Не простит.

      Бертольд высокий, ужасно высокий. Собственно, его титанья сущность недалеко ушла от него… но он об этом не думает, или, старается не думать.        Идёт третий год учебы 104-го кадетского отряда. Жизнь шагает своим чередом, размеренно и плавно, насколько это вообще кажется возможным. Распорядок дня всегда известен им заранее. Не бывает в нем ничего интересного, ничего нового или будоражащего. Скудный завтрак, нудные лекции и изнурительные тренировки. Действительно, ничего нового. Где-то между всем этим, бывало на час, а бывало, и на пару минут, Бертольд и сам не знал, но он успевал отключаться. Он словно бы исчезал из реальности, растворялся где-то и будто нечто эфемерное, витал в воздухе. Не было границ, стен и не было крови на руках. Не было вечно ноющей, свербящей боли где-то в груди. Исчезало желание вспороть себе брюхо или утопиться в крови всех тех людей, в чьих смертях он был повинен. Исчезало удушающее чувство безысходности и вечной горечи, грусти и злости. Вместо всего этого, с ним происходило нечто странное — он ощущал себя свободным и лёгким. Ничего не чувствующим. И это была такая радость, словно бы, кто-то позволял ему взять передышку, отдышаться, чтобы не свихнуться окончательно. А потом, все резко заканчивалось и он вновь жил или выживал, словно мертвец. Бертольд никогда не пытался найти причину подобных перемен. Не пытался понять или отыскать. Он лишь с благодарностью принимал эти мгновения, пока однажды, мимо не прошла Микаса.       Бертольд глубоко вздохнул, всматриваясь в темнеющий небосвод. И почему эти мысли лезут в голову именно сейчас? Теперь, когда они окончательно переступили черту и стали предателями для всего человечества, ощущать то, что казалось невозможным, стало ещё тяжелее. Теперь он, Бертольд, навсегда исчез для неё, став лишь убийцей. Тем, кто разрушил её дом, кто убил семью и чуть не убил брата. Вспоминая их сегодняшнюю встречу, ему захотелось завыть от накатывающего отчаяния… а ведь, совсем недавно, он четко запомнил этот момент, между ними появилась связь. Воспоминания вновь нахлынули, заставляя душу вывернуться наизнанку.       Ужин, по обыкновению, начинался в семь вечера. В тот вечер он опоздал на него из-за Шадиса, который приказал ему прибраться в кабинете. Придя в столовую, он застал лишь пару солдат да Райнера с Жаном, которые ждали его. Последний без умолку болтал о том, что сегодня Шадис расщедрился и разрешил им разжечь во дворе костёр. Нахлынувшее предвкушение от чего-то передалось и Райнеру. Покончив с трапезой как можно скорее все трое выскочили из столовой, когда Микаса, которая успела переодеться в гражданскую форму, прошла прямо перед ними. Бертольд тогда опешил, застыл на пару секунд, вдыхая тонкий аромат шлейфом пронёсшийся за ней. Яблоко. Микаса пахла яблоками. Красными, сладкими и сочными. Поражённый подобным открытием, он ещё долго смотрел ей в след, внимательным взглядом рассматривая, как алый шарф развивается на ветру. В тот вечер, уже сидя за костром и слушая всеобщий гогот, Бертольд впервые осознает, что боли он не чувствует рядом с Микасой. Вновь поражённый своим открытием, он долго смотрел на неё, словно впервые видел. Несколько ночей Бертольд не спал. Настолько сильно он ушёл в свои размышления, что перестал есть и спать. Он не понимал. Он и Микаса — это две абсолютно разные противоположности. Настолько разные, что он понятия не имел, в каких местах у них имеются точки соприкосновения. Их вообще не было. Нигде. Они просто учились в одной группе кадетов и на этом все. Ну и, Райнер с Эреном были неплохими друзьями, но черт, это было настолько отдаленно, что проще было не думать об этом. Микаса едва ли обмолвилась с ним парой слов за все эти три года, она даже ни разу не взглянула на него, собственно, как и он на неё. Они разные и все что их окружает, тоже разное, хотя и живут они в одном месте. По всем канонам, по всем принципам и по собственным мыслям или чувствам, ему всегда казалось правильным то, что негласным правилом Энни считалась его. Но, стоило этому небольшому открытию в лице Микасы появится в его жизни, как все границы размылись, принципы, цели и даже задание готово было вот-вот провалиться. Неимоверное желание, тяга и бесконечная тоска — вновь ощутить этот сладкий яблочный шлейф одурманили его. Бертольд и сам не заметил, как полюбил яблоки. Вновь и вновь он прислушивался к себе, своим чувствам когда находился рядом с Микасой. Когда она была рядом — он парил, летал и был свободным. Когда он оставался один — боль сдавливала его, заставляя безвольно опускать голову под её гнётом. С ним что-то происходило, нечто неконтролируемое. Нечто, что не поддавалось законам логики или вообще каким-либо законам. Бертольд осознавал своё положение, но был не в силах его изменить. Он и не сопротивлялся, ведомый эйфорией. Пока однажды, Райнер не сказал ему: «Зик убьёт её, если узнает».       — Ты как? Эй! Бертольд! — сиплый голос Имир разрезал ночную тишину. Она потрясла его за руку. — Все нормально, — тихо ответил он, сожалея о растаявших видениях. Он безумно скучал по ней. — Выглядишь дерьмово, ты точно в порядке? — не унималась Имир. Всколыхнувшееся раздражение спало, стоило Райнеру ответить за него: — Оставь его одного. Ему нужно побыть в одиночестве. Горькая благодарность подступила к горлу, сворачиваясь в ком. Тихие, удаляющиеся шаги вновь убаюкивающе опутали его, заставляя провалиться в дебри своей памяти.       В ту ночь все казалось нереальным. Сейчас, проматывая эти мгновения вновь, Бертольд отчетливо понимает — судьба даровала ему шанс. Она соблаговолила ему попробовать лакомый кусочек сладкого яблока, чтобы потом, всю оставшуюся жизнь, он вспоминал об этом и снова шёл вперёд. Вспоминал в минуты полнейшего отчаяния и в минуты смерти. Хоть где-то чёртовы боги были благосклонны. Он соврёт если скажет, что ничего не помнит и понятия не имеет, как все произошло. Помнит. До каждой трещинки на стене, до каждой родинки на теле.       Смежная душевая всегда была расписана по часам. Небольшая, ветхая баня рядом работала через день для парней и девушек. Бертольд в тот день знатно отпахал в лесу, нарубив щепок и накосив траву. Кухонная печь была огромной и требовала за раз целую телегу, Бертольд нарубил три. Лошади в корпусе исхудали на сухом сене и он решил накосить свежей травы. Прибыв лишь к вечеру и не раздумывая ни о чем кроме парной, Бертольд в считанные секунды собрав чистые вещи, ломанулся в баню. Обветшалая дверь с обугленной краской поддалась сразу, снимая закрытый железный крючок с петли. Бертольд сообразил о неладном лишь тогда, когда в раздевалке заметил аккуратно сложенные вещи на скамье и алый шарф. Бешеный импульс прошёлся по всему телу разрядом, оседая в голове одним лишь словом. Микаса. Дверь скрипнула спустя пару минут и на пороге показалась девушка, обёрнутая в банное полотенце. Серые глаза застыли в удивлении, она смотрела на него непонимающе. — Бертольд? — наконец протянула она. Бертольд в ответ замер, внимательно рассматривая её покрасневшее лицо. — Ты в своём уме? Выйди, — зло прошипела Микаса, поражаясь его наглости. Заметив, что он не собирается шевелиться, Микаса резко толкнула его назад, пытаясь выпихнуть из основного помещения. Едва ли Бертольд шелохнулся. Заворожённый её красотой, он словно прирос накрепко к земле. В его голове осела новая мысль, что они впервые говорят друг с другом. — Это уже не смешно, — вновь процедила Микаса, в серых глазах заиграла сталь. Впервые в жизни Бертольд испытал подобное возбуждение. Микаса была настолько идеальной в своей грубой манере, что будоражила в нем кровь. Она будила в нем спящего зверя, будила в нем все то, что он так тщательно пытался усыпить. Страсть, желание, нежность и похоть смешались воедино в тот миг, когда она потянулась за своим кинжалом. Привычки идеального солдата — носить оружие с собой везде. Бертольд резко перехватил её руку и потянув на себя, жадно припал к губам. Секунда её замешательства, и в следующую мощный удар под дых с локтя вышибает в нем дух. Будь он обычным солдатом, свернулся бы на полу. Вот только, он — титан. И прямо сейчас, есть смысл побороться с ней. Бертольд старается обойтись менее болезненными приёмами, он сваливает её подножкой и не ожидавшая подобного в узком пространстве Микаса, падает. Он ловит её, сжимает в объятиях и смотрит. Пристально. Внимательно. Ей, отчего-то, даже не хочется сопротивляться. Слишком молящие глаза у него. Они говорят громче любых слов и все же, она вновь делает попытку сбежать, для приличия. На самом деле, они оба уже охвачены этим пламенем. Микаса чувствует внутри себя бурю, мысли роем крутятся в голове, но телом и душой, она в его руках. Её тело отзывается на его мимолётные прикосновения чем-то глухим и едва ощутимым, и все же, отзывается. Теперь она пристально изучает его лицо, всматривается и не понимает, как она тут оказалась? Что происходит? Нахлынувшие мысли улетучиваются, когда он улыбается одними лишь губами. Почему его глаза такие грустные? Что с ним не так? Каждый из них несёт в себе свою тайну, какая тайна у тебя, Бертольд? Она вновь рассматривает его, и Бертольд чувствует, ощущает что на этот раз все по другому. Он ей нравится. Хорошо это или плохо, но он ей нравится и он счастлив. Бертольд высокий, такой высокий что она ему до груди едва достаёт. У него выразительные черты лица и он совершенно не