В смерти

Король Алистер отрекся от трона. *** Даже в Антиве, где совсем немногие снисходят до того, чтобы проявлять хоть какой-то интерес к деталям политики южных государств, людям стало любопытно, почему ферелденский монарх, который, в целом, был любим народом, просто ушел вместе с несколькими преданными соратниками и исчез в гномьем Орзаммаре, пообещав никогда больше не вернуться. Говорили, что в последнем обращении короля к его скорбящим людям он сообщил, что настал его Зов, его последний долг как Серого Стража; он пообещал, что Ферелден выдержит испытание временем, как и всегда было до этого, и в качестве последнего, сердечного прощания отказался от всех земель в пользу своего единственного сына, наследного принца. Алистер всегда верой и правдой служил своему народу - таким уж человеком был король. И хотя он признавался, что изначально коронацию принял с неохотой, со временем он дорос до своего титула. Но никогда не забывал Стражей, их жертвы, их долг, от которого нельзя отречься. Таков путь Серых Стражей, и такова была его судьба с момента его Посвящения, как и судьба любого из Стражей, раньше или позже. Это всего лишь то, что делают Серые Стражи, это всего лишь его долг, а король Алистер всегда гордился тем, кем он являлся. Победа в войне. Бдительность в мире. Жертвенность в смерти. *** А знаешь, Алистер ушел в Орзаммар. Я знаю. *** Сурану никогда особо не привлекала жертвенность... ни когда он был послушником в Башне Магов, ни во время Мора, и уж конечно ни во время гибели архидемона. Он предпочитал, чтобы его поступки в значительной степени служили его собственным интересам, хотел соответствовать образу, который придирчиво сотворил: что хорошего принесла бы ему собственная благотворительность там, где он сейчас оказался, в Антиве, среди Воронов? Участвовать в напыщенных и вероломных танцах политиков Антивы, когда это ему было нужно, и баловаться разнообразными удовольствиями и развлечениями - вот, что занимало Сурану, когда он покинул Ферелден. Он провел девятнадцать лет в Башне, горящий желанием восстать против своих тюремщиков-храмовников. Посвящение в Серые Стражи было честью, великолепным способом сбежать, а позднее - испытанием. Эльфы не могут вести за собой армии. Маги не могут покидать Башню. Никто из Серых Стражей не может убить архидемона и выжить. Суране обо всем этом говорили, а он лишь насмехался, смотрел своим противникам в глаза и дразнил: посмотрим. Но теперь те дни были давно в прошлом, оставив не более чем приятные воспоминания, вызывающие некую ностальгию, и ничего, по чему бы он очень скучал. Он двигался дальше к более заманчивым перспективам, познавая и смакуя мир, который был спрятан от него два десятка лет. Во всяком случае, Вороны показали себя достойными поставщиками различных впечатлений. В конце концов, у Воронов был Зевран или, точнее говоря, Зевран решил убить несколько Мастеров-Воронов (не то чтобы Сурана не приложил к этому руку то там, то сям), и теперь у Зеврана были Вороны. К чему же Суране обменивать решетки Башни Магов на ограничения ордена, одержимого уничтожением порождений тьмы до тех пор, пока в течение последующих сотен лет не начнется новый Мор, когда он может просто уехать и получить... всё, что хотел? Вероятно, он не проживет еще пару сотен лет, так что перспектива следующего Мора не особо пробуждала в нем интерес. По мнению Сураны, принципы вроде долга - это всего лишь еще одна разновидность тюрьмы. *** Знаешь, когда он сказал, что мне осталось тридцать лет - всего тридцать! - я рассмеялся ему в лицо. Что такое тридцать лет? Это, должно быть, целая вечность. Ты никогда не воспринимал смерть всерьез. Как и свой возраст. Это случилось однажды. Да, и Морриган спасла тебя от необходимости пройти ту маленькую проверку реальностью. *** "Но что именно такое Зов, отец?" Мальчик - действительно всего лишь мальчик, несмотря на то, что одет он в королевскую броню и может с культивируемой с детства непринужденностью вершить судебные дела - сидит напротив своего отца в личной гостиной дворца, где щедрый огонь тепло потрескивает в камине и отбрасывает нежные отблески на лица их обоих. Мальчишка, напоминающий королю самого себя, но старше, чем когда он сам принял корону. "Это... сложно. Серым Стражам вообще-то не положено говорить о деталях", - вздыхает он, мягко проводя пальцами по щетине на подбородке. Хоть и шептались при дворе, как король постарел за последнее время, для его сына он оставался всё тем же бесстрашным, непобедимым отцом. Мужчиной, который менял ему пеленки, обучал владеть его первым мечом, замазывал царапины и ушибы на коленках и был его гордостью большую часть жизни. Трудно принять, что скоро он уйдет, и тебе придется самому заменить его. "Но эти сны... они... приносят боль? Я слышал разговоры стражи, и они говорят, что ты больше не можешь нормально отдыхать. Ты уверен, что я не могу сопровождать тебя в Орзаммар?" - спрашивает сын, и в его глазах видна обеспокоенность. "Не волнуйся обо мне. Со