В тот миг, когда опали крылья...

Вы можете сомневаться в правильности своего выбора ровно до тех пор, пока она не будет доказана тем, что вы получите в итоге.

      Этой зимой совсем не было снега. Дрожащие от холода деревья клонились друг к другу, словно ища помощи и защиты, но безжалостно сталкивались ветвями, цепляясь друг за друга, и снова выпрямлялись под напором холодного ветра. Голые улочки, освещаемые тусклыми фонарями, были серы и унылы; они словно замерли в ожидании чуда — той зимней свежести, мороза, яркого зимнего солнца, но так ничего не происходило, и они засыпали… Вывески магазинов, некогда яркие, манящие, уныло взирали на путников, одаряя чувством ледяного отчуждения, но некому было ловить на себе их взгляд. Городишко опустел, и только лишь старые фонари на площади напоминали о том, что когда-то он был оживленный, совсем как тот, чья гильдия прогремела на весь Фиор — Магнолия.       Вдруг внезапный порыв ветра заставил замерзшую природу встрепенуться: деревья шумно заскрипели, клонясь друг к другу, вывески забились о столбики, едва не срываясь с полувыбитых петель. На площадь опустился туман. Он поглотил и тусклые фонари, и поблекшие фасады домов, и полуразрушенные лавочки, покосившиеся, но готовые принять долгожданного путника. Скрипнули деревья, в ответ им раздался шум ветра из узких переулков, обращавшийся в свист и вторящий мерному постукиванию створок на занавешенных окнах.       Вскоре ветер затих, оставляя город без малейшего движения, и жизнь его словно покинула снова. Тишина снова захватила его в свои усыпляющие объятия, намереваясь погрузить городок в долговечный сон, способный избавить от тягот и забот.       Но этому не суждено было случиться: в тот же миг, как только ветер исчез окончательно, что-то маленькое и светлое мелькнуло в свете гасшего фонаря и, переливаясь, плавно опустилось на мощёную дорожку аллеи. Это была снежинка, тот самый долгожданный снег. Замерзшая капля недолго кружилась, а, осев, тотчас растаяла, оставляя напоминание о себе в виде небольшого мокрого пятнышка, и исчезла. За ней последовала вторая, третья, пятая… Снежинки кружились над городом, и каждая несла за собой чью-то мечту… Опускаясь на мостовую, они оживляли город, прогоняли сонливость, заставляя с замиранием сердца наблюдать за этим случайного путника. Но, увы, таких совсем не было…       Когда снежные хлопья заполонили собой каждую улочку города, когда воздух наконец-то наполнился зимней прохладой и свежестью, вслед за ними послышались шаги. Уверенные, но медленные, размеренные, они так органично вписались в общую картину звуков, что, казалось, никто бы и не обратил внимания на появление этого юноши.       Человек остановился, поднял голову вверх и замер. Он не шевелился около пяти минут, содрогаясь от сильных спазм. Его левая рука была согнута в локте, а правой он поддерживал её у плеча. Ветер заставлял трепетать полы его плаща, гладил паренька по макушке, ласково теребя волосы, но, казалось, это тревожило его ещё больше. Он сделал попытку укрыться от ветра, кутаясь в плащ, но скривился от сильной боли, и, постояв немного, упал на колени, роняя голову на грудь, бессильно опуская руки. Снег закружился над его головой по спирали, словно стремясь к парню, которые едва сдерживал в груди сильные рыдания, судорожно сжимая ладонь правой руки в кулак. На секунду возникла яркая вспышка зеленого света, на секунду прорезавшая плотный туман, и тут же снежинки замедлили свой ход.       Мысли спутались и окончательно заслонили собой проблески здравого сознания… Парень едва ли не кидался навзничь, на землю, чтобы избавиться от этого ощущения. Ощущения бесконечного одиночества, грусти, слабости. Ему не оставалось ничего, кроме как снова и снова сглатывать подступающий к горлу ком и жмуриться. И хоть его, в этой опустевшей деревне, не видел никто, он не мог себе позволить зарыдать, хотя эти слезы, он чувствовал, могли бы исцелить, принести желанное избавление. Бастия этого не хотел. Он грезил, жил этим чувством от потери… её потери… Даже если бы и хотел, он ни за что не отпустил бы те бесконечно светлые воспоминания, ставшие для него роковыми, настолько опасными, что за неимением выхода стали формировать в сердце юного мага темное пятно; его сердце леденело день ото дня, и снова, снова воспоминания не давали ему шанса…       Леон пытался найти в себе силы  поднять взгляд с мостовой, чтобы ещё раз убедиться в том, что он находится именно здесь. В этом небольшом городишке он повстречал её, своего учителя, свою Ур. Но так же сильно, как и увидеть её вновь, он хотел бы забыть о том страшном дне, когда земля ушла у него из-под ног, когда он увидел его — Делиору. Гигантское чудовище, лишившее жизней стольких людей, несшее хаос и разрушения, именно оно унесло жизнь волшебницы, ставшей для него единственной матерью… Точно в этот момент по спине его побежали мурашки, и парень раскрыл глаза: потрескавшиеся камни кое-где были закапаны кровью. Его кровью.       