эгоист

Мои руки вскоре Обнимут родную шею. И к черту все эти разлуки. Я тебя так люблю. Я тобой так болею.

Плоский круг — NOA feat. White Punk Hotel Room — Calum Scott       Над городом сгустились тяжелые тучи, грозясь сорваться вниз проливным дождем.       Бекхен поднял глаза к небу и зажмурился, стараясь унять внутри тянущую боль. Грудь сжималась от страха предстоящей встречи. Что он скажет? Как посмотрит в глаза? Он вновь действует подобно самому тщедушному эгоисту, не желающему признавать простые истины. Но как их признать? Как решится на такой отчаянный шаг? Если отказаться от всего этого, у Бекхена не останется ничего. Он, подобно утопающему, ловит всякую возможность спастись.       Отказаться от этих встреч — отказаться от единственного, что держит на плаву. Бекхен не был готов тонуть. Пока не был. Но он обещал себе, обещал, что когда-нибудь решится на это. Ради него и решится, потому что самому жить во лжи — это одно, а тащить за собой другого — это совсем иное. Каждый раз будто игла вонзается в сердце, и отвращение растет к самому себе слишком быстро.       Бекхен еще раз глубоко вздохнул и опустил-таки взгляд вниз. Асфальт блестел в свете ночных фонарей — дожди участились. Бён уже и вспомнить не мог, когда в последний раз выдавался теплый, солнечный денек.       Ветер начал закрадываться под куртку, кожа покрылась мелкими, колючими мурашками, и Бекхен поежился, оглядываясь по сторонам. Неужели не придет?       От этой мысли стало страшно и неспокойно внутри, в разы страшней, чем было прежде. И Бекхен вдруг понял, что не сможет принять это.       Когда паника начала медленно протягивать свои костлявые руки к продрогшему телу, на парковку заехала знакомая машина. Бекхен с каким-то странным отчаянием следил за тем, как автомобиль плавно подъезжает к нему, и чувствовал, что дыхание наконец-то начинает восстанавливаться.       Боковое стекло опустилось, и его улыбка, мелькнувшая на долю секунды, согрела в мгновение ока. По телу разлилось что-то приятное, теплое, и Бекхен не смог сдержать благодарной улыбки в ответ. — Привет… — прошептал он. — …Сехун. Давно не виделись.       Сехун мягко улыбнулся и кивнул вместо приветствия.       Он нисколько не поменялся. Все такой же, будто и не было этих месяцев вдалеке. Будто они виделись вчера. Бекхен все еще помнит это. Помнит так ярко, что порой становится не по себе.       В их последнюю встречу Сехун обещал, что приедет так скоро, как только сможет. Что попытается найти возможность вернуться. Но время шло, а вестей все не было и не было. И единственное, на что решился Бекхен, это первый за столько времени звонок и тихое «где ты?» посреди ночи сонному Сехуну.       Почему-то долгих разговоров не потребовалось, Сехун будто бы понял все сразу. Назначил встречу и пообещал, что приедет. И приехал. — Ты замерз, — осматривая Бекхена, заключил Сехун. Он хмуро свел брови к переносице и открыл дверь. — Садись.       Бён молча кивнул и залез в салон автомобиля. Внутри все пропахло одеколоном Сехуна, чуть горьковатым, но с примесью чего-то сладкого. Ему подходит. Он весь такой — горчит с первого взгляда, а потом затягивает приторной сладостью. Будто в капкан ловит.       Бекхен чуть повернул на Сехуна голову и робко принялся осматривать его. Каждая встреча на вес золота. — Как ты? — все-таки спросил Бён, когда машина повернула на очередном перекрестке.       Сехун знал, куда ехать, он не мешкался ни минуты, следил за дорогой, хоть она и была пуста. Как и весь город целиком. Ночью он будто бы вымирал, все прятались в коконах многоэтажек, оставляя мегаполис тусклому свету фонарей и едкому свечению неоновых вывесок. — По-старому, хён, — пожал плечами Сехун. — Как твоя жизнь? — Замечательно, — ухмыльнулся Бён и отвернулся к окну. Будто бы Сехун не видел по нему, как его жизнь.       Как давно они разучились говорить друг с другом? Раньше могли часами напролет обсуждать что-то важно-неважное, могли спорить или просто тонуть в хохоте из-за какой-то глупой несусветицы. А теперь… едва ли находили силы связать пару слов вместе.       Тишина в компании друг друга слишком резко стала холодной и колкой, слишком все быстро превратилось в ничтожное ничего. Больно не было, было по-прежнему страшно.       