мной всё будет в порядке, и у тебя хватит работы после коронации, поверь мне, - поясняет король, слегка улыбаясь. - Это не причиняет боли. Мы уходим потому, что другой путь будет хуже. Это старая традиция Стражей, уходить на Глубинные Тропы, когда мы слышим Зов". "Другой путь? Значит, кто-нибудь из Стражей отказывался уходить?" Он глубоко вздыхает с печальной улыбкой, которую принц не может понять. "Они могут попытаться, и я полагаю, некоторые так и делали... но какова польза? Скверна есть в каждом Страже, и в итоге она придет за каждым из нас, где бы мы ни были. Умереть на Глубинных Тропах - это просто то, что мы всегда делали. Это придает нашей смерти смысл." Принц ненавидит такой ответ, хоть он и всегда знал, что такой конец ждет его отца. И в то же время, это самый подходящий ответ, который можно представить - такой простой и горько-сладкий. "Должно быть, это успокаивает, когда с самого начала знаешь, что твоя смерть будет иметь смысл, - признается он. - Я... всегда хотел быть Стражем как ты, отец." Алистер нежно улыбается сыну. "На твоем месте я бы скорее сосредоточился на том, чтобы придать смысла своей жизни, а не своей смерти. У тебя впереди еще много времени." *** Он прислал мне письмо пару месяцев назад. Сказал, что наше время близко. Он... хотел, чтобы мы вместе пошли на Глубинные Тропы. Ты отказал ему. Орзаммар не является частью моего плана. Я и не знал, что у тебя есть какие-то планы касательно скверны. Ничто не заставит меня делать то, чего я не хочу. Конечно, нет, amora. *** Последний раз Сурана был в Ферелдене вскоре после Мора и оставался там достаточно долго, чтобы организовать присутствие Серых Стражей в Амарантайне - услуга, которую он отчасти вынужден был оказать королю. Но из всех его воспоминаний об общении с Архитектором, наиболее значимым было то, как он встретил Уту. Точнее говоря, как наблюдал за ней. Он знал, что безмолвная спутница Архитектора была Серым Стражем. Алистер говорил, что до своей смерти в Остагаре Дункан был готов отправиться в Орзаммар за своим собственным Зовом, и это было всего лишь предположение Сураны, что Ута могла бы быть... того же возраста. Конечно, он не был уверен, что её внешность была обусловлена воздействием скверны, какими-то побочными эффектами исследований Архитектора или чем-то совершенно иным. На самом деле, он знал довольно мало - большую часть того времени он не был заинтересован в беседах, а она была неспособна говорить - но вид её бледной, поврежденной скверной кожи и то, как она двигалась, ссутулившись, медленными, выверенными движениями, преследовали его в воспоминаниях еще долгие недели после. Когда он оселился в Антиве, он просто попытался пойти путём отрицания: он не действовал как Серый Страж, он не делал больше ничего, что обычно делают Серые Стражи и даже антиванские Стражи, которые несколько раз обращались за помощью к находившемуся в удобной близости Герою Ферелдена, когда за эти годы возникали проблемы с порождениями тьмы. Так что было довольно просто притворяться, что он больше не один из них. Он полагал, что если не будет думать об этом, он сможет убедить себя, что становление Серым Стражем было на самом деле выбором, а не тем, чем он безвозвратно стал, чем-то, от чего нельзя убежать. Возможно, он даже думал, что в итоге он найдет способ избежать смертельной скверны, как это получилось с Архидемоном. "Если бы ты нарушил клятву и сбежал сегодня, - сказал ему Риордан во время Мора, - ты бы всё равно рано или поздно обнаружил себя на Глубинных Тропах или в землях, опустошенных Мором." В своих мыслях Сурана отказывался верить в этом. Правда? Посмотрим. *** Amora… ты снова заснул. О, Создатель, разве? Заснул.. что ж, как грубо с моей стороны. Уверен, что потрясающий Мастер Аранай никогда не делает ничего столь простого как сон. Уж точно я во сне не мечусь как рыба на суше. Я не мечусь! *** Тридцать лет он не просыпался так, теряя дыхание, беззвучно хватая ртом воздух. Но всё не так плохо, правда. Тридцать лет назад, просыпаясь от этих кошмаров, он видел лишь холщовый свод своей палатки и ощущение холодной, твердой грязи под его скаткой. До Зеврана - до того, как он привык к Зеврану - было довольно трудно бороться с ночными кошмарами и сопутствующим им сердцебиением. Теперь же ему нужно было всего лишь перевернуться на бок, и он обнаруживал Зеврана, лежавшего рядом, обычно уже проснувшегося и смотревшего на него своими родными золотисто-карими глазами. Приятно, когда что-то рядом остается неизменным. И, возможно, песнь старых Богов не столь уж неприятна, как это было сразу после Посвящения. Иногда ему казалось, что она звучит скорее как утешительное приглашение или вползающее опьянение, запускающее ледяные пальцы в его разум. Не то, чтобы он признал что-то подобное. Вместо этого, он лежал неподвижно, в тишине переводя дыхание. "Ты не спишь", - привычно звучит голос Зеврана. За все эти годы он не проспал ни единой ночи, в которую бы не спал Сурана. Учитывая, что его сны были тихими, Сурана мог бы, наверное, просмотреть во сне ещё один Мор, но Зевран безошибочно просыпался от малейшего движения, особенно от движения Сураны. "Ничего, - отвечает он. - Мне просто... показалось, что я услышал что-то." "М-м, тогда снова засыпай, amora", - мурлычет Зевран в ответ и обнимает его рукой, прижимая поближе. *** Я тоже не слышу песнь Старых Богов, когда засыпаю. Как и я! Может, у меня просто бурные эротические сны. Откуда тебе знать? Потому что если кто-то заставит тебя так кричать, как когда ты просыпаешься, ты бы убил его без раздумий. Я... После стольких лет ты всё ещё думаешь, что можешь обмануть меня? Я только... Это Зов. Нет, это не он. ...