктор был уверен, что это и есть ожидаемый Шерлок Холмс. Он почти не обсуждал предстоящие сеансы с анонимным заказчиком, предпочитая выявлять беспокоящие человека проблемы непосредственно из первых уст, но на основе некоторых фраз смог составить предварительное впечатление. Нетерпимый, заносчивый, склонный к саморазрушению – вот основные характеристики, предоставленные ему на его будущего пациента. – Добрый вечер, мистер Холмс! – со всей возможной доброжелательностью произнес Уотсон. – Рад, что хоть и с опозданием, но вы всё же смогли добраться сюда.       Одной из психотерапевтических методик Уотсона была предоставлять возможность высказаться самому пациенту. Поэтому доктор спокойно отнёсся к ответному молчанию и просто стал ожидать дальнейших действий Холмса.       Через несколько минут тот тяжело вздохнул и вытянул вперёд длинные, казавшиеся почти бесконечными, ноги в начищенных до зеркального блеска чёрных ботинках. Ещё через пару минут Холмс снова вздохнул. Он несколько раз обежал взглядом кабинет, составляя как бы виртуальную опись всего находящегося там, включая три сотни медицинских изданий в двух больших книжных шкафах, а затем сосредоточился на самом докторе и тоном оскорблённого достоинства произнёс: – Неужели вы всерьёз считаете, что мне может понадобиться помощь врача, тем более такого, как вы?       Уотсон не собирался обижаться на двусмысленную реплику, а лишь уточнил: – Насчёт необходимости для вас каких-либо психологических консультаций – это можно будет обсудить позже и подробнее. Но хотелось бы узнать, что вас не устраивает в моей квалификации?       Холмс довольно ухмыльнулся, как будто подсёк зазевавшуюся рыбку на невидимый крючок, а затем быстро, не останавливаясь, заговорил: – Доктор, долгое время проработавший в горячих точках с военными и жертвами военных действий, после несчастного случая с одним из пациентов… (Суицид? Нет, скорее, сам сорвался на однополчан с огнестрельным оружием)... вернувшийся в Англию и пытающийся заняться частной практикой с помощью родственников, отношения с которыми тоже весьма напряжённые. И теперь смертельно скучающий от ежедневного обсуждения проблем обманутых жён и разорившихся брокеров. Жизнь в Лондоне дорогая, и приходится на многом экономить и умерять запросы.       Уотсон ошарашено выслушивал поток неизвестно как оказавшейся озвученной посторонним личной информации. – Но откуда!? Сведения о моей прежней работе засекречены, а нынешняя, как я надеялся, выглядит вполне достойно и представительно.       Холмс лишь передёрнул плечами: – Это видно любому, кто задастся целью использовать свой мозг. Ваша стрижка, всё ещё достаточно короткая по армейскому образцу, кабинет, в котором остались некоторые вещи от прошлого владельца, а вы не успели или просто не удосужились это поменять, неуместные цветы на подоконнике – явно подарок от родственника в целях наладить не лучшим образом поддерживаемые отношения. И сборник «Психологическая подготовка военнослужащих в зоне ведения активных боевых действий» на ближайшей полке, явно не для нынешней работы, но судя по состоянию и закладкам – долгое время бывший настольной книгой. – Боже, это потрясающе! – воскликнул Уотсон. – И вы только на основе этих деталей смогли сами воссоздать всю картину моей жизни? И даже придти к выводу о случае с Паркинсом? Сомневаюсь, что это сообщил вам ваш родственник, потому что вряд ли такие сведения прибавляют плюсов репутации врача и настраивают на скорейший успех лечения. – Странно, обычно не так говорят, – озадаченно проговорил Холмс. – А как же? – Пошёл к черту и не лезь не в своё дело!       