***
Король заметил, что в последнее время он начал вставать по утрам значительно раньше. Причём для того, чтобы померять шагами тронный зал, вместо того чтобы в забытьи приятной утренней дрёмы восполнять силы после ежедневных дворцовых дел. Пак никогда не вставал рано, да и не начал бы — разлепить глаза, узреть кусочек полуденного чистого неба, по-летнему чистого такого, здоровски хорошо. На троне пока ещё не сиделось — юность в попе не давала, поэтому в тронном зале он довольно неловко себя чувствовал первое время, когда смотрел сверху вниз, а не наоборот. Слишком торжественно. Каждый из чиновников бросал многообещающие взгляды и, в свою очередь, тоже много чего хотел. Таким образом, ожидание неизбежного порождало комок нарастающей смуты внутри, который под кумулятивным эффектом сеял в душе тревожные предчувствия. Неизбежное — это, скорее всего, потеря навсегда своей беспечной юности и начало взрослости без прохождения стадии молодости. Собственно, ничего особенного. А ещё, неизбежное — это ответственность. Собственно, и ничего нового. Отход регентского совета от государственных дел вверг страну в радостный хаос, ведь Его королевское Величество не так давно заявил, что достаточно зрел для того, чтобы взять бразды правления в свои руки. И далее злоупотреблять властью регентского совета как временного правительства не намерен. Однако при всей торжественности событий радостнее самому Чанёлю не становилось, а уж легче тем более. Он знает, в какую сторону власть или её жажда могут менять людей. Король не горевал день ото дня по отошедшему в мир иной отцу. В конце концов, тот признал родного сына лишь за три года до своей смерти. Да и жалобность — далеко не черта Чанёля. Такого рода роскошь — это привилегия крестьян. Даже если Чанёль прежде всего человек, главнее то, что он повелитель, и сентиментальные чувства он показать свои при этих ханжах не имеет права. Обнажить чувства прилюдно — значит дать слабину, а вот наедине с самим собой можешь хоть на стену лезть. В принципе, с тем усердием, с которым Чанёль вымеряет шагами комнату, ходя туда-сюда в нелепой привычке, он скоро научится не то, что на стены залазить, но и по потолку ходить. Привычка ходить туда-сюда возникла из-за того, что Чанёль много думал: так, почему-то, было легче. Юноша понимал, что после коронации борьба за власть не закончилась, увы. Абсолютное большинство государственных чиновников и регентский совет полностью поддерживали кандидатуру юного короля, так как они возлагали на него свои надежды. Противники его власти — клан Ли — пытались в непривлекающей внимание форме доказать всему двору и даже армии, что Чанёль недостаточно серьёзен в своих намерениях, что он никогда не относился к истории и политике своего государства подобающим образом. Не сразу, но попытки эти король разглядеть сумел, благо во дворце были благородные и честные люди, среди которых генерал Чхве Ён, служивший верой и правдой ещё отцу Чанёля, и семья О, чью незаменимость при дворе невозможно переоценить. — Я сделал для себя те выводы, которые должен был, из политических ошибок моих предков, — сказал Чанёль при неспешной прогулке господину Ли, отцу одного из двух талантливейших генералов Корё. — Мой отец приступил к власти по достижении совершеннолетия, и это было не рано. Этим правителем мы гордимся и всегда будем. Я вступил на престол так же, как мой великий предок, в чём же Вы увидели здесь предпосылки моей несерьёзности? Речь идёт об управлении страной — разве само это даёт Вам основание говорить так? — Чанёль бы тоже так с ним не говорил, приказав повесить или закатать в ковёр и побить сеятеля смуты, и не стал бы искать распространителей слухов. Просто воистину виновных во дворце не ищут, когда против может взбунтоваться дворянство, сословие, на которое опирается власть. Виноватым может оказаться безродный слуга, но никак не родовитый, обладающий властью господин. — Приношу свои глубочайшие извинения, Ваше королевское Величество, — с ухмылкой отвечал господин Ли. — Я всего лишь волновался о том, что Вы могли бы пожалеть о решении. Король Пак молод, но он всегда может обратиться за помощью и поддержкой к клану Ли, всё-таки, надеюсь, Вы помните, что до семнадцатого короля… — …Вы отдавали своих дочерей в жёны королям Корё. Что ж, благодарю Вас, господин Ли, и прошу не сметь распускать более подобные речи о тридцать втором государе, — Чанёль специально выделил предпоследние два слова, чтобы подчеркнуть, что сия традиция уже весьма неактуальна. — Всенепременно, мой король. Чанёль даже не знал, стоит ли эту ситуацию списать на старческий маразм чиновника в отставке, чей сын верой и правдой служит двору, или всё же в этом господине стоит увидеть теневого лидера. Да, понравиться всем довольно сложно. Собственно, Чанёль и не собирался это делать, но без поддержки своим же народом править нельзя. Все эти мысли взвинчивали голову, влекли за собой излишнюю нервность и недосып. Ещё и чиновник один недавно умер. Своей он смертью умер, или это тоже подстроено, как было с отцом, никто ума не приложил. У всех политически грамотных людей, которым он мог доверится, мнение было своё. Все годы Чанёля учили бороться за власть. Во дворце можно научиться плести интриги, но не распутывать их так, чтобы неправые оказывались подвергнуты наказанию, которого заслуживали.***
Пробило полдень. Чанёль устал думать и остановился у балкона, облокотившись о высокий глазурованный подоконник. Королевские покои его воплощали собой роскошь и величие современной династии: дорогая мебель от лучших зодчих, шелка и сусальное золото, коллекция кинжалов с драгоценными камнями, клинки с гравировками, о владельцах которых сложены легенды Древней Азии. Он часто любил стоять так, прислушиваясь к тому, о чём говорят его подданные, что проходили мимо. Они нередко общались по поводу текущей обстановки во дворце, а Чанёлю свежий воздух отрезвлял мысли, лёгкая утренняя прохлада позволяла почувствовать себя чуточку лучше. О тридцать втором государе говорили редко, но не потому, что боялись, а потому что действительно уважали его. Кстати, за совершенные для мужчины внешние данные, за полководческий талант, который он уже успел показать, за аналитический склад ума и справедливый характер Чанёля прозвали даром Неба, и народ в этом не сомневался, ведь власть даётся от Бога, не так ли? Чанёль смотрел вперёд: мимо, в павильон радости и долголетия (зал для празднеств) шёл толстый, грузный мужчина, поддерживаемый хрупким пареньком на вид лет двадцати. В мужчине Чанёль узнал своего главного повара, а младшенький, скорее всего, был его сыном. Санджун упоминал, что у него есть хворый сын. Чанёль пригляделся к парню: тот был очень почтителен с отцом, но мужчина при случае отталкивал его от себя. Король присмотрелся лучше: молочная кожа парня была аристократически бледна. Скорее всего, из-за болезни и того, что парень не занимался тяжёлой работой. Очень робок и по-дворянски красив. По крайней мере, такое впечатление сложилось у короля после недолгого изучения взглядом (насколько то предоставлялось возможным на расстоянии) фарфоровой кожи, ниточки тонких нежно-розовых губ и покорного взгляда.Тем не менее, в голове короля промелькнула мысль, что парень не мог не занимать видного места в обществе, какого? Приятная внешность для больного, но и физически он не казался слаб, ведь помогал отцу. Этот незнакомый парень с растрёпанными волосами, смотрящий сейчас так учтиво, производил впечатление блестяще воспитанного в строгих иерархических традициях молодого человека. Он на кого похож? На дворянина. Но по цвету одежды — деревенский парень. Чанёль решил не брать в голову, но губы тронула лёгкая улыбка, ведь он завидовал. Отец работает во дворце, а значит хорошо зарабатывает. Высокого положения в обществе юноша не занимает, тем не менее, может, не работает даже. Вполне мог бы зайти за аристократа по цвету кожи, если бы не положение отца. Каждый день сначала нужно подождать, когда твою кожу напудрят рисовой пудрой, нарисуют на глазах линии финиковыми палочками, а потом идти по дворцовым делам — Чанёль во многом завидовал тем, кто не занимает высоких положений.Образ сына повара был весьма гармоничен, и наличие макияжа Чанёль не иначе как не заметил издалека. Зато это не послужило основанием ошибочного суждения, кое могло иметь место, ведь макияж в средневековом обществе говорил о дворянском происхождении человека. Его королевское Величество вздохнул и спустился на улицу. Во дворце всё было угрюмо оживлённо: в королевстве объявили неделю скорби по ушедшему из жизни главе влиятельной семьи Квон, который служил ответственным чиновником при дворе. Конечно, смерть чиновника не могла сравниться со смертью короля Конмина 27 октября 1374 года, тринадцать лет назад. Правителя почитают как родного отца, и отход в мир иной действующего короля — это даже более, чем национальная трагедия. — Велите поставить здесь хотя бы цветов, — отдал Пак распоряжение придворной даме — настолько уж тяжёлой казалась атмосфера. В это время королевский повар и его сын шли в сторону павильона радости и долголетия. — Доброе утро, Ваше Величество! — сын его лишь поклонился, избегая прямого взгляда в глаза королю. — Доброе, Санджун. Новые люди во дворце? — теперь Чанёль имел возможность с ног до головы оглядеть парня ещё раз. Паренёк утопал в национальных одеждах, и отец его с презрением смотрел в его ярко подведенные в глаза. Волосы невиданного в Корё светло-каштанового цвета, растрёпанные ветром, — вот, что привлекло и удивило короля. — Мой сын, Бён Бекхён, несколько лет жил на родине, в деревеньке на границе с империей Мин. — Славный парень, только стеснительный он у тебя, — Чанёль широко улыбнулся и пошёл дальше по своим делам. А дело у Чанёля было, в принципе, одно: молодой король устал проводить время во дворце и пошёл к Сехуну, своему лучшему другу ещё с детства, сыну придворной дамы. С