конечно, amora. *** Одним из главных великолепий города Антивы являются скрытые для многих жителей, но ставшие слишком родными для большинства Воронов крыши домов. Крыши Антивы - низкие и располагаются близко друг к другу; запутанные лабиринты из камня предоставляют идеальное укрытие для ассасина, выслеживающего цель, или убежище от глаз преследующего врага. Мало используемые входы и выходы дают скорый доступ к большинству районов города, и когда кто-то быстр, гибок и атлетически сложен, дороги начинают ощущаться почти лишними. Ранним утром Аарон низко склоняется, вглядываясь вниз со своей точки обзора в тихом, по большей части заброшенном предместье города за пределами стен на одну из менее используемых проселочных дорог. Так он делает уже несколько рассветов подряд, наблюдая за худощавым, укрытым плащом эльфом, торопливо идущим в одиночестве, словно пытающимся отвязаться от какого-то воображаемого преследователя, пока солнце раскрашивает верхушки деревьев в яркие оттенки фиолетового и розового. Однако, этим утром у эльфа есть спутник, чьи серебристо-светлые волосы ловят первые лучи солнца, сияя словно ореол вокруг загорелой кожи. Так что Аарон удваивает свои усилия в том, чтобы остаться незамеченным, но всё равно время от времени зоркие золотистые глаза смотрят на крышу, определяя положение Ворона - как предостережение. Я знаю, что ты там. Мастер Сурана может и Герой Ферелдена, но он не вор, а достаточно хорошо укрывающийся Ворон может находиться в тени так, чтобы избегать его инстинктов выживания. Аарон горд собой, что он один из таких Воронов. Он провел довольно много лет у Воронов в качестве некоего фаворита Мастеров и хорошо изучил их привычки: если хочешь рискнуть испытать на себе его гнев и вспыльчивый характер, за Сураной можно красться какое-то время, но у Мастера Араная, похоже, была какая-то сверхъестественная способность не быть застигнутым врасплох чем-либо. Каким-то образом, старый Ворон словно всегда всё знал и был хладнокровен. Мастер мягко кладет руку темноволосому магу на спину, пока они идут - ещё один душевный жест, который Аарон воспринимает скорее как тонкое выражение покровительства. Но его намерения как безмолвного зрителя на крыше - лишь наблюдение, ничего более. Всё-таки любопытно, что один из двух Мастеров Воронов - тот, который обычно ценит свой сон - вдруг начинает совершать импровизированные прогулки на заре. Внезапно Сурана останавливается на полушаге и отступает назад, наклоняет голову и осторожно изучает горизонт. Он поворачивается к своему другу Мастеру, шепча что-то, и Аарон едва может разобрать по губам: Зевран. Будь осторожен. Он поднимает ладони, и молния потрескивает на его пальцах, готовая ударить. На мгновение Ворон думает, что это он стал причиной тревоги Мастера, но Аранай крепко сжимает руку эльфа и спрашивает: Amora. Ты уверен? Эльф резко кивает, и Аранай разворачивается лицом к тому месту, где скрывается Аарон, открыто обращаясь к нему: "Аарон! Возможно, ты захочешь приготовить свой арбалет!" Безмолвно Ворон подчиняется команде Мастера, находясь в таком же замешательстве. Внизу оба Мастера стоят, готовые к битве. Глаза Сураны излучают особенное сияние, и он двигается так, словно его охватила какая-то большая тревога, покалывающая своего рода страхом, который Аарон находит совершенно несоответствующим характеру Сураны. "Они так близко", - бормочет Сурана. И вот он видит это - чем бы оно ни было - прорывающееся через соседние деревья, монстр ужасающей величины. Аарон хватается за арбалет, подавляя волну отвращения и страха, и прицеливается, но Мастера быстро укладывают чудовище и без его стрел, двигаясь в тандеме так, словно разделяют на двоих старый танец. Больше существ появляется из-за деревьев, словно мотыльки, летящие на огонь. Внезапно Аарон понимает. И это не то, к чему его могли подготовить легенды. Порождения тьмы. Ещё несколько из них окружают Мастеров, но их цель - маг, и они наносят по нему яростные удары заостренными кинжалами и грубыми мечами. Сурана, запертый в столь близком бою, прерывает чтение заклинаний, переключившись на собственный клинок, и светится мерцающей магией теневого щита. Аранай отвлекает на себя сколько может, нанося удары со спины и разрезая оскверненную плоть двумя мечами. Со своего местоположения Аарон может