Берегись, у Скалли бита!

      – Малдер?.. Малдер, ты меня слышишь? – голос напарницы доносится до меня словно сквозь толстый слой ваты.       А открыть глаза и вовсе удается не сразу.       – Вроде живой... – склонившийся надо мной мальчишка – Джесси, кажется – шмыгает носом и натягивает на голову кепку, которой зачем-то махал у моего лица. – Вообще-то у вас еще полчаса, но... – посмотрев на Скалли, добавляет он и выразительно замолкает, указывая на меня взглядом.       – Можешь идти, спасибо. – Скалли поворачивается было ко мне, но затем обеспокоенно спрашивает: – Или он должен был подвезти тебя домой?       – Не, я на колесах, тут недалеко. Мячи только соберу... Да уж, хорошо же вы его приложили!       Приложила? Что бы это значило? Голова, в которой отчего-то не то гудит, не то звенит, напрочь отказывается работать складно, и я беспомощно таращусь на Скалли в надежде, что она хоть что-то прояснит. Например, почему я лежу на земле, а она стоит передо мной на коленях, с явным беспокойством вглядываясь в мое лицо.       – Слава богу, Малдер, – только и говорит она, но вроде бы с облегчением. – Сколько пальцев ты видишь?       – К-кажется, два, – с трудом ворочая языком, выдаю с сомнением, не совсем уверенный, что в глазах не двоится. – Или на деле это неприличный жест, Скалли?       – Прости, Малдер, мне так жаль, – вздыхает она.       На что я лишь продолжаю озадаченно на нее смотреть, все еще не понимая, что, собственно, произошло и почему она просит прощения.       – Э-э, кажется, я случайно попала битой тебе по голове, – смущенно поясняет она. – Когда отбивала... Ты стоял сзади и, видимо, слишком близко. Не знаю даже, как это вышло...       Зато я знаю. Наверняка это произошло в тот момент, когда, уже всецело доверив биту ей и предоставив полную свободу действий, как она того хотела, я восхищенно замер, задрав голову в ночное небо, стараясь разглядеть, как далеко ей удалось послать мяч, и, зазевавшись, не заметил, что очутился в зоне поражения вооруженной битой напарницы. Тут-то, очевидно, меня и настигла кара за все мои прегрешения. Поскольку это определенно последнее, что я помню.       – Позволь, я взгляну, – Скалли осторожно касается моей многострадальной головы, слегка ее поворачивая и что-то там рассматривая, попутно спрашивая про мои ощущения и самочувствие, чтобы наконец заключить: – Тебе нужно в больницу, Малдер. Это может быть серьезно. Ты можешь идти? При всем желании я вряд ли дотащу тебя до машины.       Но едва – с ее помощью – я пытаюсь принять вертикальное положение и хотя бы сесть, как голова резко кружится и звезды в небе, взметнувшись, описывают замысловатый кульбит.       Будто мне снова хорошенько врезали битой. Черт. Я выпускаю воздух сквозь сцепленные зубы, стараясь не застонать. Подняться и идти теперь не кажется особо привлекательной идеей.       – М-м-м, а мы не можем просто остаться здесь? И ты споешь мне ту песенку про лягушонка, рыбок и...       – Это не шутки, Малдер. Тебя нужно отвезти в больницу. – По всей видимости, Скалли не находит мое предложение таким уж заманчивым. – Наверное, лучше вызвать скорую.       – Чтобы она увезла меня в Антарктику? – жалобно вопрошаю я.       Ведь примерно это и случилось со Скалли прошлым летом, когда я имел неосторожность набрать 911. И теперь подумаю дважды, прежде чем снова это сделать.       Похоже, нелучшие воспоминания заставляют призадуматься и ее.       – Как ты себя чувствуешь, по десятибалльной шкале? – снова склоняется она ко мне.       Я удерживаюсь от соблазна сказать "один", тем самым надолго внушив Скалли чувство вины, и, лишь слегка преувеличив, говорю:       – Где-то между шестью и семью.       Не удовлетворившись этим, она продолжает задавать разные вопросы насчет того, что я чувствую. Ее нежные пальцы на своей коже – вот что я чувствую! И пожалуй, сейчас это единственное приятное ощущение.       Но только до тех пор, пока она случайно не касается особо болезненного места, от чего у меня едва не летят искры из глаз и вырывается непроизвольный стон. В ответ на который ее взгляд делается еще более виноватым.       – Покушение на убийство напарника, Скалли, – протягиваю я голосом, полным страданий. – И все из-за того, что я оставил тебя без тоффути?       На мгновение она воздевает глаза к небу, но сдерживается и ничего не говорит – видимо, статус пострадавшего дает мне право безнаказанно нести все, что заблагорассудится.       – Рада, что, по крайней мере, потери памяти у тебя нет. Может, все же попробуешь подняться?       Кто бы устоял, когда просит сама Скалли, да еще так проникновенно. Ей впору посочувствовать: собственноручно отправленного в нокаут напарника, с которым приходится возиться на ночь глядя, вряд ли можно назвать приятным подарком на день рождения, пусть и давно прошедший.       