Джон рассмеялся: – В жизни я сталкивался с очень многими необычными вещами, поэтому привык верить своим глазам, а не чужому мнению. И даже если форма подачи информации была не идеальной, то в её истинности сомневаться не приходится. И это было невероятно! – Вижу, вы не так безнадёжны и способны ценить талант, – хмыкнул Холмс. Он старался выглядеть бесстрастным, но было заметно, что восторженная похвала Уотсона не оставила его равнодушным. – Пожалуй, мы сможем договориться. Вы будете регулярно докладывать моему бр… вашему заказчику о моих успехах в психотерапии и получать причитающийся гонорар. А я не буду тратить время на посещение вашего кабинета, сэкономив его для более важных вещей. Уотсон задумчиво приподнял бровь. – Это ваш любимый метод взаимодействия, манипулирование? Но для того, чтобы рапортовать об успехах, даже «заочных», мне нужно знать суть подлежащей устранению проблемы. Что натолкнуло вашего родственника на мысль о необходимости вам посещать психотерапевта?       Холмс от возмущения чуть ли не подскочил на кресле: – Причины, которые кое-кто считает важными, на самом деле смехотворны. Всего лишь трудности с социализацией и некоторые вредные привычки. Ничего, с чем бы я не мог при желании справиться сам. А заставить кого-то что-то захотеть против своей воли не сможет никакой, даже самый гениальный, врач. – Да, это я вижу. Вы категоричны и самодостаточны. Но всё же ваш вариант мне не подходит. Я не привык получать деньги обманом. Лучше уж отказаться от сотрудничества прямо, а причину можете указать любую. – И тогда мой неотвязчивый брат будет искать мне новых и новых мозгоправов? Ну уж нет! Вам придётся согласиться на моё предложение, потому что оно выгодно всем. – А если я всё-таки откажусь? – Ну тогда вам же придётся хуже.       И Холмс в упор уставился на доктора своими серо-голубыми переливчатыми глазами словно на лягушку, подготовленную для препарирования. – Это что, шантаж? – Возмущению доктора не было предела. Что себе позволяет этот тип! Мало того, что хамит и выпендривается, так ещё и угрожает. – Можете хоть дырку взглядом просверлить, но ничего противозаконного не найдёте. – Например что-то типа того, что дома у вас хранится незарегистрированный пистолет? – в голосе Холмса впервые за всё время проявилась откровенная заинтересованность. – Оригинальное хобби для психотерапевта. – Думаю, здесь вы ошибаетесь, – твёрдо заявил Уотсон. – Никакого оружия у меня дома нет. А если кому-то и придёт в голову его там искать, теперь он уж точно не сможет его обнаружить.       Холмс взмахом руки прервал возражения доктора: – Ну отрицаете, как хотите. Забавляйтесь вашей игрушкой тайком. Хотя она, пожалуй, может быть даже полезна в некоторых случаях. Ладно, тогда стоит зайти с другой стороны. Думаю, в вашей личной жизни есть некоторые вещи, которые бы совсем не понравились вашим пациентам, узнай те о них… – О чём это вы? – Вы как минимум два-три раза в месяц фантазируете о своих пациентах (заметьте, я говорю не о пациентках) в сексуальном плане.       Не будь выдержка Уотсона закалена многочисленными стрессами, он бы, наверное, покраснел после этих слов. Он всегда был чрезвычайно щепетилен в вопросах врачебной этики, но он действительно интересовался мужчинами. Джон не был геем, он был бисексуалом, (к счастью понять и принять свои предпочтения ему удалось давно), но заявлять об этом в открытую никогда не стремился. А Холмс в который раз оказался прав, и не преминул тут же заявить о своём открытии. Но как бы то ни было, сдаваться на милость остроглазого и колкоязыкого нахала, напрочь лишённого понятий о воспитании и приличиях, доктор не хотел. – Хорошо, оставим в стороне мою ориентацию. Но интересоваться сексом вполне нормально для здорового мужчины. А вас, как я понимаю, эта сфера совсем не волнует? – тоном полнейшей врачебной конфиденциальности поинтересовался он.       Холмс презрительно поджал губы: – Естественно, нет. Тело лишь транспорт для генерирования и передачи идей. – Так, так… Всё ясно. Как я понимаю, себя вы считаете выше плотских инстинктов, но о чём тогда может сказать ваш костюм? Разве эти продуманные до последнего штриха сочетания цветов, узкие до предела брюки и рубашка, которая почти не позволяет дышать, не притягивают взгляды и не провоцируют вполне однозначные мысли? Если вас не интересует флирт и поиск партнёра, то зачем тогда всё это? – Какой примитивный подход, – с негодованием произнёс Холмс, – если наличие у человека хорошего вкуса и следование моде вызывают у вас подобные соображения. Но каждый видит только то, что способен видеть. И если мои брюки наводят вас на какие-то мысли, то не моя в этом вина.       