Он ни за что бы не забыл о том, что случилось в тот день. Он снова поссорился с Греем, снова наговорил гадостей Ур, а потом Фуллбастер сбежал из дома, чтобы самостоятельно справиться с демоном… Парень стиснул зубы: ох, как он ненавидел Грея за этот поступок. Его разрывала ревность, ревность к этому глупому мальчишке, с которым Ур была так добра, словно со своим, и зависть, что в Грее она видела больший потенциал. С самого начала мальчик показался ему необычайно талантливым и заинтересовал собой, но этот непростой характер… Мальчики не ладили. И в тот день, возможно, Фуллбастер бежал и от него. Подальше. Туда, где конфликт решаем, где можно закончить всё с помощью силы. Бастия не думал до этого о том, что Грею было некомфортно от его упреков и подколов в его сторону, но теперь он напрочь забыл о том, что целиком и полностью вину за ситуацию взваливал на Грея. Так или иначе, ему пришлось оставить книжку в красивой обложке на краю обеденного стола, пришлось отказаться от второй порции ужина, пришлось поскорее одеться и пойти за Греем. Если бы он знал, что произойдет, то вовсе отказался бы от ужина в тот момент.       Волшебник тренировался, чтобы стать сильнее. Тренировался ночами, чтобы никто не видел. Он изо всех сил старался освоить ту тайную технику, которую упомянула Ур, — Ледяной Гроб — но всегда терпел неудачу. Стиснув зубы, продолжал, но снова, обессилев, падал на колени и сдавался. Сдавался в очередной раз, чтобы завтра ночью с новыми силами скрестить перед собой руки, принимая стойку, которая становится для созидателя последней. Методом проб и ошибок он старался самостоятельно за очень короткий срок освоить то, чему взрослые ледяные маги обучались годами. Одна неудачная попытка высасывала из него все волшебные силы, и ему приходилось ретироваться, сжимая кулаки. Зато как он был счастлив, когда в один день он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы выброс энергии был достаточно мощным. Ему удалось добиться высоких результатов в её применении, и, кажется, он уже мог бы опробовать её в подходящий момент, но был бы чертовски рад, если бы такой возможности у него не случилось: несмотря на весь свой пыл, мальчик не хотел умирать, не освоив всё, чем могла бы научить его Ур. Но вскоре такой шанс представился.       Бастия щурился, пытаясь понять, что же всё-таки произошло. Когда-то он точно так же в кровь разбивал кулаки о неподдающуюся ледяную скалу напротив. Зачем он делал это? Ур учила обоих мальчиков учиться понимать форму Созидания, которая близка каждому из них. Поэтому парни разгуливали на холоде в одних только шортах, поэтому с абсолютной уверенностью могли определить, достаточна ли толщина льда для того, чтобы выдержать их, чтобы послужить им опорой в совершении сложных трюков. Но, в отличие от Грея, которому словно с детства была знакома магия Созидания, Леон тратил слишком много сил и энергии на обучение. Ему приходилось во всём искать обходной путь, иной способ получения необходимого опыта, чтобы ничем не походить на выскочку Фуллбастера. Возможно, отчасти благодаря этому в нём пробудились способности к живой форме Созидания, благодаря чему он заслужил удивленные возгласы той, внимания которой так ревностно добивался. Хотя, почему заслужил? Это было не так, скорее, он просто добился его. Ур любила Леона, и тот не должен был ничего заслуживать из того, что давно уже обрел, но чего, к сожалению, не смог ощутить, ослепленный ревностью: теплоту, заботу, любовь. Он никогда не замечал всю глубину чувств своей названой матери, а Грей, будучи более чутким, почти сразу дал ей понять, что любовь к ней у него так же сильна. Бастия хотел обратить на себя внимание, и только благодаря этому развивался. Он никогда не был гениальным учеником, а с появлением Грея это даже усугубило ситуацию. Даже сейчас парень чувствует злость и обиду, но не на Грея, не на Ур, а на себя. За то, что не смог стать сильнее, когда это было так необходимо.       