ним-то Чанёль и постигал азы письма, чтения, счёта, а затем и истории, и политологии; с ним он учился ездить верхом, сражаться на мечах. Несмотря на то, что Сехун младше Чанёля, он парень сообразительный и осторожный, благодаря чему все их аферы всегда оставались незамеченными. С детства мальчики часто любили убегать из дворца, одеваясь в крестьянские одежды, только вот Сехун пыл с возрастом, как он говорил, немного поубавил, а Чанёль нет. Однако Чанёль знал настоящую причину. Ему просто было, кого во дворце оставлять. — О Сехун, ты принёс одежду, которую я просил? — спросил Чанёль младшего, громко входя в покои друга. Не китайским сусальным золотом, конечно, расписанные, но тоже очень яркие, глазурованные красным, голубым и жёлтым. — Потише, хён!!! — Сехун предусмотрительно посмотрел по сторонам и только потом закрыл дверь. — А если бы у меня кто-то был? — Чёрт. Мне действительно нужно вести себя осторожней. — Вот именно. Я иногда думаю… Вы меня извините, вы, как бы, монарх, но… — Сехуна начинало понемногу распирать от смеха, поэтому как ни хотел, но он не мог изобразить раболепие перед волей Чанёля. — Йа! А ну говори! Не надо мне тут деланно тушеваться! Я даже господина Ли не казнил. Давай без этих твоих бестолковых «выканий», — пробубнил Чанёль. Он начинал раздражаться, когда единственный лучший друг вёл себя так перед ним, потому что он делал это частенько. — Это просто немного обидно, хён. Я хотел сказать, что мне иногда кажется, что твоё некоторое скудоумие не лечится. — Знаешь, а ты тоже тот ещё шут гороховый. Когда ты Лухана к Сюмину в прошлый раз приревновал, помнится мне, ты стал самым главным дураком приёма. За весь вечер я не услышал больше ни одного конструктивного предложения! — в парня прилетела мягкая подушка, но Чанёль словил и показал другу язык, и оба расхохотались. Ведь Чанёль тогда смеялся больше всех и совсем не казался расстроенным вечером, потому что этот серьёзно несерьёзный молодой человек был его поистине лучшим другом. Парни взяли лошадей и поскакали далеко за дворец, к храму Анхва, где смогли переодеться в простые одежды. Младший тут же ускакал по своим делам, а старший раскинулся на траве, решив немного насладиться хорошей погодой. Чанёль улыбался, глядя в чистое небо. Такой же безоблачной ему казалась и жизнь в эти моменты, когда он мог позволить себе отдых. Сегодня погода обещала быть замечательной с самого утра, и никакая королевская марь не должна мешать Чанёлю по-человечески жить. Бог выбрал его для того, чтобы возложить ответственность самого наивысшего уровня, а чем больше ты ответственен, тем большая свобода действий предоставляется тебе. Солдат на войне — просто пешка. Он идёт и отдаёт свою жизнь за государя и за Родину, независимо от того, хочет он или нет. У него нет свободы, он не имеет права отказаться и не имеет права даже выбрать стратегию в войне. Генерал Чхве и генерал Ли имеют больше прав: они могут выбрать стратегию, но они тоже не могут отказаться от войны. А что он, король? Король может решить, стоит ли вводить страну в военное положение, вступая в войну с другим государством. И от всех этих мыслей по телу нередко пробегался холод. Нельзя, чтобы ему смогли внушить, что он может быть недостаточно уверен в себе. Ты сам либо чувствуешь себя великим, либо нет. Чанёль отчасти даже гордился, что он не такой правитель, как все, но выращенный на улице, хоть и при дворе, не будет ли он более простодушным? Хорошо это или плохо? Больше ли жестокой правды он бы познал, если бы вырос подле отца? Сам Чанёль считает, что у него было довольно свободное детство. И вот выходит ведь так, что действительно свобода становится ответственностью. Эти два понятия прямо пропорциональны друг другу. Чанёлю дано право управлять жизнями других. Чанёлю дана власть, и вся Азия верит, что даётся она от бога. Король Пак ответственен перед самим богом и независим. Независим, но в чём эта свобода ощущается? Обязан дворянству, обязан традициям… Поэтому во дворце он будет королём, а в остальное время он хочет быть необременённым. Очень важно найти свою свободу, чтобы в рутине будней всегда оставалась хотя бы маленькая частица именно того, что пробуждает к жизни, в чём находишь вдохновение, своё второе дыхание. Тридцать первый король Корё посвящал всего себя рисованию, а тридцать второй постоянно проводит всё своё свободное время на свежем воздухе в облике простого крестьянина, общаясь с обычными людьми. Политология, история и обществоведение не дают настолько ценных уроков, которые можно вынести из общения с разными людьми. Мысли Чанёля прервались, когда его слух уловил какое-то вошкание в траве. Повернув голову, парень увидел маленького юношу, выходящего из храма Анхва. Того самого, что он видел во дворце, только в другом турумаги. И если первое одеяние парню было ужасно велико, то это, наоборот, сидело отлично, но казалось слишком необычным, и Чанёль даже не мог сообразить, где вообще можно взять такую ткань. Недорогая и серая, она была довольно искусно расписана рисунками деревьев, белых и розовых. Внезапно в голову пришла мысль о социальном статусе этого парня, именно то, о чём не мог додуматься Чанёль в первый раз, когда его увидел. Но тут же он посчитал эту мысль неприемлемой и даже оскорбительной, ведь у мальчика есть отец. И всё же, узнать поближе Бекхёна хотелось, а тот как раз направлялся в его сторону. Юноша лёгкой поступью шёл вперёд, прикрывая рукой лицо от солнечных лучей. Он вглядывался вперёд, заметив нечто большое и шевелящееся в зарослях высокой травы, в которой отдыхал Чанёль. Испугавшись, паренёк чертыхнулся и,цепляясь за ветку, упал на землю с глухим шуршанием и скрылся в траве. — О боже, аккуратней, — Чанёль тут же поднялся, принимаясь всячески помогать нерасторопному парню, который раскидал почти всё содержимое своей корзины. Это были травы, а искать траву среди травы оказалось не совсем просто, даже несмотря на то, что маленькие пучки были перевязаны лентами королевской лечебницы. Заметив эту деталь, Чанёль понял, откуда травы и что парню стоит действительно помочь, чтобы тот не получил нагоняй. — Ох, извините, что напугал вас своим неожиданным падением. Я, наверное, потревожил Ваш покой? — Бекхён поднял свой взгляд на незнакомца, и их глаза встретились на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Парень поблагодарил Будду за то, что успел выпалить свои два предложения, потому что секундой позже он бы уже не смог. За тот небольшой отрезок жизни, который парень провёл в этом мире, он видел много разных взглядов и успел разглядеть много самых различных эмоций в глазах людей. Бекхён видел очень настойчивые взгляды, Бекхён видел взгляды, полные ненависти; Бекхён видел глаза, в которых плескался страх, глаза в которых таилась ложь, глаза, в которых читалось презрение, брезгливость. Но он никогда ещё не видел таких ясных и пронзительных смелых глаз, которые смотрели сквозь душу. Парень растерялся и начал перекладывать травы в корзине. — Привет, — улыбнулся незнакомец выразительной улыбкой, и его глаза засияли ещё больше. — Привет, — неловко поздоровался Бекхён. — Спасибо, что помог собрать мне травы. Один я бы ещё долго возился. «Не узнал меня», — пронеслось в голове у Чанёля. — Да не за что. Знаешь, я впервые вижу тебя здесь, хотя сам нередко тут ошиваюсь. Не думаю, что ты часто приходишь сюда молиться. Я бы тебя уже давно заметил. Кстати, меня Чанёль зовут, — Чанёль протянул новому знакомому руку. — Ух ты, прямо как нашего светлого правителя. Меня Бекхён, — легко пожал руку. — Да, я прихожу сюда редко, обычно за этими травами. Но мне нравится это место, я хотел бы чаще бывать здесь. Но, увы, мне нужно работать, поэтому даже сейчас я должен уйти. — это правда, юноше действительно пора было идти. Парни пообещали друг другу встретиться ещё на этом же месте и условились через два дня во время захода солнца. Бекхён совсем даже не успел узнать или понять что-нибудь о парне, но явно желал этой следующей встречи. Этот его новый знакомый, Чанёль, был словно из другого мира. Его взгляд… В нём не было никаких низменных чувств: лишь свет, доброжелательность, смелость и спокойствие. И Бекхён впервые почувствовал себя настолько паршиво. Потому что на него так не смотрели, потому что в голове парня впервые возникла мысль о том, что оставаться великим можно, независимо от твоего социального положения. Бекхён не знал, дворянином или простым крестьянином был Чанёль, но душу отравляла мысль о том, до чего опустился он сам. Бекхён всю жизнь обижался на самого себя за то, что родился таким, и проклинал ту ночь, когда его отец зачал ребёнка с чужой женщиной, служанкой их дома. Это была оплошность его родного отца, господина Кима, за которую Бекхён рассчитывался всю свою дальнейшую жизнь. В минуту страсти господин позволил свершится непоправимому. И, понятное дело, Бекхён был совсем не желанным ребёнком в семье. Господину Киму пришлось много переживать, ведь его законная жена не могла забеременеть несколько лет супружеской жизни. Но бог был милостив и через два года после рождения Бекхёна подарил госпоже Ким дитя. Кажется, тогда же, он повернулся к Бекхёну — порочному ребёнку, зачатому в грехе — спиной. Господин Ким относился к своему старшему сыну разве что немногим лучше, чем к слуге. Как только у нерадивой служанки закончилось грудное молоко, Ким выгнал её из своего дома, оставив маленького наследника себе на воспитание. Таким образом, родную мать Бекхён почти не помнил, а мачеха всегда недолюбливала пасынка. После того, как у Кима появился ещё один наследник, от любимой женщины, нелюбовь к Бекхёну он стал делить вместе с ней. Но всё же отец — это отец. Бекхён безмерно благодарен ему за то, что тот обучил его письму, чтению, счёту — тому, чему обучал и своего младшего сына Тэхёна. Только вот Тэхёну уделяли внимания всегда больше, хвалили его чаще, баловали постоянно. Бекхёну лишь доставалась