достаточно легко убить несколько монстров, но его помощь кажется почти ненужной. Аарон, конечно, и раньше видел, как Мастера сражаются бок о бок, в битве и в простых спаррингах, но это было совершенно новое зрелище. Он понимает, что этим утром он оказался невольно посвящен в то, что, возможно, никогда не случится снова: бой Мастеров спина к спине как во времена их юности, когда они объединились против Мора. Когда последнее порождение падает замертво, а их оружие сложено в ножны, Аарон изящно спускается с крыши, чтобы присоединиться к Мастерам. Сурана снова набрасывает накидку на плечи и слегка пинает носком один из трупов, изучая специфическую броню с тем же отсутствующим видом. "Похоже, группа твоих старых поклонников вернулась, мой дорогой Страж, - замечает Аранай, глядя на приближающегося Аарона. - И они, кажется, теперь любят тебя еще больше, чем я помню." Сурана лишь слегка морщит нос в ответ, он явно недоволен. "Пресвятая Андрасте, и вы боролись с ордами этих существ!" - выдыхает Аарон, остановившись перед ними. Сурана на это виновато улыбается и пожимает плечами. "Совершенно верно. Мое главное достижение, или, по крайней мере, так говорят. Запомни, Аарон: неважно, что ты делаешь после того, как убьешь архидемона, неважно сколько еще драконов ты уничтожишь или скольким гильдиям убийц поможешь установить контроль - ничто больше не сравнится с этим." "Приму к сведению, сэр", - фыркает Аарон. "Также прими к сведению, что до тех пор, пока ты не убьешь свою порцию драконов, возможно, шпионить за своими Мастерами не очень... целесообразно", - тихо продолжает Аранай. Аарон вытягивается и слегка склоняет голову. "Я... да, сэр. Я понимаю." "Хорошо", - сказал Мастер, последний раз окидывая взглядом Аарона прежде, чем вернуться к Суране, который несмотря на то, что не выказывает никаких признаков усталости от сражения, всё же выглядит бледнее, чем обычно. Аарон знает, когда нужно уйти, и оставляет Мастеров с их делами. Когда Ворон оказывается вне пределов слышимости, Зевран тянется к щеке своего любовника, вытирая росчерк крови порождения - кожа другого эльфа прохладная на ощупь. "Ты в порядке, amora? - спрашивает он. - Прошло время с тех пор, как мы последний раз боролись с порождениями тьмы." "Я просто немного устал, - ровно отвечает Сурана. - Может, мне и не девятнадцать уже, но с парой гарлоков мы-то справимся." Зевран бросает долгий взгляд на мага. Легенды говорят, что прежде, чем шемлены захватили Арлатан, эльфы не старели, и, глядя в зеркало, Зевран готов был поверить в это. Он полагал, что довольно хорошо сохранился для мужчины в районе пятидесяти, и что это не только его тщеславная болтовня. То же самое можно было сказать о Суране ещё не так давно, но последние признаки старения у него всё усугублялись, ещё больше морщин появилось в уголках его глаз и губ, цвет его кожи стал довольно нездоровым и бледным. Он выглядел старше, но здесь было нечто большее, чем возраст, Зевран знал это. "Я беспокоюсь. что это будет не последней и не самой крупной встречей с ними", - говорит он. Сурана лишь снова пожимает плечами и шагает прочь, возвращаясь к городским воротам. Когда они, вернувшись домой, оказываются наконец одни, свободные от неучтивости открытых улиц, Сурана небрежно сбрасывает с плеч накидку, но продолжает расхаживать со сосредоточенным выражением лица. Зевран стоит молча, наблюдая за ним, ожидая, какую мысль собирается выдать маг. "Когда я умру, сожги меня", - вдруг говорит тот, и, возможно, это последнее, что ожидал услышать Зевран. "Э... Что, прости?" "Это гораздо лучше, чем позволить своему телу разлагаться в иссохшие старые кости, ты не находишь?" - поясняет Сурана, ища глазами взгляд Зеврана. Они оба столь искусны в сокрытии своих эмоций, в умении показывать только то, что нужно видеть другим, но Сурана не нуждается в выражениях лица, чтобы знать, о чем думает Зевран. Он ощущает это в воздухе между ними. "Я... полагаю, что так. Но это вряд ли..." "Но есть одна вещь, которую ты не должен превращать в пепел вместе со мной, - настаивает Сурана, прорываясь через затрудненное положение другого мужчины. - Ты должен пообещать мне, что сохранишь это..." Не отрывая взгляда от Зеврана, он со своей слабой озорной улыбкой на лице тянется к левому уху и осторожно снимает маленькую серьгу, украшенную камнями, которую всегда носил. "Я... что это?" Сурана поначалу лишь широко усмехается в ответ, потому что они оба знают, что это. Он прочищает горло и вкладывает в фразу свою лучшую имитацию антиванского акцента, которому смог вполне сносно научиться за эти годы. "Это серьга, которую я получил давным давно. Она очень многое значит для меня. Я бы хотел, чтобы она была у тебя. Наверное, ты можешь даже продать её, если пожелаешь." Зевран на мгновение закрывает глаза, пытаясь побороть внезапно нахлынувший поток мыслей. Он берет руку Сураны в свою и слегка улыбается. "Таким образом, я должен предположить, что эта серьга - своего рода символ твоей привязанности?" Сурана