***
Хэдвиг бежит, чувствуя лишь раздирающую изнутри боль в груди и металлический вкус в горле, который усиливается с каждым резким вдохом и выдохом, как будто кровь разлилась по всему его телу и оседала во рту. Ему страшно и непонятно, что происходит сейчас, ведь через стучащий бешеный пульс в ушах практически невозможно различить и услышать в сознании мисс Патрисию и мистера Дэнниса, которые минутами ранее будто резко ожили, передав ему свет с просьбой как можно быстрее добраться до зоопарка. Они были, кажется, здорово расстроены тем, что Зверь не явился, поэтому мальчик даже не стал возникать или возмущаться, выполняя их просьбу незамедлительно. В его голове это казалось очень важным. Невероятно. Еще важнее разных дел со Зверем и всем таким, что требовало полной отдачи, по словам взрослых. Сейчас же его вперед гонит не вера и детское восхищение, а животный инстинкт самосохранения, который передается пьянящим образом от остальных членов Орды, пока он бежит. До железных ворот добегает уже Дэннис, стараясь ровно и быстро вставить в замок ключ, чтобы ворваться внутрь, и забывает даже достать свою жёлтую тряпку или подумать о чем-то ином, кроме волнения на границе страха оттого, что оставил там и доктора, и всех нечестивых девиц, которых теперь было сложно так называть. Но он называет, не имея возможности просто избавиться от тлетворной привычки думать о них и многих окружающих подобным образом. Ни на что подобное попусту нет времени сейчас, ибо ситуация была на пике катастрофической и фатальной в самом нежелательном и смертельном смысле. Мыслей никаких нет, кроме настойчивой и долбящей мысли исправить ошибки. Он успевает. Доктор Флэтчер стоит у письменного стола, склонившись над ним, на что Дэннис даже не смотрит, врываясь внутрь с бешеным стуком сердца и все еще непроницаемым сосредоточенно-холодным выражением лица и глаз. — Кевин… Кевин… — она покачивается и пытается что-то сказать; мужчина честно не понимает, что, первую секунду, когда перед глазами все еще стоит тьма, а пальцы впиваются в дверной косяк, предотвращая его падение от нечеловеческого физического и морального перенапряжения. — Вы… что? — Дэннис мотает головой, стараясь выровнять голос и убрать из него удушливые ноты бега, которые пронзают его горло и горят невероятной кровавой сухостью. Через восстанавливающееся и расплывчатое без очков зрение видно мутную фигуру доктора, которая наваливается практически на обеденный уже стол, хватая с него тупой нож, и разворачивается к нему с выражением не меньшего страха за свою жизнь, что было у него в момент осознания сложившейся ситуации. — Кевин Венделл… — женщина всё пытается, давится своими словами и состоянием, не отрывая от Дэнниса взгляда ни на секунду и в реальном времени наблюдая, как его лицо меняется от произнесенных слов на сдержанное раздражение и волнение. — Нет! Нет, — первую фразу он едва не выкрикивает, метнувшись в её сторону, чтобы не допустить выхода Кевина на свет. Только не сейчас и не здесь, нет. Мужчина поджимает пересохшие губы, чуть ли не всем телом наваливаясь на Флэтчер, чтобы прижать её спиной к стене и зажать рот едва подрагивающей рукой. Она ведь не может поступить с ними так. Не может. Она обещала помочь им и защитить, но сейчас… — Вы не можете, нет. Молчите. Дэннис не менее похож на Зверя сейчас: весь напряженный, сильный, рычащий практически севшим от долгого бега голосом, который угрожающим выдохом летит женщине в лицо, заставляя инстинктивно прижиматься к стене и бессознательно пытаться ударить опасную личность перед ней тупым ножом. Ему больно. Едва больно от неумелых ударов, которые пытается остановить свободной рукой, и еще больней от череды предательств, которые начались с отца Кевина и продолжаются сейчас с той, кто не менее