участь слышать от мачехи о том, какой он весь хилый, ни к какой работе не годный — одним словом, не уродился. Одной радостью в жизни подраставшего парня была его родственная душа Тэхён, который старался всеми силами смягчить жизнь хёна в этом доме, и если не мог помочь, то хотя бы старался не усугублять ситуацию. В глазах младшего — бесконечное сочувствие, а Бекхёну, как старшему, не хотелось выглядеть для него жалким. И он старался держаться изо всех сил. Старался двадцать два года, пока не понял, что не собирается изо дня в день терпеть унижение. И понял он в марте, когда было ещё совсем холодно, солнце почти не грело, всюду слякоть и земля совсем ещё сырая. Местами снег не сошёл, но уже повсеместно можно было заметить ручейки талой воды. Ветер шумел в голых ветвях яблонь и сакур, которые с приходом весны должны были покрыться молодыми листочками, а чуть позже и зацвести. Бекхён любил весну каким-то особенным образом именно за этот небольшой период времени с конца марта до начала мая, когда цветёт сакура. Молодой человек, если он романтичен, всегда найдёт в этом определённую прелесть — вот и Бекхён весенними вечерами задумывался о любви, от которой его сердце тоже расцветёт, словно это деревце. Однако самое главное — это мысли о новой жизни и о свободе, которые парень позволить себе не мог. К сожалению, тогда было ещё только начало марта — слишком рано для цветения и слишком холодно. В погоде чётко ещё проявлялись признаки зимы, и в один из них госпожа Ким прихватила болезнь. Бекхён, как примерный сын, помогал мачехе перенести хворь: всегда осведомлялся, не нужно ли госпоже чего-нибудь, и просил обращаться в случае нужды. Конечно же, для этого есть и слуги, но по нескольку раз в день Бекхён интересовался здоровьем мачехи. Парень знал о неприязни к нему — такое трудно не заметить за столько лет, однако думал, что когда-нибудь госпожа с отцом станут более благосклонны к нему, если он будет вести себя покорно. Но в один из дней, когда мачеха всё так же лежала в постели из-за болезни, а Бекхён вежливо спросил о её самочувствии, отец ответил, что сын своим присутствием перед госпожой только ухудшает её состояние. Слышать от отца такие слова было слишком мерзко. Пообщавшись с братом, Бекхён решил, что уйдёт из этого дома и найдёт свой собственный путь, своими руками будет творить свою жизнь.Вот тебе и свобода (ох, не такой представлял её парень). Вот тебе и новая жизнь весной. На ночь юноше пришлось проситься к своему другу Ифаню. Теперь уже бездомному, Бекхёну негде было ночевать, и он совсем не подумал о деньгах. Зажимая парня между собой и стенкой, в тот вечер Ифань доступно объяснил, каким образом маленький бывший дворянин может заработать себе на жизнь. И две ночи Бекхён с ужасом осознавал то, что не его рукам дано будет творить его судьбу. Хотя, куда там творить? Унижать дальше, скорее всего. А ещё он понял то, что друга у него теперь как-то нет. Так и началась самостоятельная жизнь парня, который в свои двадцать два не знал, что такое родительская любовь, но испытал на себе, что такое несправедливость, ненависть, лицемерие и предательство друга. В сегодняшнюю рабочую ночь Бекхёну смотреть в глаза Ифаню не хотелось, отчего тот был грубее обычного. Всё потому, что младший желал видеть только одни глаза — глаза незнакомца, который заставил его об очень необыкновенной вещи задуматься. Ифань больно сжимал кисти рук младшего. Бекхён болезненно всхлипывал, однако тело само подводило его, что заставляло старшего выходить из себя, ведь вроде как телу нравилось. — Лицо попроще сделал! — процедил он в ухо парню, толкаясь резко и попадая по простате. На мгновение Бекхён потерялся, выстанывая что-то нечленораздельное, но через пару секунд вскрикнул от боли, когда Ифань кусанул плечо где-то чуть ближе к шее. Эта ночь стала одной из самых кошмарных в жизни паренька. Его трахали, а он едва не плакал. Ифань сам не знал, зачем он это всё делал. Наверное, потому что ему, как старшему в семье, никогда бы не выпал шанс самостоятельно распоряжаться своей жизнью, какой выпал Бекхёну. Он хотел его сломать, и у него это самым мерзким образом получалось делать. — Ты был ужасен, — слышит с презрением в свою сторону Бекхён, когда поднимает деньги, которые Ву небрежно смахнул со скамьи. Нет, такое определённо больше не должно повториться! Бекхён почти решил, что он последний раз таким постыдным образом, продавая себя, зарабатывает деньги. Пусть он задолжает господину Бёну, но он найдёт достойный способ самоутвердиться. Пусть он к тяжкому труду и неспособный, но слугой куда-нибудь или помощником обязательно устроится. И не так важно, что единственное, что умеет делать парень — это следить за внешностью (на этом настаивал Ифань и аристократическое прошлое). Где хотенье, там и уменье.***
К своему новому знакомому Бекхён мчался на всех парах. Такое ощущение, будто от того, что он будет спешить, быстрее наступит закат — то время, когда парни договорились встретиться. На самом деле, Бекхён не мог понять такое своё рвение, но в его голове засела навязчивая мысль о том, что знакомство с "незнакомцем с великим взглядом" может быть ему даровано Небом, а Бекхён, как романтичный юноша в его летах, мечтал как можно скорее стать ближе к своему светлому будущему. Вот он и бежал как можно быстрее к Чанёлю. Недавнишняя подавленность сменилась приятным воодушевлением и даже лёгкое волнение поселилось в груди. Бекхён никогда не лгал никому, поэтому сам верил в искренность. Чанёль первый предложил тогда встретиться, и Бекхён потянулся к нему, не боясь наступить на те же грабли, что и с Ифанем. Редкой души человека жизнь не сделает лживой тварью. Тогда уж стоит ли говорить о том, что среди детей, детство которых было неблагополучным, большое количество именно таких? Никто из крестьянских детей не посмотрел на Бекхёна сочувственно, когда тот, просто не имея никаких моральных сил идти к Ву, оставался ночевать на улице, в условленном с Тэхёном месте. Тот прибегал, когда выдавалась минутка, чтобы хоть с одеждой или кое-какими средствами помочь. Чанёля Бекхён заметил сидящим на камне и сосредоточенно рассматривающим сухую веточку кустарника, выглядывающую из высокой нескошенной травы. Парень глянул на Бекхёна, и последнему показалось, что ни одна весна в его жизни не была настолько красочной и побуждающей к жизни, как эта серая облачная осень, внезапно ставшая какой-то уютной и гармоничной. Высокая трава не колола, а приятно щекотала кожу, и Бекхён подошёл ближе, садясь в её зарослях напротив своего знакомого. Чанёль невероятно гармонично вписался в романтичный осенний пейзаж. Бекхён даже не поздоровался, стараясь не прерывать это единство природы и человека, маленькую идиллию Чанёля. — Какое небо, — первым сказал Чанёль, будто они сидели и разговаривали до этого много часов. — Что ты видишь в нём? — мягкие краски заката плавными переходами застилали весь небосвод. — Закат, красивый закат. Ты любишь осень? — так показалось Бекхёну, и он внезапно спросил. — Унылая какая-то пора, напоминает мою жизнь, — он улыбался, глядя в небо. Сейчас ему легко и свободно. — Это не просто закат. Это то, как заканчивается одна глава нашей жизни и начинается другая. Каждый закат и приходящий ему на смену рассвет — это новый шанс для каждого. Я тоже меньше всего прелестей замечал именно в осени, — неловкость прошла, и у обоих появилось чувство, будто они знают друг друга не меньше, чем вечность. — Всё, что я запоминал из каждой своей осени — это то, что на улицах всегда грязно после обильных ливней, а монах, который воспитывал меня, ругался, когда я приходил чумазым. Единственной вещью, за что я любил осень, был мой день рождения, но и он перестал быть праздником, когда умер мой настоящий отец. Дата дня моего рождения — ровно месяц спустя даты его смерти. Одно и то же число. С тех пор я не праздную его. — пока Чанёль делился частью своей истории, Бекхён пытался разглядеть тот спектр эмоций, который он едва ли мог различить в глазах и жестах молодого человека. Железная воля и твёрдый характер могли прикрыть печаль, но не затмить искренность с толикой смирения и неугасимой веры в светлое будущее. — Это очень грустная история, — ответил Бекхён, не решаясь начать рассказывать о себе. Он не любил осень не из-за чего-то настолько серьёзного. Все самые значимые вещи произошли с ним весной, и, несмотря на это, он любит весну, поэтому, скорее всего, для него это личное предпочтение. К сожалению ли, к счастью ли, только лишь хозяин собственной души может знать, каков он, цвет его страха.