делает шаг навстречу, и его игривость быстро исчезает. Теперь нет смысла прятать эмоции. "Нет, я думаю, это определенно нечто большее, Зевран." Зевран коротко кивает в ответ, и его брови сдвигаются в гримасе, напоминающей боль. Он прижимает руку Сураны к своей груди и кладет поверх свою собственную. "Но я не хочу больше никаких символов, - грубо говорит он, потянувшись другой ладонью к лицу Сураны. - Я хочу лишь этого." Он прижимается к его губам в сокрушительном, болезненном поцелуе, заставившем их обоих задохнуться. "Зевран, я..." "Пожалуйста, не говори больше ничего." "Но Зевран..." *** Зевран, если скверна... если бы я начал превращаться, скажем, в гуля, то тогда... Тогда? Что бы ты делал? Думаю, я бы... убил множество порождений, которых ты, похоже, привлекаешь в последние дни. И был бы... очень расстроен. А сейчас? Сейчас ты расстроен? Ну, раз ты настаиваешь, что это не твой Зов, я полагаю, что буду благословлен на вечное счастье. Это не Зов! Я просто спросил. На всякий случай... *** Теперь Сурана пьет вино из своего бокала гораздо быстрее и иногда избегает встречаться взглядом с Зевраном. Это мелочи, которые можно и не заметить, но Зевран просто не может ничего поделать, кроме как замечать: то, как Сурана молчаливо избегает всех зеркал, что довольно странно для человека, имевшего однажды приличную долю тщеславия; то, как он просыпается раньше и ложится позже, словно боясь сновидений; то, как его движения становится немного медленнее, более затрудненными и выверенными, чем когда-либо. И это негласное ещё одно изменение, которого они оба изо всех сил избегают в своих беседах, и всё же оно неизбежно пролегает между ними. *** Но если я начну превращаться... ты убьешь меня? Ну, это слишком поспешный вопрос. Не похоже, чтобы ты превращался в гуля. Я могу. Я мог. Я Серый... я заражен скверной. Если это случится, ты ведь убьешь меня, правда? ...конечно, amora. *** Сурана взял себе привычку подолгу сидеть перед незащищенными окнами и неторопливо прогуливаться в толпе на рынке даже без перочинного ножа, скрытого в обуви. Маг он или нет, но это сводило Зеврана с ума. "Это словно ты просишь кого-то подойти и вонзить тебе кинжал между рёбер", - выругался бы он, словно Сурана не знает об этом, словно он не знает, что Сурана знает, что фактически открыто нарывается на опасность. Маг лишь улыбнулся бы ассасину, раздражающе легкомысленно, купаясь в солнечном свете и на мгновение вернув своим увядающим чертам сияние и молодость. Тогда он лениво вернулся бы к своему сидению у окна, растянувшись так, чтобы каждая уязвимая точка на его теле была полностью открыта тому, у кого есть даже малейшая идея сделать из арбалета чистый выстрел. Раздраженный и даже немного одураченный, Зевран шагнул бы к нему, прикрывая тело со стороны окна своим собственным и закрывая окно с сердитым щелчком. "Твои сны становятся всё хуже с каждой ночью. Это Зов." И это единственные слова, которые заставляют глаза Сураны гореть и отступать в гневе, в конечном итоге оберегая какую-то часть самого себя. *** Это не Зов, Зевран. О, так ты теперь невосприимчив к этому? Алистер ушел восемь месяцев назад. Я не Алистер. Amora… Если я начну превращаться в.... в общем, ты убьешь меня. Это всё, что мне нужно знать. Ты хочешь, чтобы так всё было? Нет, серьезно, ты хочешь заставить меня убить тебя? Я не пойду в Орзаммар. Я останусь в Антиве. Я хочу остаться с... Конечно, amora. *** "Не выглядит ли Мастер в последнее время... постаревшим? Или посеревшим?" "Который? Я очень сомневаюсь, что Мастер Аранай оценил бы, что ты его называешь постаревшим и посеревшим." "Не Аранай." "Мастер Сурана - Серый Страж. Думаю, они просто так стареют." "Я думал, они такие как мы. Знаешь как говорят, что не бывает старых Воронов..." "Но не для Ворона вроде тебя, наверное." "Он даже не носит больше свои легкие доспехи. Я уже несколько недель не видел, чтобы он носил оружие." "Он маг." "Но раньше же носил. Думаю, он..." "Более опасен с голыми руками, чем тупая figlio della puttana вроде тебя даже при поддержке самой Андрасте?" "Я просто хотел сказать..." Когда Сурана входит в комнату, без оружия и облаченный в самую дорогую модную одежду из черного и зеленого шелка, младший Ворон быстро косится на Аарона, лицо которого остается безучастным, и они оба тут же прекращают беседу, обращая своё внимание на него. И всё же Мастер выглядит ужасно, словно старость внезапно настигла его с удвоенной силой. И без того худощавый, он стал еще тоньше и бледнее, его некогда гладкая кожа лица испортилась, а в последние недели под глазами пролегли темные круги; пальцы, суставы которых однажды потрескивали силой целебной магии и смертельных молний, стали предательски медленными и задеревенелыми. Даже его темные волосы утратили свое сияние, став тусклыми, безжизненными и.... серыми. Но перед Воронами он держался так, будто лет ему вдвое меньше, будто это изменение коснулось кого-то другого, словно отражение, которое он избегает в зеркале - всего