Бекхен защелкнул замок и повернулся к замявшемуся Сехуну. Он казался таким нереальным в этой квартире. Сбой в системе. Он не вписывался, но Бён так жадно скользил по нему глазами, запоминая каждую деталь. — Проходи, — зачем-то предложил он, когда Сехун уже начал разуваться.       Бекхен последовал его примеру, убрал обувь в шкаф и как-то неловко застыл на пороге, оглядывая свою квартиру виноватым взглядом. Она была пустой и холодной. Сехун проследил его взгляд и осмотрелся вокруг. Бён боялся представить, о чем он думал. Как и всегда, глаза Сехуна не выражали ничего. — Чай? — поинтересовался Бекхен, дабы нарушить эту давящую тишину. — Есть что покрепче? — Конечно. Пойдем.       Виски приятно обжег горло, с алкоголем внутри стало чуточку проще. И смотреть на Сехуна, что по обыкновению стоял у окна, опираясь о подоконник бедрами, и принимать все происходящее, не давясь чувством сожаления. — Прости, что так внезапно вырвал, — передернул плечами Бён. — Я не ожидал, что ты так легко согласишься. — Почему? — хмуро спросил Сехун. Он методично крутил в руках бокал, переливая жидкость по кругу. — Тебе ведь незачем приезжать сюда, — против воли начал Бекхен. Это как особый вид мазохизма — самому говорить то, что причиняет боль. — У тебя своя жизнь, Сехун. А я все никак не могу это понять. Хотя нет, не так. Я не могу это принять. — Ты правда думаешь, что не будь у меня причин, я бы приехал сюда? — искренне удивился Сехун. — Пожалуй, единственное, что не позволяет тебе отказать мне, — это банальная жалость, — заключил Бекхен и, не давая возможности Сехуну возразить, сменил тему: — Как Суён поживает?       Вопрос застал врасплох и явно выбил почву из-под ног младшего. Сехун внимательно посмотрел на Бекхена, явно желая узнать, зачем он задает такие вопросы. — Нормально, — ответил-таки он и опрокинул в себя остатки виски, поморщившись.       В тусклом лунном свете его кожа казалась еще бледнее, а черные волосы, уложенные гелем, блестели так неестественно ярко, что казалось, будто Сехуна просто кто-то дорисовал на этой маленькой кухоньке.       Бекхен сам и дорисовал, своим воспаленным от вечного одиночества сознанием. — Я давно ее не видел. Но уверен, что Суён все также прекрасна, — добродушно отозвался Бён, закрывая глаза на скрежет в груди от этих слов. — Не говори о ней. — Почему?       Бекхен поднял на Сехуна уставший взгляд. В нем было столько отчаяния, что невольно начинали трястись поджилки. — Почему я не могу говорить о той, кому ты принадлежишь, Сехун? — повторил Бён. — Хотя ты прав… я не имею на это права. — Бекхен, не надо, прошу, — запротестовал Сехун.       И Бён замолчал. Вот так просто. Потому что он попросил.       Хотя в груди сжималось сердце от всех этих мыслей.       Господи, как же он жалок! Он давно должен был все отпустить. Давно принять тот факт, что у них нет совместного будущего, и его никогда не будет. У Сехуна есть прекрасная, невероятной красоты жена. Она искренне влюблена в него, пылинки разве что не сдувает.       В тот день, когда Сехун объявил о помолвке, Бекхен был уверен, что не выдержит, сломается, если не окончательно, то надлома точно не избежать. Хотя он так прекрасно отыграл счастье. Искреннюю радость за когда-то простого друга, с которым по воле глупого случая совместно перешагнул недозволенную грань.       И лишь взгляд его карих глаз заставил маску фальши треснуть. Только под натиском его прямого взгляда Бекхен дал слабину. Играть более было невозможно. Вся боль, сгустившаяся в сердце, выплеснулась сразу, задавливая своей тяжестью. И то тихое, едва слышное, хриплое «поздравляю» грызло грудь вот уже несколько лет подряд.       Бекхен всегда был тем, кто был рядом. С самой первой встречи и до этой минуты. Порой, чувство, что его из раза в раз обводят вокруг пальца, не хотело никак покидать. — Прости, — сожалеюще прошептал Бён и налил в бокал еще алкоголя. — За все… прости.       Сехун возвышался над Бекхеном, смотрел в глаза и, казалось, проникал своим равнодушным взглядом в самую глубь, куда даже сам Бекхен боялся заглянуть.       