Уотсон почувствовал, что разговор начинает перетекать в какое-то совсем неправильное русло, и резко осадил: – Нет у меня никаких мыслей, тем более о вас! Меня вообще не интересуют избалованные и наглые золотые мальчики, не мой типаж. – Для психиатра вы чрезвычайно плохо разбираетесь в людях. – Холмс обиженно надул свои необычной формы губы. – Я никогда не пользовался семейными средствами и связями. – Не имеет значения. Сути это не меняет. Наше общение ведётся исключительно на профессиональной основе, и ничего больше. – Неужели?.. Меня это, конечно, тоже не интересует, но я не выношу обмана. А сейчас вы мне бессовестно лжёте!       И тут Холмс демонстративно потянулся, поправил края идеально отглаженных манжет, а затем резко закинул одну ногу на подлокотник кресла. Доктор Уотсон сглотнул. Как бы вызывающе себя не вёл и что бы ни говорил этот тип, но он был действительно хорош. Джон с заметным усилием воли попытался отогнать от себя чувственный морок. На самом деле он никогда не позволял себе откровенно сексуальных мыслей относительно своих пациентов, но и те не вели себя до такой степени провокационно. – Поверьте, за свою жизнь я навидался всякого, включая стриптиз в гораздо более профессиональном исполнении, – стараясь казаться спокойным, заявил Уотсон. Однако здесь он, вероятно, слегка покривил душой: не обнажив и запястья, Холмс возбуждал сильнее, чем целая группа голых стриптизёров. – Ах вот как! Опять пытаетесь врать!       Холмс королевским жестом поднял руку с длинными тонкими пальцами на уровень глаз, внимательно изучая аккуратные розоватые ногти, а затем медленно опустил на ширинку брюк, скользнув куда-то по паху и ниже. Пола пиджака прикрывала самое главное, в то же время вызывая однозначные ассоциации. То, что это представление занимало и его самого, выдавали лишь легка порозовевшие скулы. – Зато я уверен, что последние пять минут вы не можете думать ни о чём другом, кроме того, есть ли на мне бельё… – томным голосом почти промурлыкал Холмс.       Это был прямой вызов уверенного в своей неотразимости мужчины. Но и Джон не собирался уступать. – Пожалуй, я решил этот вопрос уже минуту назад, – спокойно проговорил он. – В следующий раз белья точно не будет, а пока оно на вас и причиняет некоторые неудобства. Ваша любовь к критически минимальным размерам не всегда идёт на пользу.       Холмс сверкнул своими бесовскими глазами: – Однако, вы бесконечно самоуверенны, доктор. – Нет, просто так же, как и вы, стараюсь правильно и точно оценивать обстановку. И сейчас я убеждён, что определённые мысли возникли не только у меня! – Что, нынче в медицинских университетах стали обучать телепатии? – Холмс, – не выдержал Уотсон, – вы невыносимы, наглы и язвительны!       И уже тише добавил: – Но как же при всём этом великолепны! И как это может сочетаться в одном человеке? Мне кажется, что не хватит и сотни сеансов, чтобы в вас разобраться! – И если бы я позволил, что бы вы хотели узнать? – О, это необычное сочетание идеального тела и гениального мозга! – Джона будто прорвало, он уже не мог больше сдерживаться. – Я бы хотел исследовать каждый аксон и нейрон, создавший это чудо, восхищаться, узнавая, как работает уникальный механизм вашего разума. Понять способы, которыми вы выстраиваете свои наблюдения, и методы, которыми вы делаете на их основе потрясающие выводы.       Холмс на мгновение прикрыл глаза, а затем открыл, опаляя Джона бушующем внутри расширившихся зрачков чёрным пламенем. – Почему у вас в кабинете нет кушетки? – почти прорычал он. – Это огромное упущение для психотерапевта. – Обещаю, в следующий раз она обязательно будет, – Джон, уже не удерживаемый правилами и рассудительностью, почти мгновенно оказался напротив этого роскошного соблазнителя. – А пока придётся обойтись тем, что есть. – Да, но только в этот раз, – пробормотал Холмс. Он всегда предпочитал оставлять последнее слово за собой, но сейчас это уже мало кого волновало.