Акварельные зарисовки

      С самого детства она проявляла удивительную сообразительность. Шалила, безобразничала, хваталась за все, что могла и не могла, переползала все самые дальние углы, но ни разу не прикасалась к розетке или горячему утюгу. Бэт будто уже откуда-то знала этот мир, лишь делала вид, что познаёт его заново. Но кто бы такое сказал, даже если она, будучи ещё только трёхмесячной, умело балансировала на собственноручно поставленной табуретке? За всё детство она так ни разу и не упала: ни с той самой табуретки, ни со стула, ни с велосипеда, ни с верхней койки в купе. Может, однажды такое и было, но назвать это падением было сложно: омега тогда мягко приземлялась на колено, аккуратно вставала на ноги и шла дальше.       Любая опасность встречалась стойким хладнокровием на лице, воспринималась не как угроза жизни, а как очередная мелкая помеха. Может быть, в этом и было что-то детское, но лишь с первого взгляда. Что действительно было странно, так это то, что поведение Бэт всегда соответствовало возрасту, и именно поэтому её нельзя назвать спокойной.       В семнадцать подростковый бунтарский дух брал верх. Каждое утро омега просыпалась и окуналась с головой в свою ненависть ко всему миру. И хоть она знала, что мир не виноват ни в чём, что с ней происходит, сделать ничего с собой не могла – у неё были собственные желания и планы на собственную жизнь. Несмотря на всё понимание, она хотела быть живой.       И она живёт. Живёт каждую секунду, нахально улыбаясь придуркам за школой, посылая учителя по истории к черту, с шипением зализывая раны в медпункте, а потом перелезая через забор приюта и сбегая раз за разом, зная, что рано или поздно вернётся: либо сама, либо по чьему-то приказу.       Иногда она сбегала прямо с уроков. Хватала ободранный рюкзак и, расправив осеннюю куртку, птицей вылетала из дальнего окна. Ноги после приземления пробирало болью, но она не мешала кинуться вперед, отдаться колючему, как теплое одеяло, мраку и быть ближе к своему святому обиталищу – озеру где-то в чаще леса.       Скажем так: это место было идеально чудесным. Листва над ним редела, любезно пропуская лучи теплого, нежного солнца, от этого на самом дне заманчиво поблескивал песок. Иногда и едва-едва ощутимый ветер ненавязчиво вписывался в картину, и кристально-чистая вода покрывалась рябью, по-ребячески отбрасывая лучи света на мрачные деревья. И самое главное – тут не было никого.       Бэт чувствовала единство с этим местом. Не потому, что была покорена красотой или этой вечной тишиной, а от этой чувства… собственности. Омега знала, что об этом месте знает только небо да ели, и мечтательно улыбалась, влюбленно смотря в самую глубину, будто ныряла в чью-то душу. Было там что-то родное, и такое... своё.       Наверное, поэтому Бэт сбегала сюда даже в собственную течку: раздевалась догола и окуналась в воду, с облегчением вдыхая породнившийся запах. В такие моменты случалось чудо – неожиданно быстро спадал жар, и тугой томный узел возбуждения ослаблял хватку, отпуская юное тело с миром.       В тот раз Бэт задержалась на несколько суток. В семнадцать гормоны бушевали особенно сильно, и похотливое желание кого-нибудь оседлать не унимал даже долговременный сеанс «терапии». Благо, омега оставалась в ясном сознании, лишь в глазах периодически мутнело от волны возбуждения, но вода быстро прогоняла все эти порывы, и оставался от них только запах акварели.       За своими переживаниями Бэт не замечала, как волнение вокруг усиливалось. Нет, не то чтобы это было заметно для обычного человека, но она бы заметила, обязательно, если бы хоть на секунду открыла глаза.       Послышался звериный рык. Прямо над головой, отчетливо слышный, дающий понять что-то очень, очень важное. Зверь не был в ярости, он был больше недоволен и лицемерен, но сам факт оставался пугающим. Рядом, у самой головы, заплескалась вода, и девушка с замирающим сердцем уловила кожей тяжкое, жаркое дыхание, а за ним – запах.       Резкий вдох.       Омега вскакивает, вскрывая давнюю царапину острым камнем, и с ужасом тонет в бездне черных глаз. А зверь подозрительно всматривается, принюхивается, нависает своим тяжелым телом и вдруг утыкается своей волчьей мордой в шею. И… и всё.       