а получилось как всегда

Наруми в принципе не криворукий. Он может состряпать что-нибудь вполне годное за десять минут, неплохо управляется с иголкой и даже в силах завязать хвост одной рукой, другой отбиваясь от вампиров. Ночью. Верхом на Всаднике апокалипсиса. Но да, среди всего, что ему легче легкого, опции «чертовы крокеты» нет. И нет, сказать по-человечески ртом «Шусаку, ты мне очень нравишься, давай встречаться, переезжай ко мне в комнату» он тоже не может. — У-у, — тянет Рика за столом, поправляя чокер на шее. Сегодня на отряд дали отгул, и даже при таком раскладе надеяться Наруми не на кого. — У-у-у, — подхватывает Яйои, с непричастным видом протирая очочки. Уж от кого, а от нее подобных пассивных подколов Наруми точно не ожидал, и терпение его уже на пределе. — Взяли бы да помогли! Тоже мне хозяюшки, — ворчит он глухо, и от охватившего его раздражения сухари совершенно самостоятельно разбегаются по столешнице. Воцарившийся на кухне срач становится еще хлеще. — Ну правда, девочки, — вяло вступается за него Кагияма. Толку особо нет, потому что они бессовестно ржут над Наруми втроем, и Наруми в миллиметре от истерики. Всегда так — когда кому-нибудь из них нужна помощь, Наруми бежит первый, ибо он лучший в мире лидер и друг номер один тоже, а стоит затупить самому Наруми, так это дикий гогот и нескончаемый стеб. Месяца два как минимум. Наруми еле сдерживается, чтобы не заорать. Не то чтобы крокеты такие уж сложные, он понимает. Нетрудно замесить тесто из картошки и накатать более-менее ровные колобки — даже ребенок справится, но еще хотелось бы, чтоб это было вкусно и по виду не напоминало раздавленные машиной снежки. Наруми не питает надежд, но и не сдается пока. Он хорошо помнит дом и плохо — мать Шусаку. Вроде бы она приезжала иногда, все путешествовала по стране, в редкие визиты в Айти проводила время с семьей и все гладила Наруми по волосам, стоило ему прийти в гости. Крокеты ее на вкус тоже были ну такое, однако никто не жаловался — Шусаку наворачивал их за обе щеки, а Наруми номинально не хватало матери. И он любил Шиэн, наверное. Но крокеты у нее и впрямь были посредственные. Тем важнее ему не налажать сейчас, потому что Шусаку еще спит и не знает про его задумки, и от того энтузиазм в нем плещет пуще прежнего — он будто бы невзначай посыпает девочек мукой в отместку, под их возмущенные визги брызжет раскаленным маслом на плитку и откровенно веселится. Ну, он уже двести раз порезался и обжегся, зато вымучил партию относительно ровных крокетов — Кагияма ворует пару штучек, пока Рика с Яйои со всех сил отвлекают Наруми и получают еще и по горсти сухарей за шиворот. Все безобразие, естественно, валится на пол и липнет к ногам, но Наруми смеется над их перепачканными лицами, и это нормально. Девчата рвут его на части, изображают удивленного Шусаку, и вторую партию они делают сообща — получается хреново, ибо все то разваливается, то липнет к рукам. Зато вместе. Наруми силком скармливает им неудачные экземпляры. — Я сейчас умру, — громко ноет Рика. Наруми ничуть не легче, и остальные поддакивают, давятся, но едят. Вроде последние вышли неплохо. — Больше никогда их есть не буду, — пищит Яйои, хватаясь за живот. Угвазданные сырым яйцом очки ее лежат на столе, и она близоруко щурится — Наруми хочет напомнить, что в столовой им и так их дают раз в год под расход, а хэндмэйд в условиях наступившего конца света вообще-то на весь золота, но куда там. Разве с них добьешься благодарности. Естественно, отмывать кухню Наруми приходится в одиночку — его одолевает желание отхлестать ребят полотенцем, чтоб не мешали, в то же время охота заставить их помогать, а то нечего бездельничать, и в итоге он шугает их шваброй и так и застывает с воткнутыми в пучок палочками для еды, потому что Шусаку появляется на лестнице и сонно трет глаза. — Чего шумите? Всю казарму поди разбудили, — говорит он, чуть охрипший и взъерошенный, и все смотрят на него, как на дурака. Он босой и в тапках, и на нем растянутая старая футболка Наруми, и Рика пропускает смешок и подталкивает Кагияму с Яйои на выход из кухни. Наруми готов вслух умолять, лишь бы она промолчала. — Мы тут