Наташка

Зимнему не нравится холод. Он абстрагируется, старается не чувствовать его и не думать о том, что ноги слегка закоченели. По хорошему, ему даже должно быть плевать на холод. Его должны волновать цели и задания… а не чертов снег. И проклятая зима. И очень морозная Россия. И вообще, мороз и холод напоминают Солдату о чем-то смутно плохом… О чем-то связанным с болью. Кто-то несильно дергает Солдата за рукав куртки. Среди этого бескрайнего снежно-белого поля, первое и, пожалуй, единственное, что бросается в глаза Солдата, это зеленая шапка. Ярко-ярко-ярко зеленая. Такая, что глаза режет. С меховым помпоном. Потом Солдат видит две рыжие косички, торчащие из-под этого ярко зеленого безобразия. И уже оторвав взгляд от этих двух ярких пятен, он видит ребенка целиком. Маленькая, почти крохотная на фоне огромного морозного белого пространства. И очень маленькая посравнению с самим Зимним. — Дядя, а поможете мне санки достать? И снова за руку тянет. Так уперто, старается заставить мужчину пойти за собой. — Пойдемте! Солдат задумывается. Это похоже на приказ. Но без конкретики. И почему ребенок отдает ему приказ? Так что киллер решает уточнить: — Это приказ? Сначала Солдат видит, как качается очаровательный меховой помпон, а потом уже слышет утвердительное и слишком самоуверенное: — Да, приказ! *** Санки находят быстро. Гордо торчат из самого большого сугроба. Деревянные, смешные такие и тоже яркие. Такие же яркие, как их хозяйка. Раскрашенные во все цвета радуги. Зимний вертит находку в руках. — Спасибо, дядя, — а потом, склонив головку на бок, так по птичьи, спросила. — А Вас как зовут? Солдат, как зачарованный смотрит на шапку и помпон. Мягкий, пушистый. Киллер ставит санки на землю. — Солдат. — А я Наташка, — маленькая ладошка в разноцветных варежках уверенно пожимает металлическую руку. Он запоминает зеленые глазенки, рыжие косички и ярко-зеленое безобразие с мягким и пушистым помпоном. *** — Ещё раз, — на ней нет той раздражающе ярко-зеленой шапки, на ней нет огромного тулупа и валенок. Только черная кофта, да облегающие штаны. Такие, чтобы движения не стесняли. Чтобы драться могла. Или танцевать. Солдату нравится наблюдать за тем, как она танцует. И не нравится то, как она дерется. Ее зовут Наташа Романофф. Хотя Зимнему казалось, что у нее есть другое имя. Что-то очень игривое и более детское. Не такое серьезное. Ей десять. Она бьет в шею, в солнечное сплетение и целится в пах. Но не достаточно быстро. За такое время могут убить. — Быстрее, — чеканит мужчина. Она должна быть быстрее, чтобы жить. Чтобы быть лучшей. В «Красной комнате» те, кто плохо усваивает уроки не задерживается. — Еще раз, — тонкая ручка снова не достигает своей цели. И еще раз и еще раз, и еще раз и… Пока она с яростным криком, словно зверек какой, кидается, бьет по заданным точка. Наотмашь, сильно, яростно, зло и очень устало. Молодец. Но вслух этого говорить нельзя. А то расслабится. — Правильно, — вместо этого говорит Зимний. — Свободна. На языке вертится. С шапкой связанное. Что-то яркое, девичье и игривое. Имя. Не Наташа. Что-то похожее… Девчонка сердито поднимается, стряхивает с себя несуществующие пылинки и направляется к выходу из тренировочной. Оборачивается к Зимнему, обжигает взглядом и выходит. Обиженная. На языке вертится… только теперь не имя. Слово. Санки. И причем здесь санки? *** На кухне кто-то был. Это не удивительно, девочки, маленькие и вечно голодные часто пробирались на кухню в попытке что-нибудь уворовать. Честно, обычно девочки шумят больше. Тут Солдат скорее чувствует чужое присутствие, чем слышит. Тихо. — Ты тише, чем другие. Две рыжие косички и невероятно белая ночнушка. Яркая. Как всегда. Это девочка всегда яркая. — Но мне ничего не достанется, — хмуро констатирует Наташа и разворачивается на пятках спиной к Зимнему. Он хочет сказать Ты молодец. Но этого говорить нельзя. Вместо этого, мужчина запускает руку в вазу с конфетами и достает внушительную горсть… Металлическая рука хлопает по девичьему плечу. Наташа оборачивается, смотрит с недоверием. Будто думает, что это подвох… — Бери. Она быстро сгребает все конфетки в яркой обертке себе в ладони, кивает на прощание и исчезает. Быстро и незаметно. Потому что она лучшая… *** Наташка. Вот так она представилась ему. Ей было совсем немного. Наташка маленькая и в дурацкой шапочке с помпоном. Наташка посреди огромного леса. Наташка, у которой застряли санки в огромном сугробе. Наташка, что лучше остальных танцует, стреляет, дерется и… Она станет Вдовой. Солдату это ясно, как божий день. Мужчина аккуратно поправляет одеяло спящей девочки и уходит. Ему надо идти. Его зовут. Его снова ждут задания. Он больше не инструктор. Он снова оружие. *** — Наташка, — тянет Баки. Словно пробует имя на вкус. Наташа, теплая ото сна, заваривает себе кофе и попутно ругается с Бартоном по коммуникатору. Рыжая вырубает комм, ставит красную (как всегда яркую) кружку на стол и садится за стол. Рано. На базе почти все спят. Только они вот, две ранние пташки. Барнс сыто улыбается и потягивается. — На-та-ша. Ната-а-ашка. — Барнс, прекрати. Не с утра, — а по глазам видно. Приятно ей.