А какой цвет у страха? А какой страх?.. — У меня день рождения в мае. Я могу быть хёном для тебя? — Мне двадцать два. — Тогда я хён, — сказать, что это хрупкое чудо удивило Чанёля — ничего не сказать. — Расскажи что-нибудь о себе, хён, — предложил парень. — У тебя и без меня сложная судьба. Не хочу нагружать тебя своими проблемами. — на самом деле, Бекхён ощущал острую потребность в том, чтобы открыться кому-нибудь, но совсем не хотелось, чтобы его жалели. Особенно такой, как Чанёль. Он казался слишком уверенным в себе. Пак окинул взглядом паренька, потупившего глаза в землю. — Бекхён-хён, ты слишком чувствителен. Это всего лишь пережитки прошлого, жить нужно настоящим. Мой родной отец, например, почти не воспитывал меня, а потом внезапно сделал своим преемником, но я не беру это слишком близко к сердцу. А вот ты назвал свою жизнь депрессивной. Неужели в королевстве так плохо жить? — А ты что, шпион? — Никакой не шпион, — обиделся Чанёль. Но раз уж ты так не хочешь рассказывать, то давай решим всё честным образом, сыграв в одну игру. Если я выиграю, то ты обязательно пожалуешься на всё то, что тебя волнует. Чанёль не дал Бекхёну даже права возразить. — Игра называется "Волк и овцы". За территорию от этого камня до храма выбегать нельзя. Я буду играть волка, и ты должен будешь спросить у меня: "Волк, волк, который час?" Я отвечаю: "Четыре часа", — это значит, что ты должен сделать четыре шага по направлению ко мне. Смысл игры в том, кто кого схватит. Я двигаться не могу. Если ты видишь, что не можешь до меня дотянуться, ты опять спрашиваешь: "Волк, волк, который час?" Всё это время я стою спиной к тебе и не вижу, насколько далеко ты находишься. Когда я почувствую, что ты уже близко, то отвечу: "Обеда час", — и начну бежать за тобой. Если догоню до того, как ты добежишь до храма, то я выиграл. Бекхён лишь искренне посмеялся с такого способа разрешить спор, но согласился сыграть. А посмеялся зря. Ибо бегает Бекхён не так, как длинноногая шпала, да и в игре был новичком. Таки не успел паренёк повернуться, как оказался сжатым со спины в крепких объятиях. Попался, — шепнул на ушко Чанёль, держа свою добычу крепко-крепко. Для проститута это очень нежный жест, поэтому парню стало очень неловко. Бекхён ни в коем случае не хотел избежать разговора с Чанёлем. Для этого не было причин. Мы всегда склонны доверять чужим людям, потому что они нас ещё не обманывали, тогда... Может быть, ему стоит и открыться? Чанёля он, возможно, увидит от силы пару раз в своей жизни, более того, их круги общения вряд ли пересекутся когда-нибудь. Да и с кем, собственно, Бекхён общается? С собственным братом и Ифанем? Парни сели в траву, и начался рассказ Бекхёна с самого начала. Чанёль не перебивал то ли из уважения, то ли из интереса, то ли из искреннего желания понять и помочь. Бекхён боялся узреть в его глазах жалость, а Чанёль… Чанёль решил пересесть так, чтобы парню не нужно было избегать его взгляда. Было немного нетактично делать так, но очень хотелось попробовать обнять парня со спины, положить голову на плечо. Этого было достаточно для него, чтобы в одном неловком движении уловить ложь и сказать «неправда». Необъяснимое желание. Старший возмутился, посчитав это насмешкой над собой. Он был осторожен к подобным проявлениям внимания, ведь «с проститутом можно вести себя как угодно», а он не кукла для экспериментов. Чанёль обнадёжил его тем, что если б и хотел оскорбить его честь, он бы сделал это, не проявляя столь огромного интереса к истории его жизни, и что видит, как тот без конца отводит взгляд. Действительно. Только одни глаза Чанёля и подкупали, была ни была. Какая теперь уж разница, что он потеряет? Поэтому Бекхёну пришлось рассказать Чанёлю всё и даже показать свежий укус как доказательство. Младший постарался отреагировать как можно скромнее, но всё равно внутри крутилось навязчивое и решительное «защитить». Это не жалость, и Чанёль на самом деле считал, что всякие объятия со спины обычны для Бекхёна, что так можно, не понимал, почему он считает это оскорблением. Старший-то толком не понимал, как ему дышать в такой близости, но Чанёль просил продолжить. — Один раз, когда я бродил возле реки, возле одной лодки стояли люди в одеянии королевской стражи, а ещё там был ваш повар. Из лодки упала какая-то шкатулка — я был единственным, кто заметил. Я кинулся в воду, надеясь, что за мой поступок меня ждёт награда, и не ошибся. Повар, господин Бён, предоставил мне крышу над головой. Я должен платить ему, а каким образом я зарабатываю себе на жизнь, ты уже знаешь. — Это.. действительно не то, что я хотел бы о тебе услышать, — Бекхён в недоумении распахнул глаза, а Чанёль успокаивающе погладил его по пальчикам. — Я говорю о том, что ты не заслужил такого отношения к себе, но тебе есть, где жить, и тот случай, что ты поведал, — он уникален. Рабочие дворца не имеют права на такие промахи. Должно быть, Небеса к тебе всё ещё благосклонны. — Небеса непременно благосклонны ко мне тем, что даровали знакомство с тобой, — щёки парня заалели, и Чанёль не смог скрыть улыбку. Он немного отпрянул от старшего, чтобы не засмеяться в спину. — Ты выглядишь великодушным, и мне кажется, что у тебя даже взгляд какой-то не такой. Поистине великий, королевский, я бы сказал. Мне очень нравится, но я даже немного боюсь. — Это крайне необычно слышать, ты же ведь даже не знаешь меня почти. Мне приятно. Спасибо, хён. — Чанёль всё-таки начинает смеяться, обняв парня снова, и смущает Бекхёна ещё больше. А ещё король решает обязательно вмешаться в судьбу мальчика, чтобы извиниться за всех тех, кто его растоптал, за людей «великих» и не очень. — Я тоже. Я тоже думаю, что наше знакомство даровано нам Небесами. Ты мне нравишься, хён. Я могу надеяться на дальнейшие встречи?—лицо Бекхёна при этих словах заливает нежный румянец. Вот в каком ведь смысле «нравишься»?***
С тех пор парни начинают видеться чаще, и, кажется, дни Бекхёна проходят в высчитывании минут до свиданий в назначенный час. Он считает, что его жизнь становится хоть немного лучше благодаря этим встречам. Чанёль пытался вселить уверенность в Бекхёна, показать, что есть объятия такие, которые не разомкнутся вокруг него ради предательства. Мысли об уникальном знакомстве заставляли сердца обоих трепетать. Во-первых, Чанёль ненавидел неточности. Он открыто заявил, что претендует на хёна. Бекхён красивый. Очень даже красивый для того, чтобы просто думать о нём, когда можно сидеть обнявшись, дышать одним воздухом и иметь одно сердцебиение на двоих. При мыслях о Бекхёне у младшего в груди разливалось тепло. Дружеские отношения выстраивать с ним он не смог бы. Точнее, он бы с радостью, чтобы не смущать парня, который вынужден был не единожды продать свою красоту, но разве возможно, когда такой невинный доверчивый взгляд заставляет чувствовать себя верным рыцарем и благодетелем всея Корё? Бекхён ищет Чанёля в каждом мимо проходящем и абсолютно не знает, куда деть глаза, если на горизонте замелькает похожая фигура. И всё это чуть ли не до влаги в опущенных к земле глазах. Он и хочет, и не хочет его видеть. А больше всего боится ошибиться, не увидев его однажды, когда так его ждёт. Перед одной из таких встреч Чанёль сильно нервничает, ведь со старшим они договорились о времени, а королю внезапно нужно принять свою будущую невесту, и он очень раздражён из-за этого. У него чувство, словно от сердца свою свободу отрывает, хотя он следует политике и просто собирается жениться. Лучше бы жил всю жизнь холостяком! Но долг требует от него наследника королевской крови. Когда слуги уносят вещи будущей королевы в её комнату, Чанёль остаётся наедине с пожилым господином Ли-старшим и его мечтательной внучкой, до смешного наивной. — Ваш дедушка любит путешествовать, — скорее утверждает, чем спрашивает Чанёль. Господин Ли-старший долгое время отсутствовал при дворе, проживая вместе с внучкой на окраине империи Мин. — Да, Ваше Величество, это действительно так. Мы путешествуем по Азии уже полгода, — девушка почтительно кланяется. — И откуда вы приехали в Кэгён? — Мы только что с полуострова Ляодун. — О, — лицо Чанёля изменилось с любопытного на недовольное. —Спорная территория с империей. — Да. А я люблю путешествовать во времени, — пролепетала дочка старика. Чанёль уставился на неё, нуждаясь в пояснении, но, как оказалось,барышня просто любила читать книги по истории, а это был такой способ разрядить обстановку. Забавно. А самое главное, как обезоруживает! Спустя несколько минут Чанёль просит чувствовать себя как дома и приставляет к девушке придворную даму, чтобы поскорей отлучиться самому. Он мчится к старшему на всех парах, ведь тот ждёт его возле маленького деревца яблони, которое парни посадили вместе. Чанёль аккуратно подкрадывается сзади, чтобы закрыть глаза хёну, но решает не пугать, поэтому через несколько секунд Бекхён видит перед глазами чужую ладонь и красивый цветок и поворачивается к своему Чанёлю, не сдерживая радостной улыбки. Сегодня Бекхён действительно широко улыбается во время прогулки и ничуть не винит своего донсэна за опоздание. Господин Бён получил хорошее жалование во дворце и не торопил своего сожителя с деньгами, Ифань был в отъезде, и Бекхён радовался свободным денькам. — Чанёль, как ты думаешь, я бы мог устроиться каким-нибудь мелким слугой во дворце? Какая работа вообще мне могла бы подойти? — между прочим спрашивает старший во время прогулки. — Что? — Чанёль хмурится. — Разве ты не работаешь в лечебнице? — Нет, почему ты так решил? — В первый раз, когда мы встретились, ты выронил травы, которые нёс из королевской лечебницы. Только королевские связываются такими лентами. — в груди появляется ядовитая тревога. — Это были индиго и лавсония, как басма и хна, знаешь? Эти травы я брал для того, чтобы измельчать в порошок и красить свои волосы, ну.. чтобы получался вот такой вот тёплый коричневый оттенок, как у меня. Но я никогда не работал в лечебнице… — Бекхён поднимает глаза на Чанёля, уже понимая, что он прокололся. — Ладно, это не так важно, — старший забегал глазами от настойчивого взгляда, но Чанёль был непререкаемо однозначен. — Нет, важно! — он одёргивает его и впервые повышает при хёне голос. В глазах бездонная тьма, ад настоящий плещется. Таким он выглядит не просто пугающе, а устрашающе. Бекхён раскалывается на осколки изнутри. Этому человеку небезразлична его судьба. — Мне важно! Ты же не хочешь сказать, что всё это время ты проработал на Ифаня? — младший хватает хёна за руку, приближая к себе, а тот не знает, куда деться. Он молчит в ответ, поджимая губы, и глаза его чуть ли не на мокром месте находятся, лишь бы со взглядом Чанёля не встречаться. Ведь там он увидит ярость, а эту эмоцию Бекхён боится видеть у него. Сила эмоций Чанёля способна ослепить. Младший отпускает руку хёна и с обречённым стоном садится на ближайший камень, закрывая лицо рукой. Внутри клокочет злость. Бекхён жалко топчется рядом. Ему стыдно перед ним. Даже перед собой уже не так стыдно, потому что остатки гордости растеряны давно. Но и одному, и второму казалось, что Чанёль отгораживает хёна от того мира, а оказывается — все старания, разговоры по душам и полтора месяца старательного убеждения в том, что смирение — никогда не решение проблемы, — реально впустую.***