лишь призрак из Тени, решивший посмотреть на него вместо настоящего себя. Тепло его карих глаз являет ещё имеющуюся энергию жизни, доказывая, что разум еще не замутнен безумством или слабоумием. Он ухмыляется Воронам, стоящим перед ним, и кивает Аарону, чьи губы в ответ изгибаются вверх. "Аарон, есть минутка? Наедине, если можно", - начинает Сурана. Аарон самодовольно улыбается другому Ворону, который выскальзывает из комнаты, бросив последний обиженный взгляд на товарища. И тогда Сурана продолжает. "У меня есть для тебя предложение. Контракт, - поясняет он. - Ну, вообще-то, поскольку я заплачу тебе заранее и лично, это будет скорее приказ." Аарон склоняет голову в молчаливом согласии. "Ты не должен рассказывать Мастеру Аранаю." От столь высокооплачиваемого контракта, предложенного Мастером лично, вряд ли кто-нибудь из Воронов откажется, каковы бы ни были условия. Хотя у Аарона и пересыхает в горле, когда он вспоминает то, как смотрели на него золотистые глаза, пока он прятался на крышах. *** Кто-то, вероятно, должен убить меня. Я … amora, я вынужден не согласиться с тобой в этом. Ты хотел бы, чтобы я ушел с Алистером, разве не так? Ничто не может заставить делать тебя то, что ты не хочешь, помнишь? Да, но это ведь я так сказал. *** Какое-то время было лишь молчание. В последние несколько недель Сурана много времени провел, праздно задаваясь вопросом, как именно это произойдет. Он не уточнил в контракте, и даже спустя столько лет глубокого ознакомления с каждым методом убийства Воронами, он так и не смог определить для себя излюбленный. По правде говоря, он склонен был думать, что было нечто удивительно щекотливое в некоторых из наиболее романтизированных методов отравления, но они существовали скорее в знаниях Воронов, нежели в действительности - рассказы об утонченных соблазнительницах, с детства вырабатывающих в себе устойчивость к определенным ядам, которыми они обмазывали себе губы, убивая цели страстными поцелуями. Он мог бы легко представить, что подобное было по душе и Зеврану, но на деле это вряд ли был практичный или эффективный метод убийства. К любому яду, столь мощному, что им достаточно помазать губы, вряд ли кто-нибудь может выработать привыкание; яды, которые могли бы быть использованы таким образом, часто оказывались менее фатальными, и существовала высокая вероятность, что жертва просто сильно заболеет, но не умрет. Несколько мучительных часов рвоты, сопровождаемых резями в животе, в то время как он не смог умереть должным образом, вряд ли были смертью, на которую Сурана надеялся. Вообще-то у Аарона уже было несколько осечек, и поскольку Сурана полностью намеревался довести этот план до конца (своего собственного или конца плана, в зависимости от обстоятельств), он не собирался облегчать задачу. В конце концов, у него все же была гордость, и хотя он отказался от ношения брони и оружия в последние недели, Сурана не собирался лечь под телегу или выброситься в реку, иначе он это уже бы сделал. Однажды вечером Аарон загнал его в угол в темном переулке, украдкой скользя позади него, и клинок молодого Ворона остановился в нескольких дюймах от его горла. Сурана позволил себе закрыть глаза, пытаясь найти последнее примирение с Создателем, Андрасте или к кому он там отправляется, но Аарон сделал паузу для удара, которая была разочаровывающей, неловко долгой и отдавала неуверенностью. Сурана фыркнул, оскорбился и, неспособный просто стоять и ждать, когда другой человек перережет ему глотку, легко отбросил его силовым заклинанием. "Старайся лучше, - протянул он руку, чтобы помочь пришедшему в себя Ворону подняться на ноги. - Я не заплатил тебе слишком много, чтобы ты мог расслабиться и проводить приятное время за моим убийством. И эта аллея слишком грязная. Ты не думаешь, что твой старый Мастер заслуживает немного лучшего, чем это?" Это был лучший способ сохранить контроль, поддерживая общее ощущение приключения в этом деле. Жить на грани возможной или очень даже возможной смерти - всегда было самым бодрящим из чувств во время Мора, и даже среди Воронов жизнь на краю неизбежной смерти, фактически на взятое взаймы время, делала каждое чувство слаще. В конечном итоге, Аарон все сделает правильно. Сурана слишком верил в Ворона, в воспитание которого они с Зевраном вложили столько времени. *** Ты ведь знаешь, как говорят Серые Стражи, верно, Зевран? Я... Это начинается с... "Победа в войне". *** Всем известно, что у Антивы нет постоянной армии, и главной причиной, по которой любая другая страна Тедаса воздерживается от вторжения, несмотря на этот факт, является то, что у Дома Воронов всегда были... интересные взаимоотношения с антиванской монархией. За правильную цену вороны могли и убивали королей. И всё же, Вороны также были лучшими защитниками страны и главного места власти, поддерживая монархию от саморазрушения и беспорядков, связанных с принцами-бастардами и потенциальными узурпаторами. Это положение, к которому Зевран слишком хорошо