похож на деревенского мальчишку, коими кажутся их сверстники. Микаса пальчиком стягивает с него футболку и восхищенно рассматривает рельефное тело. У него острые ключицы и мощные руки. Его длинные пальцы не остаются в стороне, словно в отместку, стягивают полотенце оставляя её совсем нагой. Бертольд чувствует что душа раздирается, сердце выворачивается на изнанку и все же, ни под какой пыткой он от неё не оторвётся. Он жадно оглаживает талию, бедра и груди. Она словно была создана для него, так идеальны её изгибы в его руках. В голове столько мыслей крутится, как и на языке. Ему хочется сказать ей что-то, дать понять что нет, это не мимолётное, это навсегда. Я навсегда твой. Вот только… приступ боли душит, раздирает, заставляя зарыться в чёрный загривок и вдохнуть так глубоко, что в лёгкие перестаёт поступать кислород. Он должен молчать. Ради неё же. И он молчит, лишь глаза горят как бешеные всполохи. Микаса нутром ощущает его отчаяние. С ним что-то не так, и по хорошему, спросить бы. Но она не такая, она не может лезть к кому-то с задушевными разговорами. Она лишь яростно сжимает его руку, царапает до крови и задрав голову, смотрит в глаза как и он. Пристально и внимательно. — Один единственный раз, — шепчет он наконец, и целует её. Ему хочется нежно и ласково, чтобы она запомнила его именно таким. Но страсть внутри горит, сжигает все на своём пути, ищет выхода. У них нет и не будет времени на нежность, ему хочется успеть подарить себя всего, целиком и без остатка настоящим, таким, каков он на самом деле. Зубы сами кусают губы, цепляют нежную кожу и посасывают. Микаса вздрагивает, отвечает на этот неистовый поцелуй. Она толкает его на скамью, успевает защёлкнуть внутреннюю дверь и усевшись сверху, оглаживает. Ногти словно сами выводят красные узоры, до крови царапая кожу. Бертольд сжимает её крепче, не остаётся в долгу и кусает, кусает. Стремится оставить свой след, показать кому она принадлежит, хотя бы здесь и сейчас, в этот момент. Руки хаотично блуждают по телу, пытаясь запомнить каждый рельеф, губы блуждают следом. Микаса трется об него в нетерпении, его тихий стон будоражит девичье сознание. Бертольд слишком красив, идеален. Рядом с ним невозможно остаться равнодушной. Она привстает слегка и опускается резко, позволяя ему войти во всю длину. Их совместный стон срывает последние оковы разума с Бертольда, он рывком поднимается с места и прижав её к стене, вдалбливается в неё жестко и грубо. Её спина бьется об стену с бешеной силой, но им обоим плевать. Его руки сжимают тонкую шею, они дышат в унисон. Микаса стонет, не заботясь о том, что может быть услышана. Бертольд дикий, его нежная грубость сводит с ума, заставляя стонать срывая голос. Она притягивает его ещё ближе, ей его мало. Что-то внутри ломается, теряется бесповоротно. Они тонут в друг-друге. Каждый толчок, каждый взгляд и поцелуй — боль, сладкая, щемящая и такая необходимая. Бертольд чувствует, оба на грани. Он целует её, вразрез своим толчкам, нежно. Сердце сдавливает в тиски, это страх перед тем, как спадёт волшебное очарование в её глазах. Ещё пара минут, и они шумно кончают вместе. Микаса сипло дышит, опустив голову ему на плечо. Бертольд садится, не разжимая объятий. Микаса встаёт первой, Бертольд внутренне напрягается, готовый услышать что угодно. Но, она молча встаёт, наполняет таз с водой, тянется за мылом и повернувшись к нему, говорит: — Поворачивайся. Он послушно поворачивается к ней спиной, слегка горячеватая вода приятно струится по телу. Микаса поливает голову, намыливает и неспешно массирует. Она рассматривает его, мысленно улыбается, увидев как он запрокидывает голову назад и в удовольствии жмурится. Микаса неспешно водит по телу мылом, смывает тёплой водой пену и отчаянно пытается растянуть этот миг. Оба понимают, стоит им выйти отсюда — все канет в лету. — Убей меня, — шепчет Бертольд, смотря прямо ей в глаза. Микаса недоуменно смотрит в ответ, а у самой сердце стучит как бешеное. Словно знает, неспроста эта просьба. — Не глупи. Тихий ответ и она выскальзывает из купальни. В считанные секунды одевается и прежде чем выйти, так же тихо говорит: — Я всегда буду помнить. В ту ночь Бертольд трижды пытается с собой покончить.       Рассвет вот-вот всплывёт из-за горизонта, когда Бертольд в испуге проснётся. Имир взглянет на него с жалостью, настолько потерянным он выглядит. Райнер молчаливо поддержит, не в силах помочь единственному другу. Новый день, как и те, что прежде — непосильным грузом упадёт на его плечи, возлагая нести это бремя до конца и в одиночестве. И лишь там, где-то далеко, серые глаза безжизненно очертят горизонт. Не простит. Ни себя, ни его. Но будет помнить. Всегда.