Возле одного из деревьев напротив вздрогнул парень. Это был его первый недолгий отдых, когда он смог уснуть, позволив полуденным лучам ласкать смуглую кожу, а себе — немного забыться. Всё остальное время душу молодого человека распирало терзаниями. Водя пальцами по шершавой коре, парень помогал себе подняться на ноги. Он казался очень потерянным для юноши. — Чанёль, — Бекхён заметил этого парня, — посмотри вперёд, пожалуйста. Тебе не кажется, что этому человеку требуется помощь? С ним что-то не то. Парень, на которого указывал Бекхён, оглядывался некоторое время кругом, но потом зажмурился, хватаясь за голову, и попытался сфокусировать взгляд. Чанёль знал этого парня. — Подожди, не подходи пока, я знаю его. У него есть физический недуг, он может тебя испугаться. — Какой ещё недуг? К нему кто-то другой идёт, смотри! — Наше вмешательство в его судьбу не сможет ему ничем помочь. — над лесом разгулялся ветер, поднимая маленькие листочки. Чанёль встал с камня, чтобы защитить хёна от холодного ветра объятиями. Через некоторое время старшего пробило на дрожь ещё больше. Как бы ни плавило в лужицу чувство разливающегося тепла, старший не мог не вспомнить о том, кем он является. Проституткой и не более. В руки Чанёлю стыдно было даваться, Бекхён не мог в них находиться. Старшему легче было сделать вид, что он очень обеспокоен тем парнем, чтобы не выдавать волнение. Как бы ужасно ни звучало, но Бекхёну элементарно не хочется прикосновений Чанёля из-за вот этого вот чувства стыда и неприязни к себе, от которой воротит. Точнее, хочется, но понятие о собственной дешевизне не даёт. Просто коробит от того, что он вынужден отдаваться за деньги, поэтому забота от Чанёля — последнее, чего бы сейчас хотел Бекхён. — Он специально за ним идёт. Парень возле дерева — До Кёнсу, лично мы не знакомы. Но я общался с человеком, который считает его самым дорогим из того, что есть в его жизни. Это Ким Чонин, вот он идёт к нему. — Бекхён следил взглядом за обоими. — Почему же он кажется несчастным, если у него есть такой человек? — Бекхён аккуратно выворачивается из объятий. — У этого человека молодая беременная жена, а у Кёнсу с каждой неделей зрение становится всё хуже. — Ах, боже мой… — это старшего ужасает, но он не понимает пока. — Однако что же мешает им любить друг друга? Можно же что-то сделать! Обратиться в королевскую лечебницу, или же даже я знаю некоторые травы, которые могли бы ему помочь… Почему ты сказал, что наше вмешательство не поможет ему ничем? — А ты уверен, что Кёнсу хочет всё это видеть? — Чонин стал опорой Кёнсу во время ходьбы и бережно помогал тому передвигаться. — Может, он сам ослепнуть предпочёл бы. Он не хочет разрушать семью Чонина — это раз. Он не хочет быть для него обузой, с которой нужно возиться — это два. Он не хочет травить себе душу глядя на то, как Чонин будет обхаживать свою жену — это три, а ведь Ким очень хотел привести его в свой дом в качестве фаворита. Тем более, что он нуждается в заботе. — Чёрт, — Бекхён закусил губу. Он сочувствовал этому Кёнсу. Парень старался не разрушить жизнь своего возлюбленного, но какой смысл для Чонина жить без него? — Это, получается, даже эгоистично, неправильно. — Да? — в голосе Чанёля прозвучало раздражение. — Ты, что же, всё время поступаешь правильно? Точно также, извини меня, крутишься возле богатенького Ифаня, с одной стороны, но деньги от него получаешь неправильными методами, с другой. Кёнсу имеет отношения с состоятельным Чонином, но ни копейки самостоятельно у него не просит. Более того, хочет попросить его себя оставить. Он хочет смириться с проблемой. Слава богу, Чонин с этим не смирится никогда. Теперь скажи мне, почему ты время нашего знакомства не сделал ровно ничего, чтобы изменить свою жизнь? Я разочарован. Младший перешёл в наступление. Неловко. Чанёль был им разочарован. Бекхёну умереть бы хотелось от стыда сейчас на месте, но земля в бездну не проваливалась, ураган не начинался, а Чанёль ответа ждал. — Я устроюсь на работу уже на этой неделе, — обещание не столько Чанёлю, сколько самому себе. Пока ещё не нашлась никакая работа. Бекхён хотел бы стать помощником в лавке какого-нибудь торговца, но, как правило, либо таковые у них уже были, либо торговцы были не настолько богаты, чтобы заводить себе помощников, и эти функции выполняли их дети. — Ты не устроишься на работу на этой неделе. Точнее, очень даже устроишься, потому что я об этом позабочусь самостоятельно, — пользуясь фамилией Бёна, старший при желании мог десять раз уже сделать это сам. — И куда ты меня устроишь? Где ты сам вообще работаешь? — Устрою во дворец. Я там тоже работаю, — на немой вопрос младший отвечает взглядом в сторону сего величественного здания и добавляет: — и живу. Вопросов старший больше не задаёт, но по договорённости подходит к воротам дворца в полдень и называется сыном господина Бёна, после чего его без лишних вопросов проводят внутрь и просят ожидать. В таком случае, наверное, Бекхёну логичнее бы картины на стенах порассматривать или вазами фарфоровыми полюбоваться, а он ловит и считает любопытные взгляды, иногда даже спрашивает, не знают ли они кого-нибудь из прислуги, кого Чанёлем звать. Если кто и отвечал, то только то, что правитель наречён этим именем. Впрочем, парень думает о том, что Чанёль выполняет мелкую работу, раз уж никто не знает его здесь. Сложить дважды два не додумывается, хоть Чанёль и не сказать, чтоб особо скрывал. Даже имя назвал своё настоящее. Бекхён кланяется придворной даме и её сыну. Работу дают весьма незамысловатую: под руководством повара Бёна помогать приносить ингредиенты и выполнять прочую мелочь. Также, как сказали Бекхёну, сам король распорядился, чтобы сын самого лучшего повара в королевстве был удостоен чести приносить ему фрукты по вечерам. Не сказать, чтобы сам господин Бён был рад, ведь его сына, выходит, теперь знают как совсем другого человека. Но Бекхён бледен, и пусть это не болезнь, а рисовая пудра — оно на то похоже. Главное, чтобы «сын» не позорил его. На этом Чанёль прекращает их встречи вне дворца надолго. Однако и внутри его стен встретиться не торопится. Пак считает, что оставлять старшего в неведении не стоит столько времени. Когда король приказывал нести фрукты, он всегда отворачивался лицом к окну, делая вид, что интересуется околоворцовыми пейзажами, хотя, на самом деле, каждый раз пытался набраться смелости показать своё лицо Бекхёну, когда тот с коротким «фрукты, Ваше Величество» заходил к нему. Чанёль слышал голос Бекхёна каждый день, удостоверялся, что тот в порядке, и этого казалось сперва достаточно. Но людям всегда чего-то недостаточно. Имея в невестах миловиднейшую, пока ещё пышущую юностью девушку, которая уже в столь робких летах обладает всеми качествами, кои должны совмещать в себе претендентки на звание Её Величества, молодым королям не пристало увлекаться юношами из прислуги, чья жизненная история, возможно, романтична, но не более драматична, чем бедняков, родившихся уже таковыми.***
— Бекхён, почему ты вздрагиваешь, когда я тебя обнимаю? Ты меня всё ещё боишься? — младший спросил это, и испуганное мотание головой принял за неприязнь. Ведь проституцией Бекхён занимался только для одного человека. Да разве можно назвать это проституцией? Скорее, это что-то вроде любовника. Чанёль не мог понять причину стеснения. — Почему Ифань? Давай я буду платить тебе деньги, если ты хочешь именно так зарабатывать! — он ревновал к Ву, выслал бы мерзавца за пределы страны. Если бы знал заранее, ещё десять лет назад, в 1377-ом отправил бы к границе с японскими пиратами бороться вместе с его дядюшкой. — У меня не получится так, — старший выкрасил травами волосы младшего в тёплый оттенок и расчёсывал мокрые пряди. Правителя поистине стали считать благословлённым самим Солнцем во дворце, а сам он не рассказывал свой секрет. — Моя душа не сможет оставаться спокойной после этого. Ты мне дорог, и с тобой комфортно… — он не мог понять своих собственных мыслей, почему он с ним стеснялся себя. Потому что грязен для Чанёля? — Не жалей меня. Мне не станет легче, если я перейду из одних рук в другие. Младший не мог найти себе места из-за того, что часто чувствовал между ними неловкость. Откуда она? Из-за социального положения? Иронично. Из-за того, что он напорист? Или он не нравится Бекхёну, а это только его тело реагирует? — младший подталкивает хёна к дереву, наклоняется и заглядывает в глаза. Бекхён опускает взгляд вниз, но требовательные пальцы заставляют подчиниться и смотреть прямо. Ключицы, линия подбородка, чёткая линия губ, нос, выворачивающие душу наизнанку глаза... Нравится, безумно нравится, и Бекхён ужасно боится. Сердце колотится, вырывается из груди, Чанёлю очень хочется его поцеловать. Старший позволяет. Сначала Чанёль дотрагивается до его губ большим пальцем, ведёт, смотрит неотрывно, но в один момент срывается, как хищник на добычу, и впивается, словно зверь, целует, не встречая сопротивления. Он планировал просто попробовать вкус его губ, но слишком много накопилось. Бекхён отвечает ему погодя, ведь Ифань тоже может использовать силу для того, чтобы целовать. Но разница есть. С Чанёлем он не почувствовал себя как жертва. Он ответил ему, прижав ближе к себе, освободил обоих от груза, висевшего над ними как дамоклов меч. Бекхён зарылся носом в чужие ключицы и почувствовал необъятную свободу и лёгкость. Он словно расцвёл, выдохнул все свои страхи и вдохнул жизнь, он был практически счастлив. Как он раньше не мог понять, что это объятия Чанёля? Что это самое безопасное место для него на Земле? Сияющими глазами он смотрел на того, кто сделал это с ним. Почувствовал ли он то же самое? Чанёль с одержимостью вцепился в старшего, словно ему было больно. Как это возможно, если так хорошо? — Хён, а если тебя во дворце король заберёт и сделает своим фаворитом? Бекхён не мог сообразить, что за