привык за эти все годы. Сурана оставался всегда кем-то вроде чужака - возможно, влиятельный и уважаемый Герой Ферелдена, но всё же он был героем Ферелдена, а Зевран был истинным сыном Антивы. Когда одна из дочерей короля обручилась, понятное дело, в городе Антиве начались празднества, да и антиванцам никогда не требовалось особого повода, чтобы попраздновать. Королевский бал и званые ужины только для самых почетных гостей, а Король лично платит Воронам за их услуги по обеспечению безопасности его дочери и ее жениха в день свадьбы. Конечно, в контракте ничего не сказано о безопасности посетителей, и самих Мастеров в частности, но Аарон держит безопасную дистанцию большую часть вечера, и Сурана почти разочарован - королевский бал в окружении всего этого уникального великолепия Антивы был бы прекрасным местом для убийства. Как обычно, на банкете он сидит по правую руку от Зеврана. Сегодняшним вечером он, фактически, наслаждается, потягивая вино и ведя приятную беседу, но главным образом наблюдает за своим любовником, как тот умело отслеживает каждое взаимодействие; его отношения с любым собеседником похожи на тонкие нити, которые он сплетает и следит за тем, чтобы ни одна из них не порвалась и не запуталась. Антиванские политика может быть коварным и беспокойным занятием, но им с Зевраном долгое время удавалось оказываться на несколько шагов вперед, и этот факт Сурана считал совершенно изумительным. Когда бокал другого эльфа поднимается и звенит о бокал леди, сидящей рядом с ним, а его лицо озаряется смехом, Сурана внезапно понимает, что Зевран великолепен. Всему этому - Антиве, Воронам, всему, что было после Мора - он обязан Зеврану. В конце концов, где бы он закончил, если бы один ассасин не взял контракт на Серого Стража? В Амарантайне или, может, при дворе Денерима, с Алистером? Никакое количество мальчишеских, покоряющих румянцев храмовника или его глупых шуточек не могло сравниться с тем, как усмехается Зевран, когда знает, что перевес на его стороне. Все было так хорошо, и хорошо было в основном из-за ассасина. При первой же возможности, после окончания последнего подхода щедрого антиванского ужина, когда гости перемешиваются в шумной толпе, Сурана тащит за руку Зеврана в безлюдный холл. "Ну и ну... Но разве я не стар для подобных импровизированных свиданий в прихожей? - добродушно спрашивает Зевран, звонко рассмеявшись. - Конечно, я не жалуюсь." Сурана не может сдержать улыбки. "Стар? Ты? Здесь только один из присутствующих выказывает признаки этого, и ты мог бы не быть столь жесток ко мне, - слегка упрекает он. - Ты же знаешь, насколько я чувствителен на счет своего внешнего вида." Зевран смотрит на него и позволяет себе изогнутую ухмылку на этот странный комплимент. Внезапно Сурана видит мимолетное движение в дальнем конце холла, и Зевран начинает оборачиваться, почувствовав движение. Сурана перехватывает его, взяв в ладони его лицо и легкими касаниями пальцев проводя вдоль татуировок. "Там ничего важного, - мягко говорит Сурана. - Я когда-нибудь говорил тебе, что ты великолепен?" "М-м.. думаю, да, - снова смеется Зевран. - Но обычно мы бывали в совсем другой позиции..." "Ну, это просто правда, здесь и сейчас, - повторяет Сурана с легкой улыбкой на губах, глядя поверх плеча Зеврана, как Аарон скрывается в темноте комнаты. - Ты восхитителен." Зевран без сомнения знает, что здесь кто-то есть, Зевран знает всегда. На короткое мгновение глаза Сураны встречаются с Аароном в безмолвном соглашении. Да. Сегодня. Без колебаний. Зевран прищуриваеется. "Amora, что именно ты..." Улыбка Сураны на мгновение едва дрогнула, пока он переводит внимание с ассасина к своему ассасину. В некотором роде, было бы подходяще, если бы Зевран сделал это сам. Наконец, выполнить старый контракт, который он завалил тридцать лет назад, дополнить свою "идеальный, кроме одного" историю, по просьбе самого Сураны. Но извращенное чувство иронии мага умерено тем фактом, что он не хочет больше заставлять Зеврана быть ответственным за смерть собственных друзей. Просить об этом будет слишком, хотя он просил об этом и он, возможно, мог бы потребовать этого, а Зевран пообещал бы. Но у Зеврана уже была полная чаша сожалений, и на самом деле гораздо правильнее оставить эту задачу кому-нибудь другому, дать возможность Зеврану винить кого-нибудь ещё, дать путь к... Теперь Сурана не знает, где Аарон, но может лишь догадываться. "Закрой свои глаза, Зев, - шепчет он. - Поцелуй меня." На этот раз во взгляде Зеврана колебание, но он выполняет просьбу. Он запускает пальцы в шелковистые волосы Зеврана, наслаждаясь каждым ощущением, позволяя своим мыслям приятно дрейфовать в давно забытых воспоминаниях. Он позволяет себе настолько отвлечься, что искренне удивлен, когда Зевран резко отстраняется, а Сурана спотыкается, неуверенно шагнув в руки Зеврана и тихо вздохнув. Это ощущается не так, как он себе представлял, когда нож Ворона встревает на всю длину в твоей спине прямо в грудную клетку. Поначалу