Несущая печаль машина

Запыленный воздух мастерской мерцал в винных лучах солнечного света. За незашторенным окном солнце ярко пылало закатом и плавно растекалось по горизонту раскаленным металлом, отпечатываясь на сетчатке янтарных глаз Шарлен. В ее бледной руке дотлевала почти нетронутая сигарета, и куски серого пепла с золотистыми искрами падали на перепачканные маслом брюки. Шарлен вздохнула – уже который раз – и устало прикрыла глаза, чтобы затем удивленно взглянуть на выпавший из ослабших пальцев окурок. Это была четвертая, и она вновь не сделала ни единой затяжки. Зря – сигареты теперь были слишком дорогими даже по ее меркам, и так переводить хороший, действительно хороший табак отныне считалось кощунством. Она поднялась с насиженного места, стянув с рыжей стриженой головы косынку, и тяжелые грубые ботинки глухо простучали по старым половицам. Рука вновь потянулась к серебряному портсигару, потемневшему от времени, исцарапанному и измазанному маслом, но все такому же красивому благодаря покрывающей его изящной вязи. Шарлен сделала его когда-то давно: то ли это был подарок, то ли заказ. Она вынула сигарету, аккуратно стряхнула высыпавшуюся набивку и чиркнула спичкой. Дым красиво завился, нутро сигареты – некрасиво почернело. Шарлен глубоко затянулась и бездумно посмотрела на пепел, образовавшийся на кончике. Сколько еще нужно их выкурить, чтобы в ее груди стало так же черно? Она привалилась к столешнице, заваленной инструментами, и оглядела свою мастерскую. Везде были разбросаны детали, схемы и незаконченные работы, в основном – музыкальные шкатулки. Шарлен в последнее время занималась лишь ими. Одна такая стоила целое состояние. Сырье – копейки по сравнению со стоимостью готового механизма. А музыка всегда трогала, заставляла сердце сладко сжиматься и вызывала если не радость, то светлую грусть. Устройство шкатулки было удивительно простым и одновременно невероятно сложным и напоминало Шарлен жизнь. В самом обычном ее понимании. Станина – самая простая часть, как самое начало. Заводной ключ, чуть сложнее, и гребенка. Пружинный механизм – то, что позволяет проигрывать мелодию. Шарлен назвала бы его переломным моментом. Наконец цилиндр. Самое сложное. Но если постараться как следует и придумать совершенную мелодию, то ее звучание сполна окупит затраченные силы. Шарлен представляла себя так же. Вот она поступает в Академию, она совсем юна и хочет покорить весь мир. Вот она с треском проваливается на просмотре, потому что сделала совсем не то, что ее просили, потому что она не захотела, и с громким скандалом оказывается вышвырнута из Академии. Там она оставила свою первую работу – машину, которая пила морскую воду и играла доводящую до слез музыку, в память о своем возлюбленном, которого забрало у нее море. После нее никто не смог повторить подобный механизм, и это принесло ей невероятную известность. Затем она заперлась в мастерской отца и провела в ней остаток юности и большую часть молодости. Делала простенькие шкатулки, с тонкими цилиндрами и одним набором штифтов, – другого у нее не просили и платили достаточно, чтобы она не беспокоилась ни о чем. Было так просто! А теперь у нее за спиной стоит заказ для убийцы ее родителей. Ее пары стариков, у которых банкир обманом отобрал их дом. Шарлен узнала об этом, когда они уже вместе приняли яд. Она стряхнула пепел и плавно оттолкнулась от стола. На нем стояла сверкающая при угасающем свете новенькая шкатулка. Большая и красивая. Больше и красивее всех прочих. Лучшее и одновременно худшее творение мастера. Рука мягко опустилась на позолоченную и украшенную самоцветами рукоятку, совершенную, но слишком острую по краям, а затем коснулась двух фигурок, что склонили головы, едва зазвучали первые ноты. Женщина в вуали и рыжеволосый мужчина. Цвет был подобран идеально – точь-в-точь что у Шарлен. Интроит. Кирие. Дальше – градуал, тракт, секвенция… Шарлен поджала бледные подрагивающие губы. Много-много часов будет играть ее шкатулка печальный и тяжелый реквием. Но совсем не так долго, как будет звучать он у нее в голове, и слишком долго, чтобы успел прослушать мелодию полностью ее первый и последний владелец. Обугленный фильтр оставил на пальцах ожог. Шарлен бросила окурок и придавила его ботинком, старательно приводя разметанные мысли в порядок. Работа еще не была закончена. Солнце уже давно скрылось за сумеречной пеленой, окутав небо черной звездной шалью. Наверное, оно устало куда сильнее, чем все люди на свете, но никогда тяжесть его груза – вечно быть справедливым и мудрым – не сравнится с ношей Шарлен. Дело шло к влажному продрогшему рассвету, когда шкатулка перестала играть. И Шарлен нависла над ней, с полупустой склянкой с мутной жидкостью, и от желтого света лампы ее тень казалась куда более черной, чем обычно, но не чернее той бездны, что теперь разверзлась в груди. Уже ясным днем шкатулку заберут.