нелепицу вообще тот нёс, но Чанёль боялся всего, что он мог услышать в ответ. — Не знаю… Ну счастлив тот, кому посчастливится выполнить любую волю Его Величества. Тем более, стать фаворитом. — Это благосклонность Небес или нет? — Ты спрашиваешь? Конечно да. — Понятно, — Чанёль отпустил его. Им овладевали противоречивые чувства. С одной стороны, чего это старшему отказываться, если вдруг выпадет такая честь? Но с другой стороны, он даже чувствовал себя обманутым. Это выглядело так, словно хёну просто нужны были деньги, и неважно, Ифань это или король. Бояться Чанёля и не бояться короля. Но сам Чанёль ведь тоже недоговаривает всей правды. Что подумает о нём Бекхён, которому не нужно интересоваться фамилией для того, чтобы усмотреть благородство в глазах? Сохранится ли величие, если великий человек совершит один ужасный поступок? Способ, которым Чанёль собирался обличить себя, казался ему самому жестоким. Но какая разница, если он может оказаться одним из таких же, как и все тщеславные дворянишки, эти выедающие нервы пресловутые рода, которые ищут выгоды только в хороших связях? Чанёль был расстроен, и это то что, что двигало им. Хочется ему денег? Да пожалуйста! Он ведь может сделать ему предложение, от которого тот не сможет отказаться. И не откажется. —Сехун, а у нас не запрещена мужская проституция? — Чанёль решает как бы невзначай поинтересоваться между блюдами за ужином. — А зачем её вообще запрещать? — О Сехун был любителем пообсуждать что-нибудь за столом, особенно после чарочки соджу, а разболтать его на подобную тему было проще простого. — Кисэн так не просто деньги зарабатывают. Здесь твой гуманизм какой-то бесполезный, хён. Эти женщины государству всегда играли большую службу. Целые заговоры раскрывались с помощью кисэн. — Но кисэн, кажется, не совсем проститутки. У них другой род занятий, — никто свечку, конечно, не держал, но дома кисэн всегда старались поддерживать свою репутацию. О кисэн никогда не говорили как о девушках лёгкого поведения. — Да, дружище. Но если бы они просто оставались артистками развлекательного жанра, они бы не были настолько богаты. Отнюдь! Вся знать через них проходит. Никто не знает, что у них там за методы, но я один раз выпил с ними, и это единственное, что я помню о том дне.***
В тот день, когда Бекхёна устроили на работу, господин Бён был вне себя от ярости. Нищий прикрылся именем его сына! Для родителя это был укус за руку кормящего. Но что страшнее: чтобы слуги, которым и дела нет, знали, что этот мальчик, кажется, жив и здоров? Или, всё же, страшнее по своей же оплошности упустить королевские товары, быть уволенным из дворца и влачить жалкое существование, не имея средств на лечение сына? Бекхён сделал господину Бёну гораздо большую услугу в прошлом. Этого было бы достаточно и для того, чтобы действительно принять его за родного сына. Увы, хорошее слишком быстро забывается. Бекхён получил от повара Бёна пощёчину, а в качестве наказания стоял коленями на битом стекле прямо на кухне, чтобы все слуги смотрели и видели, как главный повар не щадит никого, даже сына. Однако Бекхён не позволил себе плакать от боли, и даже не обиделся на унижение. Чанёль нашёл работу во дворце специально для него, значит, потерпит. Топтаться по разбитому стеклу будет значительно легче, чем по чувствам. Ладно, если своим чувствам, но тут есть кое-какие поважнее своих Король же был доволен, что смог наконец-таки устроить судьбу хёна. Хотя бы это теперь не добавляло к общим проблемам, потому что на повестке дня у него была собственная свадьба и вопрос о легитимном престолонаследии. Отец Чанёля за неимением иных наследников назначил единственного сына на престол. Казалось бы, что может оспорить волю короля, который спас страну от юаньского гнета? Народ сыновьей любовью чтил короля, благодаря которому они не носили сейчас эти позорные монгольские одежды. Он сделал всё для государства, которое когда-то имело статус империи. Смерть жены он переживал крайне сложно, подался в религию и искусство — то, в чём находил своё утешение. Чиновники, агитированные кланом Ли, начали поговаривать, что он сходит с ума… Уже тогда это всё пахло заговором, и ушёл из жизни король не сам. Был отравлен тогда, когда наследник был ещё слишком юн. А что уже с присягой прошлому королю, когда на троне сидит нынешний? Королю нужно быть другом при жизни, а после смерти кошки нету — мышки в пляс. Политическая ситуация изменилась, Чанёль не принадлежит к правящей династии, как сын служанки. Так почему бы не отнестись к его правам скептически, предположив, что его можно использовать в качестве марионетки? Почему бы самой влиятельной семье не заявить свои собственные права на престол? Большинство женщин Ли, как и все ваны Корё, правительницы. Эта семья может добиться падения династии. Чанёль мог умереть. Чёрт возьми, он мог умереть в любой из дней. Вероятно, особенно после своей свадьбы и рождения наследника.***
День свадьбы наступил, словно во исполнение рокового предзнаменования. Чанёль ходил по комнате напряжённее, чем обычно. Если бы его спросили на следующий день, он бы даже не вспомнил, какого цвета был ханбок его невесты. Ли Гынби была облачена в такое количество материи, какое она никогда не видывала — самая богатая девушка государства и самая бедная по силе проявления чувств к своему мужу. Чанёль лишь помнил толпы людей, щемившихся к воротам дворца, чтобы преподнести правительской чете подарки. Они были так искренни в своём желании… Чанёль обещал себе делать всё только для и только ради своего народа. Следующим утром все лекари дворца начали приём обычных граждан и не взимали ни гроша по велению государя. Это был один из первых подарков народу в честь свадьбы. Всем же слугам в свадебную ночь было приказано оставить обязанности, помимо заполнения стола новыми яствами, и присоединиться ко всеобщей радости. Одному, однако, что ни говори, пришлось снова стоять коленями на битом стекле. Коленки Бекхёна только заживали, как его снова за что-нибудь наказывали. Чанёлю он не говорил об этом при встрече, не хотел жаловаться на работу. Встречи их стали реже, короче и оттого ценней, поэтому он лишь благодарил его за то, что теперь ему нет необходимости ходить к Ифаню. Оставалась ещё одна вещь, которая Чанёля гложила. Эта была его старая обида на хёна и то, что он собирался с этим делать. Если после того, как его новоиспечённая жена разразится наследником, ему суждено будет умереть, к этому времени Бекхён будет знать его тайну. Он поступит с ним так же жестоко, как хён до этого поступал с ним, скрывая ложь. Он сделает его своим фаворитом.***
После церемонии Чанёль не пошёл в павильон, где его должна была ожидать королева в ложе. Король остался у себя, приказав в случае необходимости посылать за ним только юношу, которому до этого было позволено заходить в его покои, но при этом плотно завязывать ему глаза, чтобы он не смел смотреть на великолепие Его Величества. Бекхёну, конечно же, пришлось посетить короля по велению самой королевы. Она была похожа на свежий утренний цветок, и ничья краса не могла сравниться с благолепием её лика. Немного стыдливо, но властно она попросила Бекхёна послать за её мужем. От них требуется исполнение супружеского долга, но на самом деле, королева не ждала супруга на ночь. Она лишь хотела услышать, что он занят. Он не удостоил её ни одним восхищённым взглядом, когда она так ждала дня своей свадьбы. Став женщиной молодого короля, она не подтвердила свои представления о счастливой жизни богачки. Генерал Ли оказывал ей куда больше знаков внимания. Почему бы не сейчас уже наладить отношения с куда более романтичным и обходительным генералом, представителем своего же клана и, возможно, будущим правителем? Зашёл в павильон короля Бекхён, как обычно, с вазочкой фруктов, но с повязкой на глазах, которую ему завязали перед входом в покои. — Мой король, — он как можно беззвучней вошёл в комнату, но его мягкую поступь Чанёль бы различил и из тысячи. — Прошу Вас простить мне дерзость леди, которая своим блеском с этого дня будет украшать Ваше имя... Королева-консорт передала Вам фрукты и своё пожелание исполнить супружеский долг. — он склонился вместе с вазочкой в поклоне, ожидая приказа поставить её. Но Чанёль не спешил раздавать приказы. Его хён сегодня выглядел славно. Он тоже присутствовал на празднестве недолго, и от выпитого вина на щеках его играл лёгкий румянец. — Велите передать королеве, что генерал Ли будет вскоре отправлен в провинцию Ляодун. Мы планируем отвоевать её у империи и раз и на всегда закрепить в ней своё влияние. В провинции господствующей является корейская культура, мы имеем претензии на владение не меньше империи Мин. Он отправится воевать. — Да, Ваше Превосходительство. — Поставь свою вазу, — ждав этого указания, Бекхён подходит к низкому столику с завязанными глазами и ловко ставит вазу на середину, словно знает павильон наизусть. — Сегодня я бы хотел провести с Вами ночь. И я знаю, что Вы не были бы против. Разденьтесь. — Чанёль говорит спокойно. Голос не дрожит ни капли, в то время как сердце в груди начинает аритмично скакать. Фигурные губы Бекхёна шевелятся в немом шоке, и Чанёль спрашивает себя, всё ли он делает правильно. — Что?.. — неуклюжим образом вазочка с фруктами оказывается смахнутой на пол рукавом мужского ханбока и разбитой на большие уродливые осколки. Бекхён падает на раненые колени в порыве всё поскорей собрать. — Не прикасайтесь! — кричит Чанёль, опасаясь за руки парня. — Вы поранитесь. И уже спокойней: — Снимите повязку с глаз. Он находит в себе смелость не отвернуться в этот раз, смотрит прямо на стушевавшегося парня, теряясь в его глазах на доли секунды. Мир останавливается после удивлённого вздоха хрупкого парня по имени Бекхён. Лента упала с его глаз, он не смог отвести взгляд. Это теперь больше не стереть из памяти: под веками — копия его, а наяву зато реальный. На плечи мужчины падает солнечный свет, золотистая матовость кожи будто жаждет касания. Вокруг него словно ореол из света, и Бекхён касается пальцами воздуха, в котором летают еле видимые на солнечном свету золотистые пылинки. Чанёль — король, он благословлён Солнцем, а Бён Бекхёну так недоставало в жизни тепла. Он стоит полуобнажённый, а в его волосах сияют драгоценные камни. Это, безусловно, его Чанёль, он сам выкрашивал ему эти волосы, и Бекхён не может разорвать их визуального контакта сейчас. Ему кажется, что он ослепнет от сияния этих завораживающих очей, которые властно смотрят прямо на него. Бекхён млеет перед ним и не может принять предложение. — Чанёль..