воодушевленно обещал им помочь. — Вы говорили нам, что мы особенные. Вы обещали… нам. — Дэннис зол, с каждым словом вжимая женщину в стенку всю сильнее, пытаясь удержать её там за руки, плечи, даже за горло, сместив туда руку бездумно и отчаянно, как будто ненамеренно. Хотя за всем этим наблюдала и наблюдает Патрисия. Она ходит у света не менее отчаянно и раздраженно, проецируя то, что не слушать невозможно и при всем желании. «Дэннис, ты должен сделать что-нибудь. Сделай. Она при первой возможности вызовет Кевина на свет… другие будут страдать, а не мы, потому что нас больше не будет у света. Дэннис». — Я знаю. Знаю, — мужчина сбивчиво отвечает ей, хотя она и после этого не перестает говорить и нашептывать ему в самую подкорку мозга и сознания разъедающие и пьянящие слова, что не успокаивают, но заставляют терять голову всё сильнее от паники, которая была для него редка. Невозможна практически. И то, сейчас он лишь ведет себя более порывисто и необдуманно, не раскрывая своего состояния иным образом. — Вы обещали нам помочь, и предаете нас, доктор Флэтчер. Мы не можем их отпустить, вы понимаете. И мы понимаем, что не можем отпустить вас, потому что… Доктор Флэтчер?***
Дэннис сидит на стуле, вжимаясь спиной в холодную перекладину спинки, которая определенно промнет в нем дыру, если он не сбавит давления. Однако сейчас это единственный способ. Он медленно приходит в себя после минут срыва, бессмысленно и отстранённо глядя в потолок, запрокинув голову так, что болят напряженные и натянутые до своего предела мышцы шеи. Доктор Флэтчер все еще сидит недвижно вне поля его зрения, где-то сбоку, все еще прислоненная к стене и смотрящая перед собой беспокойным и опьяненным страхом взглядом, который застыл на её лице мертвой маской. Это произошло так неожиданно и ненамеренно, что первые секунды, казалось, она всё еще была жива. Однако её слабость, возраст, нервы и страх сыграли свою роль, и будет не удивительно, если она умерла не от удушения, а от пресловутого сердечного приступа. Так говорит Патрисия. Она стоит рядом с ним у света, не менее бессмысленно смотря перед собой, однако ей хватает чего-то, чтобы мыслить холодно и здраво изначально, пытаясь успокоить и мужчину. Это не его вина. Ничто из этого не было его виной, ибо они пытались защитить Кевина своим способом, который был полно и безоговорочно оправдан. Очень далеко слышно низкое и отчаянное шипение Барри, голос которого глушит и удерживает Хэдвиг, полностью поглощенный лишь этим сейчас. Дэннис мог бы разобрать что-то по безумие, про «исправить», но ему куда проще слушать сейчас женский голос, дурманящий и витающий у самых ушей. «Мы не можем сейчас их отпустить. Нас всех найдут, понимаешь. Раз уж мы отдали свои жизни во служение и подчинение Ему, нам нужно закончить начатое, иначе в этом не было никакого смысла, Дэннис». — Я не могу хладнокровно их убить. Это не то, что защитит Кевина, нет, — мужчина отвечает через паузу, встает со своего места, пытаясь в сторону доктора не смотреть, и подходит к раковине, чтобы вымыть руки. Снова. И еще раз. Он оттирает их от несуществующей крови и жертв, которые пали в этой бессмысленной — даже если Патрисия говорит обратное — борьбе за Зверя, Революцию и лучший мир, где сломленных никто бы больше никогда не тронул. Дэннис сейчас не понимает, как вообще поверил в это, в Зверя. Как заставил себя думать и внушил, что видел его в непроглядной тьме подсознания в секунды одиночества и изгнания. Как внимал той, что отравляла ум и мысли своими полубезумными идеями на грани утопической фантазии для него, не верящего в хорошие финалы и справедливость в этом мире вообще. Патрисия недовольна, он знает, однако здесь ей совсем нечего противопоставить ему. Он только начинает думать про побег и то, что их могут