Губы младшего горчили табаком и выпитым алкоголем, но Бён с каким-то поистине жалким остервенением продолжал сцеловывать с них всю эту горечь. Обиды, лжи и самой большой ошибки. От виски в голове все чуть затуманилось, и игнорировать чувство вины стало куда проще.       Но мысль, что где-то там, в полутора часе езды от этого города, Сехуна покорно ждет ничего не подозревающая Суён, хранящая под сердцем его ребенка, грызла сознание, мешая отдаться этому до конца. Хотя Бекхен решил, что в эту ночь до конца, до самого, черт возьми, конца.       Сехун пролез ледяными руками под кофту Бекхена и коснулся его впалого живота. Бён нездорово осунулся, это стало заметно еще в первые мгновения их встречи. Некогда веселый парнишка под натиском гложущих чувств превратился в тусклого мужчину, потерявшего блеск в глазах, потерявшего яркую улыбку, в свое время пленившую сердце неопытного Сехуна. И осознание этой потери оседало болью в душе. Бекхен жалел потраченную впустую жизнь, Сехун жалел, что стал виновником этого.       Он всегда был нежен. По природе дерзкий и наглый, рядом с Бекхеном он становился кротким и заботливым, ставил превыше своих желаний удовольствие этого человека. Никогда и ни с кем Сехун не шел против своей природы, наслаждаясь чувством превосходства. Но Бекхен… он был тем самым, единственным исключением из правил, где превосходство младшего задавливалось на корню, но тот и не был никогда против.       Сехун осторожно повалил Бёна на кровать и навис сверху, продолжая целовать его истерзанные морозами губы, он подцепил край его кофты и потянул ее наверх, помогая Бекхену избавиться от мешающей вещи. Его кожа, как и всегда, была гладкой и холодной, самую малость покрытой мурашками. Пока младший скользил сильными руками по голому торсу, Бекхен принялся нарочито медленно расстегивать его рубашку, миллиметр за миллиметром открывая вид на тяжело вздымающуюся грудь.       Ткань бесформенной горкой повалилась на пол, и Сехун накрыл губами шею Бёна, ведя влажную дорожку вниз, к острым ключицам, к груди, к реберным дугам, к впадинке пупка, подбираясь к кромке джинсов.       Бекхен не смог сдержать судорожного вздоха, когда младший, быстро расстегнув джинсы, сорвал их с него вместе с нижним бельем, возвращаясь к губам. Поцелуй выходил до надрывного крика нежным и аккуратным, осторожным. Бён тонул в этих ощущениях, понимая, что это, возможно, последний раз, когда он может так самозабвенно позволять себе это.       Это последний раз, когда он может не думать о Суён, которая в свое время отобрала то единственное, чему Бекхен был верен и в чем был уверен, хоть и понимал, что это счастье именно с этим человеком никогда и не было возможно. Слишком неправильно, слишком порочно. Слишком грязно для общества.       Сехун отстранился на несколько долгих секунд, чтобы стянуть с себя остатки одежды.       Кожа к коже, будто фейерверк под веками и оглушительный их рев в ушах. Бекхен захлебывался в чувствах, в эмоциях, в страхах и сожалениях, но Сехун одними касаниями стирал все печали с сознания, сужая мир до этой комнаты, до этого мгновения, до этих четырех стен, что привыкли хранить их общую тайну, скрывая ее от посторонних. — Сехун, — хрипло и на пробу, подаваясь странным порывам. — Сехун, я люблю тебя.       Задавленный поцелуем крик, когда младший резко вошел в податливое тело. Размеренные движения сменялись каким-то животным азартом, быстрее, как можно быстрее.       И все внутри кричало от боли, от счастья. В такие минуты Бекхену казалось, что он вновь оживает, что он вновь чувствует жизнь в своих венах. Почему это чувство мог дарить только Сехун? Тот, кто не может быть рядом дольше одной ночи раз в несколько месяцев.       Вся жизнь Бёна — ожидание от встречи до встречи.       Сехун нашел руку Бекхена, что с силой сжимала выбивающиеся простыни, и сплел пальцы. Это было настолько интимно, настолько искренне и желанно, что все вокруг сразу же померкло, оставляя лишь это, одно единственное прикосновение, которое всегда было тайным способом сказать — «я здесь».       С губ срывалось сбившееся дыхание, прерываемые тихими всхлипами и стонами.       Этой ночью до самого конца.       