А ведь я действительно хотел сделать этот вечер особенным, а вовсе не взваливать на нее лишние проблемы. Тем более в виде своей не самой легкой персоны. Которой она, как всегда, подставляет дружеское плечо, помогая подняться. И, чувствуя боль почти во всем теле – вероятно, и само падение было не из мягких, – я делаю первые неуверенные шаги, опираясь на Скалли едва ли не всем своим весом и нетвердо переставляя ноги.Сомневаюсь, что нам удастся добраться до машины в ближайший час, а то и все два. Пожалуй, нас обогнали бы даже улитки.       – Осторожно, тут ступеньки.       Я пошатываюсь, и Скалли приходится меня обхватить, предотвращая мое почти неминуемое падение. Воспользовавшись этим, я ответно заключаю ее в объятия, смыкая кольцо рук у нее за спиной и пряча лицо в отливающих медью волосах.       Ее едва уловимый запах мешается с ароматами травы, асфальта и ночной прохлады, но я с наслаждением втягиваю его ноздрями, прижимая Скалли к себе еще теснее. Ничего предосудительного – это всего лишь помогает мне держаться на ногах, разве нет?       Она замирает в моих объятиях, позволяя себя обнимать. Даже не спрашивая больше, не тошнит ли меня, не темнеет ли в глазах и прочего, что делала непрестанно через каждые несколько ярдов. И стоять так почти так же хорошо, как согреваться в ее объятиях под нескладное пение про радость мира, мальчиков и девочек... Только сейчас вокруг не слышно ни звука, и возникает ощущение, что мы с ней одни во всей вселенной...       – Малдер, ты можешь идти дальше? – наконец нарушает тишину Скалли, вовсе не желая почему-то пребывать так вечно.       – М-м-м, не уверен, еще чуть-чуть... – неохотно отзываюсь я, разочарованный, что не могу провести так всю оставшуюся жизнь, и жаждущий продлить эти мгновения насколько возможно.       А потом я встречаюсь с ней взглядом и застываю. И чем дольше смотрю в ее глаза, тем больше кажется, что я проваливаюсь в их бесконечную глубину – не замечая, как почва и правда уходит из-под ног.       Ей снова приходится меня ухватить. А я моргаю и кручу головой, пытаясь понять, что произошло.       – Идем, Малдер, – уже более мягко говорит она, осторожно высвобождаясь из моих ослабевших объятий, но все так же меня поддерживая.       И мне ничего не остается, как продолжить покорно брести к машине.       Даже удивительно, что мы добираемся до нее раньше рассвета.       Скалли помогает мне устроиться на пассажирском сиденье и заботливо пристегивает ремнем, прежде чем сесть за руль.       Наверное, можно было бы себя поздравить: я и Скалли, уезжающие вместе, – звучит лучше многих моих смелых предположений. Хотя, что и говорить, не совсем таким мне виделось продолжение этого вечера.       Я думаю о ведерке со льдом в моей машине, который, вероятно, уже растаял, и бутылке вина, припасенной на всякий случай, корзинке для небольшого пикника под открытым небом и сумке-холодильнике, которую одолжил у Фрохики под чудовищно надуманным предлогом и наполнил мороженым – настоящим, а не этой обезжиренной поделкой. Но теперь Скалли вряд ли обо всем этом узнает.       Я украдкой наблюдаю, как она хмурится и нервно покусывает нижнюю губу, когда приходится слишком долго стоять на светофоре, периодически бросая на меня тревожные, полные беспокойства взгляды.       Ну не болван ли я? Чего мне стоило изобразить бездыханную жертву – и, может, тогда ее губы наконец коснулись бы моих, хотя бы для искусственного дыхания. Или такой номер с докторами не проходит, и она сразу бы раскусила, что я могу дышать вполне самостоятельно? Что ж, в любом случае шанс узнать это я уже упустил. И максимум, что мне остается, – это попросить ее ехать помедленнее, потому что меня мутит. Это правда, но не вся. На самом деле мне совсем не хочется поскорее оказаться в больнице, которая уже виднеется на горизонте.       – Мне же не придется там остаться? – с опаской спрашиваю я, чтобы оценить свои совершенно не радующие перспективы.       – Не знаю, Малдер, – честно признает напарница. – Зависит от того, насколько все окажется серьезно.       Могла бы и соврать, удрученно думаю я. И чтобы окончательно не сникнуть, пытаюсь найти в сложившемся положении хоть что-то позитивное.       Теперь Скалли моя должница, и я смогу напоминать ей об этом в любой удобный момент. Например, когда понадобится написать отчет для бухгалтерии: "Вряд ли человеку с травмой головы можно доверить столь ответственное дело, правда, Скалли?" А еще...       Я начинаю улыбаться, что не укрывается от аккуратно паркующей машину Скалли.       – И что же тебя так развеселило, Малдер? – подозрительно косится она, глуша мотор.       Я торжествующе гляжу на нее с широченной ухмылкой на лице:       – Представил, какая физиономия будет у Скиннера, если завтра тебе придется объяснять мое отсутствие.       Но, на удивление, Скалли остается на редкость бесстрастной – хоть бы один мускул дрогнул!       – Что ж, Малдер, значит, мне крупно повезло, – отстегивая ремень, невозмутимо говорит она, – завтра воскресенье.       – Черт!