найти здесь через несколько дней, когда он успеет скрыться из штата или, желательно, из страны, хотя у него нет никаких гарантий, что девушки не выберутся раньше, а их не арестуют на самой границе. Он думает об этом, когда слышит нервный и и полный ужаса вдох за спиной, а после шарканье ног, подозрительно усиливающееся и приближающееся к нему. И Дэннис разворачивается, и резко отстраняется как раз вовремя, чтобы огромная гиря из их общей комнаты не размозжила его черепную коробку с сознанием двадцати трех людей одновременно, так подло и незаслуженно. Оглушительный звук трещит в воздухе, когда железка врезается в стол, образуя на нем подобие трещины, а мужчина отходит на шаг, смотря напряженно и рассерженно на ту, что едва не прикончила Кевина со всеми остальными. Другие две стоят там же, у ведущей в их коридор двери, и наблюдают за очередным провалом их попыток. Как будто не учатся ничему, честное слово. — Положи, — он мертвенно спокойно произносит, следя, как тонкие и дрожащие пальцы разжимают железную перекладину и направляются в сторону её живота: прижимает руку к себе в слепой надежде защититься. Дэннис молча кивает головой на остальных, чтобы она вернулась к ним, а не стояла перед ним дыша страхом и умирающей надеждой прямо в лицо. Он не знает, что с ними делать теперь. Это тупик. Беспросветный и путанный тупик огромного лабиринта, в который заносит так, что любая твоя ошибка стоит жизней многих близких. — Сколько раз вам еще нужно говорить, что… — Ты говорил про великий день сегодня. Про Зверя, — вдруг перебивает та, что с большими выразительными глазами и поведением, которое можно назвать не раздражающим и сносным. Она вообще ему нравится, несмотря на то, как приходилось и приходится это отрицать до сих пор, сухо смотря на её хмурое выражение лица с легким налетом интереса к нему сейчас. Другие две глупо и бессмысленно дышат, прикрывая рот ладонями и смотря на доктора Флэтчер, чей стеклянный взгляд направлен почти в их сторону. Кэйси этого словно не замечает. Делает его главным объектом своих мыслей и вниманий, полностью отстраняясь от прочего и ставя его в определенное замешательство своим вопросом, даже если мужчина не подает виду. Патрисия просится на свет, чтобы разрешить это маленькое непонимание меж ними, однако Дэннис не менее мягко ей отказывает. Ведь, кажется, она способна самостоятельно и в одиночку выполнить то, о чем шептала ему недавно, потому что отчаяние пронзает её душу и чуть намокшие глаза, готовые в любой момент излить разочарование, одиночество и так знакомый каждому страх перед неизвестным. — И то, что вы видите, как нельзя лучше показывает, что бывает с теми, кто мешает Его планам. — Он пытается снова поверить, через омерзение и стыд от своих слов, пытается не выдать истины, которая почти на поверхности его взгляда лежит и которую сложно не заметить, если наблюдать достаточно внимательно. Она же внимательна. Хмурится чуть сильнее и делает осторожный шаг к нему, не желая показать дурных намерений или чего-то еще. С ним, конечно, не получится играть в те игры, что она проворачивала с Хэдвигом, который до сих пор ноет про комнату, окно и рацию, и которого так просто обмануть подобным мнимым понимающим взглядом и якобы принятием на дне её души. Однако Дэннис может похвалить эти попытки, честно. Только сейчас поджимает губы и складывает руки на груди, словно ничего не произошло, и они здесь, как раньше, устраивают немое противостояние друг с другом. Словно в этой комнате не лежат два мертвеца: Флэтчер и Зверь —, которые своим существованием красноречиво указывают на невозможность положительного исхода. — И что будет дальше с нами? — Как много вопросов. Если бы Дэннис не был готовым разорваться от напряжения, то наверняка бы ответил на её выпад в своей