Звериный облик исчезает, и вместо него возникает что-то менее волосатое и большое. Женщина. И прямо так – кожа к коже, они сидят в воде, затаив дыхание, различая в напряженной тишине биение сердец.       Честно? Бэт испугалась. Но не настолько, чтобы не осознавать, в какой же, черт, интимной близости она сейчас. Омежье чутьё орало «альфа по курсу!» и било тревогу, организм отреагировал моментально – запах акварели стал сильнее, терпкие нотки вишни – заметнее. Женщина жадно вдохнула у самого уха, прижимая девочку к себе за медно-золотые волосы, а потом нехотя встала, притягивая беднягу за руку.        - Не лучшее место для течной омеги. Волчата учуют, прибегут…       Хриплый шепот звучит отдаленно, Бэт почти не слушает – она горящим телом прижимается, отчего-то чувствуя всё то же родное от этой альфы, что и от этого места, она с нетерпением пытается различить запах, но не может, наполняясь отчаянием. Будь у неё менее туманно в голове, может, и поняла бы сейчас…        - Вы… Вы?..        - Мари.        ***        - Занятно.       Бэт, увлеченная своим делом, вздрагивает и чуть ли не стукается головой об острый подбородок. Но лёгкая рука вовремя ложится на затылок, пальцами властно зарываясь в волосы.       Нет, Мари знала, что её омега – не из хороших деток. Они говорили об этом. С той ночи они вообще о многом говорили, но тема бунтарского поведения была введена лишь недавно.        - Не знала, что ты любишь рисовать на стенах.        - Это не рисунки. Это мой кривой почерк.       Обе поднимают головы. Мари оценивающе хмурится, за плечи уводя свою спутницу назад.        - Зато живой.       Они выходят из темного тоннеля, показываясь солнечному свету, и зачарованно смотрят друг на друга. Честно говоря, особенного ничего не было ни в одной из них. Бэт – омега с самой банальной внешностью маленького светловолосого ангела, Мари – стандарт женщин-альф: статных, с чёрными, как смоль, волосами и глубоким тёмным взглядом. Но они любили друг друга в мелочах.       До волнительной дрожи доводили ссадины и синяки, небрежно разбросанные по телу омеги и иногда – по лицу, невнятный ответ об их происхождении – драки за школой, например. Будь это кто-то иной, альфа бы моментально обратилась и кинулась на поиски обидчиков, но Бэт с таким спокойствием говорила об этом, что оборотня накрывало лишь умиротворение, она понимающе улыбалась и заботливо зализывала кровоточащие раны.       А Мари завораживала своей грациозной строгостью, гармонично сосуществующей с нежностью и внимательностью. Ни разу во взгляде не мелькало осуждения, но незначительные замечания иногда отчего-то вызывали улыбку. А главное – она была понимающей. Всевышнему лишь известно, как ей это удалось, но глубокая тайна мировоззрения Бэт была понята и принята ещё с того дня на озере. Впервые она общалась с кем-то на равных, и впервые её не недооценивали из-за возраста, и это было… приятно.        - Нам на какое-то время нельзя будет видеться.       Внутри у омеги что-то треснуло и та, осторожно посмотрев на Мари, непонимающе выгнула бровь.        - Почему?        - У меня скоро гон, маленькая моя…        - Почему его нельзя провести вместе?       Девушки присели на лавочку напротив озера и обратили друг на друга свои взгляды.        - Я не думаю, что ты готова к подобному опыту.        - Почему это? – Бэт смотрела уже настороженно. – У нас уже была совместная… течка.       Альфа медленно качает головой и отворачивается к озеру.        - В гон всё по-другому. Я обращусь…        - И?        - Понимаешь, я родилась в обличии зверя, и… Ты же знаешь, что женщины-альфы – редкость? Сначала никто и не думал, что в человеческой форме я буду как раз этой… редкостью. Поняли только спустя пару лет, когда я, наконец, обратилась.       Повисла тишина, омега задумчиво уставилась на свою пару и медленно вдохнула.        - Хочешь сказать, что ты можешь меня трахнуть по-настоящему?       Мари удивляется, но не подает виду, облегченно глядя на свою омегу и с придыханием шепча ей на ухо простое и ясное «да», и склоняется над её лицом, чтобы властно смять губы своими.        - Мари…       Омега тяжело дышит, но уверенно смотрит прямо в тёмные по-волчьи хищные глаза.        - Да?        - Я всё равно хочу провести с тобой гон.       Альфа нервно смеётся, откидывается на спинку скамейки и, обреченно вздохнув, прижимает к себе Бэт.        - Хорошо, маленькая. Но только если нарисуешь меня. Акварелью.