он вообще ничего не чувствует, и не застонать почти легко. Он чувствует лишь огромное давление и тепло, разливающееся по телу, позволяя себе упасть на Зеврана. У второго эльфа нет выбора кроме как подхватить его, удерживая от падения лицом на землю, когда Аарон тут же убегает, выполняя инструкции в письме. Сурана должен удержать Зеврана от погони. "Отпусти его, - выдыхает он, изо всех сил хватаясь руками за Зеврана. Он чувствует, как медленно оседает на землю, а его колени слабеют. - Аарон просто сделал мне одолжение." Зевран становится на колени рядом с ним, на мгновение его глаза вспыхивают злостью, когда приходит осознание. "Я заключил контракт на себя, - продолжает Сурана, ощущая себя до странного ясно, поскольку туман спокойствия охватил его разум. Он доблестно пытается игнорировать нарастающее пульсирование, начинающееся в центре его спины и распространяющееся к каждому дюйму его тела. Он говорит себе, что не возражает против этих последних мгновений боли, если это означает, что он всё ещё может ощущать руки Зеврана, обнимающие его. - Я взвесил все за и против, это... это казалось самым подходящим планом, п-поскольку я не хотел обременять тебя этим заданием, а самоубийство это... так... passé." "Ты идиот. Я убью его, позже, - шипит Зевран тоном, которого Сурана раньше от него никогда не слышал. - Я обещаю убить его за то, что он заставил тебя так страдать. Я бы сделал это сам. Я говорил... ты не должен был...." "Я знаю, Зевран. Всё в порядке, - Сурана смеется, хотя это усилие заставляет пульсацию в его груди заметно усилиться. Зевран не уверен, как реагировать, видя Сурану раскинувшим руки, истекающим кровью, умирающим... смеющимся и заявляющим, что всё в порядке. - Я мог заставить тебя сделать это. Но ты достаточно натерпелся из-за меня за все эти годы. Так будет лучше." "Я бы с радостью натерпелся бы гораздо большего, - начинает Зевран. - Если бы только ты..." "Знаешь, ты будешь последним, что я вижу, - перебивает Сурана, моргая. - Ты гораздо красивее гарлока." Зевран закрывает на мгновение глаза и напоминает себе, что рано или поздно должен выдохнуть. Сурана издает отрывистые звуки, болезненное дыхание заставляет Зеврана задуматься о своём собственном, всё ещё удерживающем воздух в легких. Он чувствует очень неприятное давление в груди, словно пространство между ребрами ухватили и начали сжимать парой садовых ножниц. "Останься со мной", - говорит Сурана, и его голос звучит слабо, но требовательно. Он надрывно кашляет, забрызгивая кровью одежду Зеврана. "Конечно, amora, конечно", - повторяет Зевран, отводя выбившиеся локоны с лица другого мужчины. Как только кашель утихает, Сурана зарывается лицом в бок Зеврана и начинает торопливо бормотать почти бесконтрольно. Когда Зевран пытается успокоить его - речь, должно быть, слишком болезненна для него сейчас - он лишь прижимается сильнее с лихорадочным рвением. *** Это начинается так: "Победа в войне". И оказывается, я в этом довольно хорош, правда? Ведь так? Но... потом идет "Бдительность в мире." А бдительность... наблюдение... в этом ты гораздо лучше меня. Это точно. Мне... никогда не хватало терпения. И последняя часть, Зевран. Ты помнишь последнюю часть? Конечно, помню. Скажи это. Amora… Скажи, Зев. "Жертвенность в сме..." *** Внезапно Сурана издает резкий, хрипящий смех, который оканчивается мучительным кашлем, орошающим кровью его губы. Слабая улыбка, ужасающе бледный призрак молодого парня. Он поднимает слабый, трясущийся палец к губам Зеврана, холодом своей кожи заставляя бежать мурашки по спине ассасина. Тот пытается прижать Сурану еще ближе, чтобы согреть. *** Вот. Я не делаю этого. Я не стану делать так, как они говорят. Я знаю. Я умираю на своих собственных условиях. Я знаю. Я не умираю под роем пожирающих плоть.... чудовищных... зараженных скверной.... *** Сурана кашляет снова, его рука безвольно падает на плечо Зеврана, задев по пути его щеку. Он с тоской улыбается Зеврану, медленно моргая стеклянными глазами, которые смотрят, но уже почти не видят. Зевран задыхается, его горло наполнено песком, его язык задеревенел. *** Нет, amora, ты не.... Зевран. Ты... только одно... Amora… *** Голос Сураны наконец прерывается, и он харкает кровью, остающейся на его невозможно бледном, сером лице. *** Amora, per piacere...Ti—ti voglio... Н-но ты должен сказать мне, просто дай мне одно последнее... Конечно, Зевран... *** Что-то вспыхивает между ними, и глаза Героя Ферелдена погружаются во тьму - последняя искра проглочена полнейшей чернотой. Он смотрит на Зеврана тем же пустым взглядом, который видел сотни раз. Смерть случается, повторяет он тихо - a fine motto для Мастера Дома Воронов. В конце концов, эта ситуация стала мотивом его жизни, он зарабатывал на том, чтобы смотреть, как умирают люди. Друзья. Любовники. Враги. Ринна, Тальесин. Он видел своими глазами, как они все стали безмолвными. Эта тишина была другой. Она распространялась слишком далеко во всех направлениях. Безжалостная до конца.