манере, нахмурился бы сильнее или сложил бы руки на груди куда увереннее, но в глубине души он знает, сколь сильны и очевидны смятение на его лице и потерянность во взгляде, как бы настойчиво он не старался бы. Патрисия продолжает намекать на свою помощь. — Вы вернетесь в свои комнаты. — Но что будете делать… Кэйси недоговаривает, ибо две другие, бездумные и порченные девицы вдруг бросаются вон к выходной двери, которую Дэннис определенно закрыл, когда вбежал сюда ранее. И в какую-то жалкую секунду они распахивают её, вырываясь в коридор и оставляя за собой след страха и торчащий из дверного замка белый платок. Они ничему не учатся и убегают вновь. Мужчина молча подрывается с места, оставляя последнюю девушку так и стоять посреди комнаты в компании Флэтчер и запаха отчаянного разочарования, который Орда распылила по комнате. Дэннис ужасно вымотался. Ему уже трудно держать свет и соображать, хотя здравого смысла, чтобы вынуть тряпку и захлопнуть дверь, ему хватает. Начинается очередная бесполезная и обреченная на провал для беглянок погоня. Так происходит снова и снова.***
— Иди за мной. — Через какое-то время он возвращается, ведя перед собой одну из пленниц, а вторую брезгливо сжимая за предплечье, так как она от слабости и безысходности пытается бежать и делать другие глупости при любой удобной и неудобной возможности. Дэннис захлопывает за собой дверь, проводя девушек холодным взглядом и идет в отведенный им коридор, чтобы снова запереть в тесных комнатушках. Иного выхода нет. Мужчина все еще никак не может понять, что делать, ибо мысли его все еще попеременно скачут и не дают сосредоточиться на чем-то одном, стараясь сбить его с пути вновь и вновь. А еще где-то рядом Патрисия не унимается в душе, даже если заметно оставляет свои попытки взять контроль и отходит чуть поодаль, к Хэдвигу, устающему так долго держать у сознания только их троих. Патрисия не сдается. Её дух упал, вера себя не оправдала, однако натура этой женщины нисколько не изменилась. Раздавленная и приниженная, она еще сохраняет гордость и тонкий аромат опасности, от неё исходивший и ранее, который после предательства Зверя будто бы возрос, переведя её в плоскость уже истинного безумия. Но пока в голове стоит молчание. Дэннис заталкивает двух девиц обратно, со сдержанной злостью закрывая двери и запирая те на замки и щеколды. Осознание собственного проигрыша еще не доходит до него сполна, но все же уже усталость и потерянность заставляют вложить в жесты чуть больше эмоций и хлопнуть одной из дверей чуть громче, чем это сделал бы спокойный человек, к которого все под контролем. А после он разворачивается. Его сердце пропускает один удар, а внутри все холодеет, словно в организме загорается лампочка «это конец». В этом же коридоре, у двери в кухню, стоит Кэйси с бумажкой в руке и смотрит на него далеко не испуганно или забито, а так серьёзно и сосредоточенно, как если бы сейчас решалась судьба мира всего, лежащего в её руках. Мира Кевина. Дэннис же просто застывает на месте, прожигая взглядом бумагу, которую начинает смутно узнавать, как будто… доктор Флэтчер что-то пыталась написать у письменного стола? Осознание приходит не сразу, а медленно и больно, заставляя напрячься всему в истощенном организме. Кажется, что делать беззаботный вид бесполезно, потому что девушка догадывается, что сейчас зажато меж её тонких пальцев. Бесполезно и бросаться на неё, как на доктора ранее, ведь она успеет произнести эти ненавистные и святые слова прежде, чем можно будет хоть что-то сделать. Кевин Венделл Крамб. — Положи это. — Бессмысленная фраза, бессмысленное всё. Из её памяти не сотрутся строки, даже если они уничтожат эту бумагу и выжгут буквы на ней пропаном; теперь она несет знания об этом имени в своей голове. Наверняка