— лепечет хён и только сейчас понимает, что комнату освещали свечи, а не солнце. Он повергает себя к стопам этого великого человека, когда он тут же, сиюминутно воспоследует ему. Король притягивает его лицо за подбородок, заглядывает в глаза, из которых текут первые беззвучные слёзы, шепчет искреннее «извини» тысячу раз перед тем как коснуться солёных губ: присвоить старшего себе, успокоить его, заставить думать ни о чём, кроме того, что теперь они точно будут вместе. Бекхён принимает его мужское тепло, горячее, окутывающее со всех сторон, целебное, успокаивающее. В его руках слишком уютно, чтобы воспротивиться, и Бекхён в это тепло отдаётся. Чанёль освобождает его от материи понемногу, исследуя мокрыми поцелуями каждый услужливо открывающийся участок кожи. Старший прижимает к себе его голову, вздрагивая от того, как драгоценные камни холодят кожу, а лёгкие поцелуи невесомыми пёрышками ложатся по плечам и ключицам, вызывая дрожь в теле, такую сильную, это так волнительно для Бекхёна — всё потому, что сейчас он весь состоит из россыпи чувств любви созидательной: робкой нежности, умиления и тепла, ласки и юношеской, такой сладкой и пылкой страсти. Чанёль чувствует, что звание фаворита или наложника — это меньшее, что хотелось бы ему предложить, но увы. — У тебя ранены колени? — На стекле приходилось стоять, ах.. — шумно сглатывает, — иногда, — он откидывается назад и получает поцелуи в коленки, когда младший держит его за лодыжки. «Почему ты не говорил мне?» — крутится в голове, но младшему понятно, что хён не посмел бы пожаловаться даже мысленно. — Больше не будешь, — Чанёль раскладывает его на лопатки, освобождает себя от оставшейся одежды, вновь приникает к нему, и Бекхён больше не боится. В затянутых дымкой глазах блестит только желание. «Интересно, у короля были любовники? Конечно у короля они были». Он тянется сам к широким плечам мужчины, обнимает, легонько засасывает кожу, прогибаясь в пояснице под крепкими руками, сжимающими бока. Взрывной коктейль из отчаяния, накативших эмоций и возбуждения дал своё. Бекхён разводит ноги, мычит и кусает губы, но Чанёлю мало всего этого. Собственные ощущения так ярко концентрируются в паху, что кажется невозможным не возобладать этим чувственным расхристанным под ним телом прямо сейчас. Бекхён подбрасывает бёдра рефлекторно, имитируя толчок, елозит затылком по шелкам на постели, стоны его как пение сирен на Чанёля действуют. Он затыкает его рот своими пальцами, одновременно собирая смазку пальцами другой руки с аккуратного члена, сдвигает крайнюю плоть, являя головку. Старший вылизывает его пальцы, смачивая слюной и с мольбой смотрит, желая отдаться в его власть сейчас же. Один палец скользит внутрь, старший откидывает голову назад и тяжело дышит. Чанёль без промедления ввинчивает и второй на все три фаланги, зачарованно уставляясь на силуэт старшего на стене, его вздымающуюся грудь и подрагивающий живот, откинутую голову, — живой тенью сливающееся тело с его телом на стене. В этот момент Бекхён кажется настолько очаровательным созданием, близость с ним не вульгарна ничуть, как представлял Чанёль. Пошлые картины другого мужчины, обладающего этим телом теперь навсегда сменятся представлением перекосившегося лица Ифаня, которое он очень хочет увидеть, если такое удовольствие станет когда-либо возможным, когда тот узнает, чьим фаворитом является Бекхён. Он пригвождает его руки к постели, переплетая их пальцы, прежде чем входит одним плавным толчком. Выцеловывает шею и ключицы, мнёт сладкие уста, вбирая чужие стоны. Бекхён не может и не контролирует вскрики, но послушно принимает короля, не может отвести взгляда от божественного анфаса точёного лица; недвусмысленно сжимает ноги за его спиной, энергично подмахивая бёдрами, когда оргазм ударяет в голову, и тело становится неуправляемым. Бекхён теряет ощущение времени, чувствуя лишь заполняющую его горячую жидкость, потому что Чанёль кончает следом за хёном и падает рядом на постель, тщетно стараясь привести дыхание в норму. — Будешь моим фаворитом, хён, — звучит неплохо. Звучит даже так, будто Бекхён теперь станет даже богаче собственной семьи. Хорошо бы Чанёлю в этот момент проникнуть и в подсознание хёна, потому что он не отвечает, хоть Пак и не спрашивал. Какая, к чёрту, разница. Он вернул его к его работе. А королю… не Бекхёну указывать. — Тебе приготовят купальню утром. — Хорошо, — он отвечает отстранённо и предпочитает забыться сном. Утром весь дворец знает, что старший сын клана Ким провозглашён фаворитом Его Величества, «сын» Бёна не выходит на работу, но это совсем никого не волнует, потому что сам Бён получает ничего, кроме выговора после праздничного события, потому что исключительно все слуги в тот вечер должны были праздновать, а не подвергаться наказаниям. Более того, сама королева унижена и оставлена без внимания в первую брачную ночь! А её двоюродный брат, генерал Ли, отправлен на другой конец полуострова. Какой удар для семьи Ли! Государь с утра занимается решением вопросов по поводу сборов в военную кампанию, а Бекхён не спеша расслабляется в купальне, его красят, облачают в красивые одежды и предоставляют самому себе. Он пока не знает, чем можно заняться во дворце, поэтому остаётся в королевском павильоне после завтрака с королём и рассматривает коллекцию кинжалов на стене, когда двери распахиваются, и в покои вплывает прекрасная разъярённая фурия. — Что всё это значит? — она останавливается напротив ничего не понимающего Бекхёна, готовая учинить грандиозный скандал. — Плохо ели за завтраком, а сейчас рассматриваете королевское холодное оружие? Какое выберете? — длинные, на китайский манер красные ногти проходятся по наиболее ценным оригиналам. — Не понимаю, что Вы хотите, Ваше Вы... — он хмурит брови, но ему не дают договорить. — Я полагаю, Вы что-то имеете против короля! Рассказывайте мне, что Вы помышляете делать немедленно! Вы заставили его унизить королеву! Я уверена, что это под Вашим влиянием один из лучших генералов утром этого дня был отправлен на принадлежащий Минам полуостров! — конечно, она не могла теперь намекать на его прошлое положение во дворце, но она не могла и просто так снести оскорбление. В её компетенции была возможность также сделать кое-что. — Леди, полуостров, возможно, не принадлежит Минам. В любом случае, я абсолютно никакого отношения к политике… — Нет, имеете! Вы что-то замышляете! Иначе я не нашла бы Вас тайком в павильоне Его Величества, да ещё и когда Вы рассматриваете оружие! Вы — изменщик, и я просто обязана вмешаться! Её ядовитый голос проникал в сознание, но Бекхён ничего не понимал. Почему она пришла? Почему его обвиняют в чём-то? За неё говорит её уязвлённая гордость? Бекхён начинает вырываться, когда его под руки берёт стража и волочит куда-то за пределы известной ему части дворца. Его вталкивают в темницу, металл старой решётки бьёт по ушам, и Бекхён остаётся мешком сидеть на полу, запертый, пытаясь собрать воедино всё то, что только что случилось. Он надеется, что король рано или поздно дознается о случившемся, и недоразумению придёт конец. Однако некоторое время Чанёль сам решает дать старшему время привыкнуть к своему новому положению и уделяет время недовольной жене. Он думает, что вполне дальновидно поступил, отправив наследника самой влиятельной семейки от греха, то есть от трона подальше. К сожалению, признаков беременности Гынби не подавала, но король очень сильно хотел обзавестись своим собственным наследником, который сохранил бы действующую династию на троне, поэтому всё своё время он посвящал королеве. Тревожней изо дня в день становилось Бекхёну, которого никто не приходил освобождать. Он потерял счёт дням ещё с начала, потому что первые несколько ночей он вообще не спал, после чего реальность начала сменяться сном, но всё это было настолько одинаково, что он не мог понять, что всё-таки происходит. Его на самом деле заперли, или ему это только снится? Может ли быть, что он на самом деле предатель? Может ли быть, что Чанёль поверил Ли Гынби? Может ли быть, что той ночи королю было его достаточно, и теперь он проведёт остаток своих дней в темнице? Бекхен всю жизнь терпит что-то, но боль, которую причиняют эти мысли, он не хочет отпускать, мазохист.Он уже даже придумал, чем бы занимался во дворце. Он действительно лелеял мечту поработать в королевской лечебнице с травами, варить лекарства… Но даже такой красивый и величественный цветок, как Чанёль, может отбросить чёрную тень. Так было с его семьёй, так было с его другом, так было с королевой. Почему так не могло быть и с ним? Недосказанные мысли оседали пылью на пол, мягко опускаясь по воздуху. Как падающие пёрышки в замедленной съёмке, эти пылинки, ведомые лишь лёгким хриплым шёпотом, блестели в лучах золотистого света, заливающего темницу. У этих солнечных лучей, единственного источника тепла, Бекхён тихонько просил забрать его туда, к себе на небо. Он снова разочаровался, и сердце от этого болит.***