Бекхен сидел на кровати, закутавшись в простыню, и смотрел в одну точку невидящим взглядом. Сехун стоял у окна, закрыв вдруг потяжелевшие веки, и медленно выдыхал дым сигарет в приоткрытое окно, постыдно прикрыв одной рукой наготу подобранной вещью с пола.       И вновь эта давящая тишина. Никаких разговоров. Им больше не о чем говорить.       Грязно. Все вокруг грязно из-за их общей лжи.       А простыни все же пропахли ароматом одеколона младшего — горечью со сладкими переливами. Бекхен неосознанно вдыхал этот запах, стараясь пропитать всего себя им. Запомнить дурманящий аромат. Он купит себе такие, обойдет все магазины, но найдет и купит.       Бён перевел взгляд на младшего, собираясь-таки с силами. — Пора все прекращать, — с трудом выговорил он, хмуря брови. — Так больше не может продолжаться.       Сехун даже не взглянул на Бёна, он выкинул окурок в окно и закрыл его за собой. Казалось, он совсем не чувствовал холода, пока Бекхен содрогался от легких порывов уличного ветра. Дождь все еще не пролился на город. — Я постараюсь приехать через неделю, — вместо ответа, выдохнул младший, разминая шею. — У меня намечается командировка в один из филиалов здесь. Я могу приехать на целую неделю. — Сехун, ты слышишь меня? — Ты же пустишь пожить у себя? — упрямо продолжил он. — Сехун! — громко крикнул Бекхен, привлекая-таки внимание младшего на себя.       Он посмотрел на Бёна с немым вопросом в глазах. И впервые его взгляд выражал хоть что-то. Какое-то странное отчаяние, панику, страх и сожаление. Бекхену сжимало сердце. — Сколько еще мы вот так вот продержимся? — горько усмехаясь, спросил наконец он. — Сколько еще сможем все скрывать? У тебя есть жена, Сехун, и я не имею право тянуть тебя сюда. Я уже давно не имею на это право. — Не говори так, — умоляя. — Не ровен час, и все раскроется. Тогда твоя жизнь разрушиться, я не хочу становиться причиной этому.       Бекхен обещал, что решится. Он готов. Кажется, готов. — Не решай все за нас двоих, хён, — строго произнес Сехун.       Он быстро подошел к кровати и сел на край, перехватывая тонкое запястье Бёна и прижимая его к горячим губам.       Бекхен повернул свою руку так, чтобы коснуться ею щеки младшего. Влажной щеки. — Я должен решить все за нас двоих, — кивнул он. — Давно должен был. Суён не заслужила такого, и я, Сехун, такого не заслужил.       Суён ждет ребенка от него, она искренне любит, она искренне верит. Наивная девчонка, она не должна проходить через это. Суён и Бекхен лишили счастья друг друга в ту самую минуту, когда их выбор пал на одного человека. И только Бекхен способен исправить сейчас эту ситуацию.       Подарить ей семью, подарить семью ребенку, подарить семью Сехуну. А себе? Себе подарить покой. По крайней мере, попытаться. — Нам и правда надо все прекращать.       Бекхен вышел из душа, даже не удивляясь встреченной тишине. Сехун уехал, когда Бён ушел в душ. Он смывал с себя запах младшего, хотя до этого так рьяно пытался пропитать всего себя им. Но когда он решился все прекратить, то и этот аромат одеколона захотелось стереть.       На кухне все еще стояли два бокала и недопитый виски. Сехун выпил мало, Бён не переживал, что он сядет за руль в таком состоянии. Но вот ему нужно еще немного обжигающего горло алкоголя.       Бён опрокинул в себя налитый виски и поморщился. Стало чуточку легче. Убрав все это безобразие со стола, Бекхен прошел в спальню, чтобы снять постельное белье и закинуть его в стирку, но остановился, заметив на прикроватной тумбочке бумажку, прижатую оставленной младшим зажигалкой.       Бекхен взял этот листочек и присел на край кровати, бегло пробегая глазами по написанным отрывистым почерком словам.       «Я ничего не хочу прекращать, и моего решения тебе не изменить, хён. До следующей встречи. Я буду ждать ее».       Судорожный смешок сорвался с губ Бёна, потонув в вязкой тишине. И стало так до боли смешно! Так больно и тоскливо, но смешно.       Бекхен решился все закончить, задавил в груди все чувства и отпустил. Он искренне верил, что поступает правильно. За столько лет первый раз. А Сехун? Этот глупый мальчишка все рушит на глазах, не отпуская. — Эгоист, — горько рассмеялся Бён. — Чертов эгоист. До скорой встречи.