там написано «Скажи имя: Кевин Венделл Крамб». Флэтчер должна была позаботится о том, чтобы её последнее и самое главное послание дошло как можно более понятно и чисто для жертв в стрессовом состоянии. На удивление девушка молчит, кивает головой и разворачивается, подходя обратно к письменному столу. Мужчина видит это через дверной проем, хотя все еще не двигается с места, слыша лишь звук собственного сердца и тихие жалобные рыдания за стенкой в паре метров от него. Кэйси сохраняет молчание. Кладет все на место, возвращается, все еще соблюдая заветную дистанцию из трех слов между ними, и смотрит столь пронзительно, как будто дает ему последнее слово перед смертью или что-то такое. Патрисия нервно дышит в сознании, пытаясь давать странные советы и призывать к действию, хотя они оба знают, как все бесполезно сейчас. Что это конец. Финалом тянет в воздухе, он заползает под кожу, напоминая им о том, что с предательством Зверя их проигрыш был очевидным. Ситуация вышла из-под контроля, а тот, ради кого они замарали руки, не явился, чтобы их отблагодарить или спасти. Нельзя даже сказать, что Зверя в самом деле нет, так как его несуществование было не самым страшным. Самым ужасным было то, что Он мог отвернуться от них, разочароваться, и оставить Свою Орду на произвол судьбы и юной девушки, с губ которых в любую секунду могут слететь заветные слова. Кевин Венделл Крамб. Дэннис совершает последнюю бессмысленную попытку, делая шаг в её сторону, однако Кэйси лишь отрицательно мотает головой и делает едва заметное движение назад, предупреждая его, что следующий такой раз может стать последним. Она слишком умна. Наблюдательна. Мужчине интересно, кто из них начнет разговор первым, спросит что-то или скажет. Интересно ему, почему она сразу не спасает себя тем, что знает, а смотрит на него и ждет чего-то. Хочет поиздеваться? Едва ли. — Что со Зверем? — Все же она сдается. Спрашивает как-то странно, не без интереса или налета отчаявшегося триумфа: в её словах витает что-то еще, что разобрать совсем не просто и практически невозможно в его нынешнем состоянии и положении. — Он не явился нам. — Дэннис снова хмурится, поджимая губы под легкое и предсмертно-слабое возмущение Патрисии в сознании. Оба они понимают, что это последний шанс высказаться и осознанно совершить хоть что-то пред их личным концом. Если явится Кевин, придет Барри… они могут договорится так, чтобы уйти и исчезнуть из всеобщей жизни и не быть схваченными полицией. Нельзя отрицать, что этот исход можно посчитать одним из лучших для Кевина. Но не для них двоих. Троих. С Хэдвигом было и сложнее, и проще, ведь он остается ребенком, которого все еще можно отучить от пагубных воззрений при должном желании и старании. А вот для них пути назад нет никакого. И малейшего шанса. Ему кажется, что Кэйси жаль. Однако это наверняка нервная и очень глупая мысль, которая просто призвана успокоить сознание, которое скоро отключат от всего и оставят в вечном забытии. Так забавно ведь верить, что какая-то девочка сможет понять их, Кевина, смысл всего и еще множество других сложностей, которые в их жизни были, и которые никак вербально не выразить. — И что он сделал бы с нами? — Она знает это. Знает и намеренно спрашивает, чтобы выдавить болезненные для него слова и показать, может, их глупость и абсурдность. Таков её план, кажется, однако Дэннис не собирается проигрывать ей и всему миру слабых и нечестивых сейчас, несмотря на то, что его поймали беззащитным и брошенным здесь на растерзание грязному миру. — Вы были священным ужином. Сломленные… сильнее других. У нас есть то, чего иные не имеют и Зверь хотел, — Дэннис едва осекается здесь, легко кашлянув и снова вонзаясь в девочку своим напряженным взглядом, — ему нужно было насытиться, чтобы