вот, — он неопределенно поводит плечами, и палочки вываливаются из волос его и летят вслед за шваброй. — То есть я. Готовлю завтрак. В знак подтверждения фритюрница радостно плюется маслом, и Наруми в два прыжка добирается до плиты, врубая вытяжку посильнее. Он успешно притворяется, что красный весь от жары, а вовсе не от нежного оттенка во взгляде Шусаку. Шусаку спускается, на цыпочках лавирует меж горами мусора на полу — он помятый со сна и пахнет зубной пастой, и у него по скуле полоски от подушки, и они впервые ночевали вместе сегодня, и да, остальным не обязательно об этом знать. Наруми выразительно фыркает на девчат, и троицу как ветром сдувает, потому что здесь прибираться минимум часа два и Шусаку осторожно обнимает его со спины. У Наруми внутри все тоже будто в шарик закатывается — сердце его делает длинный ход и вновь чуть ускоряет биение, и он махом забывает заготовленную речь. Так-то ему нужно многое сказать Шусаку. Например, что он горячий даже через одежду и от его близости Наруми нагревается и теряет способность формировать связные предложения. Или что он действительно старался, возился с начинкой все утро и вызубрил рецепт из кое-как откопанной в заброшенном молле книги. Или что да, крокеты Шиэн никто не повторит, и их прошлые обычные жизни никогда не вернутся. Но Наруми предпочитает молчать. Шусаку чешет о него нос и кладет голову ему на плечо. С темной челки его еще капает вода. — Крокеты, — он даже не спрашивает, потому что и так все ясно. Наруми старается выложить их так, чтоб самых уродливых не было видно. — Подумал, тебе понравится, — отмазаться у него тоже не выходит, но попытаться-то надо. Шусаку не дает ему развернуться в объятии. — Макото, ты милый, — Шусаку выносит вердикт и грустно усмехается, и Наруми поспорил бы, кто из них милее, но в следующей серии. Не в их единственный выходной, когда Шусаку липучий от недосыпания и жмет его к шкафу. Это похоже на их детство, когда Шусаку задалбывал его своими неуместными уважительными суффиксами и обращением на «Вы», только теперь Наруми очень даже не против внезапных обнимашек и разговоров до полуночи. Продвигается все медленно, но верно, и он не знает, что сказать, чтоб ничего не испортить. Решает ничего не говорить. За столом они сидят тоже в тишине, и в Наруми честно не лезет больше — он пораженно смотрит, как по лицу Шусаку ручьями бегут слезы, как он улыбается наперекор самому себе и ест прям руками, и Наруми ни за что не хотел его расстроить, но то ли удача у него черная, то ли Шусаку настолько сильно его любит, что даже не жалуется особо. — Вообще-то да, — вслух додумывает за него Шусаку, проглотив, и до Наруми доходит, что это была не мысль, а вполне себе вербально. Ну что же он, дурак совсем. Они поминают Шиэн по-разному — Наруми зажмуривается, чтоб воспроизвести в памяти руки ее и лицо, а то Шусаку слишком похож на нее, и образы их смешиваются. Шусаку двигается ближе к нему и вытирает лицо подолом футболки, и у него алые пятна цветут по коже и губы чуть припухают от слез. Он распускает Наруми волосы. Наруми смахивает крошку сухарей с его подбородка и наклоняется, чтобы впервые поцеловать его. — Это ужас, — признается Шусаку, стоит им оторваться друг от друга. Наруми пытается переспросить, но его опять целуют, и у него непроизвольно закрываются глаза. — Давай вместе в следующий раз? — через смех просит его Шусаку чуть позже, когда они ползают по кухне и выгребают из-под шкафов мучные барханы. Наруми не обижается и не возражает. Надуться тоже может попозже. — Ну скажи хоть, что? Пересолил? — Выпытывает он, убирая прядь за ухо. Шусаку вновь смотрит на него с этим своим мечтательным видом, вздыхает снисходительно. Горень посуды в раковине им тоже делить пополам. — Макото, — мягко окликает его Шусаку, и за сим разговор окончен, Наруми понимает. — Ты просто жуть какой милый. Наруми не перечит и после в комнате, среди одеял на до сих пор незастеленной кровати, пока Шусаку сидит на нем и влажно скользит языком в его рту — на нем все еще его футболка, у них все еще общеотрядный отгул. Да, точно, когда-нибудь Наруми научится. И, наверное, когда-нибудь получится не как всегда.