Тревожные вести приходят к королю оттуда, откуда их совсем не ждали. Сехун однажды приходит с информацией о том, что на границе происходило всё это время невесть что. Солдаты дошли до Ляодуна, но на этом всё и закончилось. Не было предпринято ни одной попытки отвоевать полуостров, более того, отправленное подразделение с дня на день вступит в Кэгён. — Что это за генерал такой, который не может организовать своих солдат? — фыркает младший. — Мне кажется, друг мой, он слишком хорошо их организовал, — Сехун замолкает на долгие несколько минут, лишь моргая. Восстание. Этого и следовало ожидать. Он сам дал ему военную силу. Как же он сглупил. — Я, кстати, хотел Лухана приставить к твоему как стражника. Я думал, это будет для моего безопасней. Почему ты отправил его в темницу? Чем он тебе не угодил? Этой новостью Чанёля как обухом по голове. — Когда я посылал его в темницу? — Распоряжение Гынби. Вот теперь Сехуну действительно стало страшно. Что нужно сделать с этой семьёй? Приказать вырезать всех? Какого чёрта стража подчиняется приказам этой девки? Она консорт, чёрт возьми, королева-консорт, у неё нет власти, у неё нет ни-че-го в этом дворце! Она ничто, красивая картинка, дополнение к мебели, не более, чем один из символов страны наравне с флагом или гербом, но который воспроизводит наследников. Она же даже с этой функцией справиться не может! Он спускается в темницу, испепеляя взглядом всех и вся, кто попадается ему на пути. — Немедленно освободить! Я приказываю! Я. Чёрт возьми. Приказываю! Старший уже и не надеялся. Бледное лицо Бекхена озаряется улыбкой, едва ли делающей его менее печальным, когда он видит короля. Вот он, его Чанёль, его король пришёл за ним, он мечет молнии глазами, он защитит его, потому что он всегда его защищал. Скажите Бекхёну, что они будут жить долго и счастливо — он чувствует себя таким сломленным после очередного разочарования, которое сам себе придумал. Прижмите к себе, обогрейте, если нет — просто оставьте здесь, лучше уже не будет. Однако в таких людях не ошибаются. Чанёль крепко обнимает его исхудавшее тельце, заглядывает в глаза: — Как ты? — шепчет. — Я не верил, что ты придёшь за мной, — старший ластится щекой к тёплой ладони, целует её. Он бесконечно счастлив. Небеса однозначно благосклонны к нему. Иначе мог бы ли он рассчитывать на такое развитие событий? — Они сходят с ума. Я не знал, что тебя сюда отправили. Я даже не знал, что Ли повернул войска назад на Кэгён, представляешь? Твой брат, кстати, скоро станет главой клана. Я подумал, может быть, тебе вообще стоит вернуться, но твоя семья никогда не меняла ветвь наследия, ты не был наследником, понимаешь? Это нормально. То, что Чанёль не знал — абсолютно нормально, естественно, типично, а остальное Бекхёна не волнует. Зачастую бывает так, что королевские жёны рожают, а их мужья ни разу их не видят за весь период беременности, а потом знакомятся со своим чадом уже чуть ли не в последнюю очередь после всех остальных посвящённых, когда внезапно объявляется празднование в честь появления наследника. Так случилось и с королевой Гынби. Как только у неё появились симптомы, король снова увлёкся своим фаворитом. Возможно, для неё это было бы и самыми лучшими обстоятельствами, но рядом не было никакого генерала Ли, чтобы дарить ей тепло и любовь. Брюхатая, какому любовнику она нужна. Гынби ждала рождения отпрыска, как избавления от своих страданий. Ситуация на полуострове тем временем стала неуправляема. Совершенно очевидным оказалось то, что это восстание, после того как славный генерал Чхве пал от руки того же генерала Ли. Умер национальный герой, который бок о бок с ним сражался когда-то. Какого это — убивать соратника? Неизменным лишь остаётся то, что один из них верой и правдой дослужил до конца своих дней, а второй отрёкся от присяги. И такими они оба войдут в историю. Ради чего генерал предаёт государство? Ходят слухи, что он делает это ради своей двоюродной сестры-королевы, настолько горячо любимой, насколько ненавидим ею был её супруг. Он заставил её терпеть насмешливые взгляды прислуги, которым она бы хотела, да не имела полномочий выколоть глаза! Она казнилась его ласками столько ночей после той одной, самой главной, прежде чем они смогли зачать! Это было наказание, она уверена! И тяжёлая беременность —это всё он причина её страданий. Благословение Солнцем прошло и должно засветить над её братом с новой силой. Да, она была в сговоре с ним. Бекхён сразу заподозрил неладное, когда после раннего завтрака многие слуги похватались за животы, разделив всё то, что не было съедено, так как на ранний завтрак король не явился. Кусок в горло не лез ему на позднем завтраке. Второй завтрак не был плотным, но он не съел ни куска, тревожно поглядывая на Чанёля, лакомившегося лёгким яством. — Ваше Величество, всё в порядке? — Да. Что-то не так? — Мне не нравится еда. Вы бы не могли сопроводить меня на свежий воздух после трапезы? Чанёль идёт со старшим, по его настоянию снова переодеваясь в обычную одежду, чтобы провести время вдвоём. — Чанёль, всё точно в порядке? — он всё ещё волнуется, что еда могла быть отравлена, что это не совпадение, поэтому он ничего не ел. Успокаивало одно: король съел немного, но кто знает, что могло быть в этой еде. — Почему ты спрашиваешь? Может быть, у тебя что-то с пищеварением… — он не договорил, потому что желудок скрутил сильный спазм, такой, что перед глазами всё пошло пятнами. Он побледнел и, кажется, понял, что есть причины поволноваться. — Сехун знает, что тебя нет во дворце? — паника начинает накрывать старшего. Он получает в ответ короткий кивок. Сехун прикроет их, а им необходимо сделать промывание желудка сейчас же. И, желательно, скрыться. — Мой король, Вы спасли меня. Теперь я буду спасать Вас. Да, Бекхён понимал кое-что в медицине. Он максимально короткими тропами, держа за руку, ведёт его к безопасному месту у реки. Иногда хватка Чанёля слабеет, но он держится, обещает старшему не терять сознание раньше времени. Ким Чонин! Какое счастье! Этот мужчина сейчас словно подарок фортуны появляется у них на пути. Можно попросить его о помощи! Бекхён промывает Чанёлю желудок, с помощью Чонина достаёт всё необходимое, поит бессознательного Чанёля отварами, и им остаётся только ждать. Издалека слышится конное ржание: в город вошло подразделение генерала. Неплохо бы явиться во дворец, сообщить о ситуации Сехуну. Наверняка он, как и все, думает, что король мёртв. Возможно, так и случилось бы, если бы некому было оказать помощь. Его ведь никто не будет трогать? Он всего лишь бывший фаворит. Он всего лишь вернётся в свою семью, когда генерал Ли взойдёт на трон вследствие насильственного захвата власти, либо после того, как станет регентом маленького легитимного наследника. Объявляют, однако, что король отказался от власти. Да, его отравили, но он исчез, поэтому тело не может быть погребено по обычаям королевской короны. Новым правителем становится его сын Чан, соответственно Ли Тэджо, генерал Ли, регентом короля при троне. Последним распоряжением предыдущего короля ветвь наследия в семье Ким Чонина изменяется в его пользу. И лишь спустя год для ликвидации последних сторонников предыдущего короля последнего объявляют умершим вместе с его сыном Чаном от отравления. Конечно же, казнят каких-то слуг, которые здесь ни при чём. — И что, мне даже не дали посмертного имени? — Чанёль здравствовал, как никогда до этого, но это поразительно. Его объявили отказавшимся от власти без прилюдного отказа. Какая мерзость. Хотя он действительно просто от власти сбежал. Избежал, можно сказать, смертного приговора. Его наверняка бы заставили отказаться от власти насильно, или он бы умер. Но они убили даже его наследника, соответственно, умер бы и он. — Не дали, — Бекхён качает головой и меняет тёплую повязку, смоченную в специальном отваре, для глаз До Кёнсу. — Ты же не принадлежал к числу чистокровных наследников, сын твой тоже. Они нашли какого-то старикана, который едва ли ближе по родству, чем был Чанёль или Чан, и решили посадить на трон его. Но его тоже срок был недолог. Три года, как видите, и повесили. Да, с этих пор прошло уже три года. Три года, наверное, о которых никто не жалел. Несмотря на всё, Чанёль знал, что он не отрекался от власти, но был один вопрос, на который у него пока не было ответа. — Во дворце сейчас полный абсурд, — подаёт голос Чонин. — Знаешь, от чего охраняет там стража короля? — он делает устрашающее лицо. — От твоего приведения! —Чанёль в удивлении приподнимает бровь. — Твой великий взгляд им всем в страшных снах снится. — И что, «вдовствующей» королеве тоже снится? — это звучало интересно. Бекхён начал хохотать, ведь да, он знал, что в Чанёле было оно, это самое величие. — Они все посходили с ума, — он пожимает плечами. — «Вдовствующая» королева снова унижена, только теперь уже собственным братом. Сын не признан частью правящей династии, хоть она и выхлопотала посмертное имя для него. Теперь она заводит себе всё новых любовников, пускает им кровь твоими клинками, и кровью лучших мажет себе губы. — Вот это да… — Бекхён присвистывает. — Страшная женщина. Во дворе на недолгое время воцаряется молчание. Трое вглядываются в тёплые краски заката, которые разливает по небу солнечный шар, плавно опускаясь за горизонт. Закат — это конец и начало. Чанёль был благословлён Солнцем с самого начала своего пути и будет до самого конца. Один лишь вопрос оставался для него в этом всём: действительно ли маленькая любовная связь генерала с королевой могла судьбоносно перевесить эту чашу весов между присягой на верность и семейным влиянием при дворе? Раньше Чанёль бы сказал, что это самая нелепая причина для геройства, но подумав о Чонине и Кёнсу, он действительно может сказать, что страсть не только способна создать и разрушить государства, семьи и жизни — как считает буддизм, огнём этого порока можно поистине испепелить весь мир. — Ты либо чувствуешь себя великим, или нет. В таком страхе Тэджо не проправит слишком долго…1394-ый год — династия Корё подходит к концу после повешения последнего её представителя.
1398-ой год — Ли Тэджо, первый ван династии Чосон, отрекается от престола.