Туман перед глазами никак не рассеивался, но очень хотелось увидеть, что происходит. Леон поднял взгляд ещё раз. Вокруг — пустошь. Место, когда-то бывшее его домом, было мертво. Деолиора уничтожил всякое упоминание, стер с лица земли его дом. Но, самое главное… Леон снова весь сжался, издавая какое-то нездоровое рычание, вспоминая, как была спокойна его учитель спасшая ему жизнь. Ему, а не себе. Им обоим. И каковы были её последние слова… Казалось, нет ничего страшнее этого чувства. Леон помнил: собственный крик до сих пор стоял у него в ушах. Он бы смог закончить Ледяной Гроб, если бы она позволила ему! Почему она не дала шанса? Почему?..       Всё это время, целых два года, парень вынашивал план мести самому себе за свою слабость. Он гордо именовал это победой над Ур, над её непреодолимой волей, силой, жаждой. Она отдала за них с Греем жизнь, а, значит, не смогла победить Делиору. Оставила их вдвоём, враждовать и винить друг друга в её смерти. Леон не понимал, как можно было решиться на это, как такое могло иметь оправдание. Почему Ур ушла? И ушла ли?       — Я смогу одолеть тебя, Ур… — хриплым шепотом произнес волшебник, поднимаясь с колен, — Ты научила меня всему, чему могла, но этого недостаточного, чтобы тебя победить… Будь мы на равных, смогла ли ты повторить свой подвиг, чтобы вернуться к нам с Греем? — во весь голос, как только позволяло его состояние, сбиваясь, говорил он, сжимая кулак левой руки, что всё это время ссаднила так, что невыносимо было даже прикасаться. Говорят, особая форма Созидания, Живое Созидание, помогает заклинателю излечивать свои раны.       Снег снова замедлил свой ход, и снежинки стали кружиться в воздухе, не опускаясь на землю. Магия подчинялась безупречно.       — Я чувствую твоё присутствие, — с непривычной ему мягкостью сказал волшебник, поднимая голову к небу. И оно словно просияло на мгновение. Парень вдруг снова стал тем мальчиком, который оказался непослушным, самовольным, и остался им до самого конца.       — Позволь мне помочь тебе. Теперь меня будут звать Рейтей.       Он сделал несколько уверенных шагов вперед, не движимый определенной целью, но знающий о том, что это необходимо. Ур стала ледяной глыбой, окутавшей его сердце, и оно постепенно замерзало. Замерзало вместе с Делиорой на той скале, оказавшись там в тот роковой день.       — Ур, ты слышишь меня?..       И ответом ему послужило легкое дуновение ветра, тронувшее высохшие деревья и покачнувшее затхлые вывески, что вновь притаились в ожидании. Да, учитель была тут и наблюдала за ним. Все два года она была совсем рядом: в его сердце, а он метался в поисках способа вернуть её в свои объятия.       — Я прощаю тебя, — и Леон сделал еще десяток шагов по пустынной площади, а затем развернул голову в сторону того места, где сидел с минуту назад, движимый единственным желанием — увидеть её. Рейтей — так он себя назвал. И решил оставаться Рейтеем вплоть до того момента, пока не сможет простить Ур окончательно. Пока ему не удастся вернуть себе самого себя, умершего два года назад на той скале. Нет, это не попытка превзойти учителя. Это была попытка воскресить в себе память о ней.       В течение следующего года Леон тщательно разыскивал всевозможные списки и артефакты, которые могли дать ему возможность отыскать место, где был спрятан оледеневший Делиора. Он привлёк к расследованию своих знакомых, с которыми сошелся в одной из своих экспедиций. Вскоре решение было найдено, и Делиора отправился на остров Галуна, где остался ждать своей участи. Смерти, которой это чудовище заслужило, пусть и ценой жизни Ур. Средство, чтобы растопить оболочку Ледяного Гроба было обнаружено чуть позже.       Леон окончательно потерял самого себя, отдаваясь единственной цели, от которой зависела только одна жизнь — его. Он не впутывал в это никого. Только он и Ур — попытка разобраться в отношениях между учеником и учителем, между матерью и сыном.       И сейчас, стоя напротив возвышающегося демона в ледяной тюрьме, он понимал, чего хотел больше всего на свете. Приложив ладонь к холодному льду, что уже начинал испаряться под действие и заклинания Лунной Капли, он завороженно прошептал Ур:       — Я запечатаю… твою тьму.