изменить этот мир. Не допустить того, что происходило и происходит с невинными душами в мире жестокости и порока. Он замолкает, ожидая, что она скажет сейчас какую-нибудь завершающую фразу. Усмехнется и назовет их желания такими наивными и омерзительными, пожелает долгие годы гнить где-нибудь подальше от света и пожирать самих себя разочарованием и неприязнью. Кэйси лишь качает качает головой, не произнося ни слова несколько секунд, пока вдруг не вздыхает со словами: — И легче вам стало от убийства? — Нет. — Вот сейчас у него комок встает в горле. После того, как это девочка сказала ему, что на самом деле произошло. Перед глазами у него невольно появляется лицо доктора, которая смотрит на него с ужасом и отвращением к его, Дэнниса, натуре, которая способна на то, что иные зовут страшным и неприемлемым. Ему искренне казалось, что каждая жертва будет стоить цели Зверя, что их путь — это страдальческий путь праведников, которые посвятят себя делу полно и бесповоротно, отдавая Зверю себя и свои души. Для чего угодно. Патрисия все еще бормочет, что ничего не кончено, а Хэдвиг ноет, что ему уже скучно, сложно, и вообще хочется на свет, чтобы послушать музыку. Никакие жертвы не стоили таких целей. Мужчина сейчас об этом думает, с кровью на пальцах, которую хочется снова и снова смывать, пусть под рукой нет никакой раковины или воды. От этого тяжело дышать и думать, но он старается, прогоняет навязчивую картинку в голове и старательно пытается не думать о том, что его пальцы сейчас в вечной и нестираемой грязи, которая впитывается под кожу и всасывается в кровь, отравляя его организм изнутри. Что было бы, если бы Зверь получил свой священный ужин и оставил после себя кровавые ошметки человеческих тел? — Мне жаль, Кэйси. — Зачем-то называет её по имени. Это тоже глупо. В его голосе уже открыто проскакивает обреченность, потому что Дэннис знает, что менять хоть что-то уже поздно. «Мисс Патрисия, мистер Дэннис, я устал, » — Хэдвиг ноет. Ноет так, что щемит голову и темнеет перед глазами, несмотря на то, что ничего особенного не происходит. Это все слабость наваливается на них, а мальчик лишь подкрепляет всё это, расшатывая хрупкую систему их карточного домика в сознании, которая уже давно готова повалиться на землю, но все никак не желает падать. — Хэдвиг… перестань, — мужчина говорит это шепотом и устало. Патрисия говорит то же самое одновременно, но тоном более строгим и вновь сдержанным, будто не случилось всего того ужасного и они вернулись в реальность вчерашнего дня, когда Зверь был с ними, полными надежды и стремлений. — Я хотел лишь защитить Кевина. — Я понимаю. — Она может и не понимать. Девушка, не знающая никаких бед и переигравшая их лишь силой своего ума, наверное. Видимо, сломленные не самые сильные, раз им не удалось сделать ничего с нею. Однако Дэннису хочется в последние минуты наивно и по-детски поверить ей, усмехнуться и кивнуть головой, не ожидая, что она вымученно усмехнется в ответ. Ему уже нечего терять, поэтому мужчина делает несколько шагов в её сторону, с удивлением отмечая, как Кэйси продолжает стоять на месте и смотреть. «Что ты делаешь?» — Патрисия недоумевает. Вернее, она знает, о чем на самом деле он думает, но все еще надеется, что это не так. Надежда. Именно это погубило их и губит до сих пор этого идущего к верной гибели человека, у которого за душой не осталось ничего, кроме сожаления. Ему нужна последняя отдушина, несмотря на то, что женщина в его сознании нервно протягивает: «Дэннис. Дэннис, ты должен сейчас сделать то, о чем я говорила. Тебе хватит времени, тебе хватит…» Он стоит прямо напротив неё, почти чувствуя, как она ему выдыхает в грудную клетку. Одно её слово способно закончить его. Один его жест способен убить её. Оба этих варианта могут спасти Кевина и остальных от незавидной судьбы, так что Дэнниса можно назвать счастливцем, который смог вытянуть двадцать билетов в хоть сколько-нибудь светлое будущее для всех тех, с кем ему приходилось делить тело и иногда сознание. И этот момент по-своему прекрасен даже для его сухой и довольно отстраненной от всего души, чтобы чувствовать какое-никакое облегчение, глядя в светлые и выразительные глаза девушки рядом с ним. — Мне кажется, Кевину… Кевину правда повезло с тобой, Дэннис, — говорит. А у него что-то опускается в груди наподобие стыда за то, что сделал или сделать хотел. Потому что он не убийца. Не праведник и святой, но и не убийца. В его голове всегда витали недостойные и низкие мысли, за которые стоило бы стыдиться, чего мужчина не делал. Однако он никогда не считал, что прав и что не был достоин клейма «нежелательной личности», которым ему выжгли всё тело, потому что не могло быть правильным то, что он попросту не мог сдержать в себе. Эта дрянь периодически вырывалась наружу из его слабого волей организма и распространяла заразу, которой не было конца и края. Похоть. Развратные танцы под его пристальные и холодные взгляды, которые с ума сводили, одаривая его чувством того, что он не грязь, а тот, кого боятся и слушают. Все было правильно и честно. Всё. Даже то, что он попытался исправить свою ошибку, примкнув к Патрисии, уверовав в Зверя и все убеждения, что он был брошен в одиночестве, что он стоит сейчас здесь. Может, Кевину отчасти и было с ним повезло, вот только Дэннис его подвел. Он лишь открывает рот, выдыхая воздух, потому что не знает, что сказать, как вдруг эта девочка делает последний шаг к нему и нерешительно очень обнимает, готовая отстраниться в любую минуту, но искренняя в своем порыве. Это очень обескураживает. Мужчина может лишь через паузу положить руку на её подрагивающую спину в ответ и изо всех сил попытаться отключиться от Патрисии, настаивающей, угрожающей, умоляющей сделать хоть что-то и не дать им погибнуть. Это уже совсем не существенно. Важно то, что девушка не врала ему всё это время и правда поняла, попыталась хотя бы понять, зачем они делали всё это. Она несильно прижимается к нему, словно перед ней был кто-то добрый и хороший. Поддерживающий. Простила ли она его? Вряд ли. Но сейчас подобное понимание с её стороны является для него откровением и надеждой на то, что он не то чудовище, которое в нем узрели доктор Флэтчер или Барри. Может, Дэннис просто запутался, и из этого омута никто не захотел его вывести. Сейчас же было поздно. Неизвестно, сколько они так стояли. Но ему было достаточно, честно. Она отстраняется медленно, проведя удаляющейся рукой ему по спине и вздохнув, словно ей чего-то делать не хочется, хотя они оба знают, что другого выхода нет. — Я что-нибудь придумаю, чтобы вы смогли уйти. Это не их вина. — Фраза, звучащая как финальный аккорд истории. Истории подъемов и падений. Ошибок и заблуждений, которые оставили на них следы и шрамы, едва ли с годами проходящие. Дэннис никогда не был любителем книг с подобными развязками, но сейчас его все устраивает. Более того, где-то в отдалении души он счастлив, спокоен и сдержанно рад неизвестно чему. Мужчина кивает. Это и без того затянулось надолго, чтобы вставлять сюда вопросы, просьбы или напутствия. Ощущается, что она и без него всё знает и чувствует, потому что смотрит так, как может смотреть лишь кто-то близкий по духу. Сломленный. Возможно, именно это был ответ на непрозвучавший вопрос, было объяснением всего происходящего и последней отдушиной в виде мысли, что Зверь был прав. Сломленные всех сильней. Дэннис спокойно принимает свою судьбу, получая странное удовлетворительное спокойствие от того, что в его голове звучат последние слова её голоса: — Кевин Венделл Крамб.