Девятый Вал

Тишину опустевшей ванной беспокоит только потрескивание тусклой светодиодной лампы над зеркалом. Пахнет стиральным порошком и гелем для бритья — свежестью, которая так сильно контрастирует с тем, что Юлик чувствует внутри. Щеки горят из-за стыда и бомбея, в душе плещется чертово смятение и абсолютная растерянность. Переизбыток эмоций заставляет парня упереться руками в ледяную раковину и сдавить ее края до побеления костяшек. Он обрывисто дышит, моргает и с презрением всматривается в свое отражение в мутном зеркале. В приглушенном освещении черты лица кажутся грубее, виднеются залегающие на лбу и под усталыми глазами морщины. Резкая линия сжатой челюсти, трехдневная щетина, сведенные к переносице брови — все выражает его подавленность и такое пугающее, опустошающее непонимание того, что делать дальше. Раздраженно переступая с ноги на ногу, парень нервничает еще сильнее, запускает ладони в волосы и больно оттягивает их, пытаясь хоть немного прийти в чувства. Алкоголь так вскружил ему голову, что Юлик чуть не падает, даже не прилагая к этому никаких усилий. Он только снова матерится под нос, проклиная себя за неуклюжесть. Буквальную, социальную, неуклюжесть по жизни. Парень вновь и вновь возвращается к хронологии событий, произошедших за последние несколько дней. Он задумчиво жмурится и смотрит перед собой, как будто зеркало вдруг засветилось подробным таймлайном, и вспоминает, что все началось с расставания Насти и Руслана. Тушенцов был разбит. Абсолютно уничтожен, испепелен — парень не выходил из дома добрые несколько суток. Не отвечал на звонки или сообщения, не ел, не открывал окон, не спал и не мог сосредоточиться ни на чем, кроме своего размозженного сердца. И Юлик первым забил тревогу, подолгу простаивая у его порога и настойчиво отбивая кулаки о толстую металлическую дверь. Ему придавала сил только неугасающая надежда раскрутить лучшего друга хоть на какой диалог. Или монолог. Просто на любую реакцию, ответ, знак того, что тот жив и в сознании. Нескоро, но Руслан все же сдался и впустил пиздец какого надоедливого и в то же время такого нужного друга в квартиру, позволяя принести фастфуда и пару пачек сигарет. Юлик же, осознав всю критичность происходящего и убедившись в том, что Тушенцов и вправду расстался с девушкой, был не менее подавлен. Он без запинки, совершенно не задумываясь, врал себе и другу о том, как ему жаль. Выслушивал долгие и монотонные, сочащиеся трагедией речи друга, хлопал его по плечу, поддавался при игре в приставку. Но где-то глубоко-глубоко внутри парень не мог сопротивляться теплящейся надежде на то, что в сердце Руслана теперь освободилось немного места для него самого. Такой глупый влюбленный Юлик. Он никак не хотел кощунствовать и злорадствовать, потому что знал, как неебически тяжело приходится другу. Онешко даже искренне сопереживал ему, но по-честному ему было вовсе не жаль. Руслан заплакал. Всего один раз за все проведенные ими вместе часы, хотя это и плачем-то назвать можно было с натяжкой. Закончив длинный монолог о роли отношений в его жизни, парень проронил единственную слезу. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он продолжал сидеть на табуретке, сложив руки в замок и уперевшись локтями в колени, пока Онешко завороженно наблюдал за тем, как прозрачная капля неторопливо скатывалась по каменной линии его скулы. От этого Юлику было не менее больно, чем его другу. Так сильно хотелось сорваться с места, обнять его за широкие плечи, прижаться ближе, касаться его тела, целовать во вздрагивающие губы и зарываться в короткие растрепанные волосы. От этих мыслей все внутри сжималось до размеров атома, заставляя парня чувствовать себя связанным по рукам и ногам пленником самой идиотский ситуации на свете. Ситуации, которая каждый день, как по расписанию, приносила ему боль, заставляющую кусать кулаки. Ситуации, от которой он бы не смотря ни на что не отказался даже под угрозой разрыва собственного сердца. Ситуации, в которой он влюбился в своего лучшего друга, Руслана Тушенцова. Такие яркие и живые воспоминания вместе с кровью приливают к голове и яркими вспышками бьют в глаза, заставляя парня зажмуриться и пьяно помотать головой в безуспешной попытке отмахнуться от новой волны боли. От этого концентрированного яда, обволакивающего грудную клетку, заставляющего коленки дрожать. Юлик судорожно сглатывает и ежится от задувающего в форточку январского ветра. Онешко снова начинает вспоминать. Еще через несколько дней ему удалось вытащить Руслана из квартиры, хоть и под предлогом выпивки. Тушенцов не пил. Обычно. Но в тот момент он нашел достаточно оснований поступиться своих принципов и все-таки сдался под напором друга. Они быстро нашли какой-то не очень шумный бар, заняли столик в дальнем углу и сразу заказали джин. В помещении было достаточно тихо, за исключением размеренно вытекающего из массивных колонок блюза. Мягкое теплое освещение укутывало спокойствием, противопоставляя себе пасмурным и морозным питерским улочкам. И Юлик очень надеялся, что такой же успокаивающий эффект атмосфера заведения окажет и на Руслана. Парень и вправду расслабился, что было заметно по его немного ссутуленной спине и хоть и печальной, но улыбке в уголках сжатых губ. Опрокинув очередную стопку джина, Онешко зажмурился и быстро запил алкоголь содовой, избавляясь от жгучего послевкусия. Руслан, повторив то же самое, медленно провел языком по нижней губе, снова приковывая взгляд друга к своему лицу. Они продолжали пить. Тушенцов медленно и устало рассказывал о том, что было у него на душе. Или о том, что у него забрали, — Юлику было сложно сконцентрироваться на словах друга из-за градуса, а еще из-за его длинных тонких пальцев, постукивающих по деревянной столешнице, и вздрагивающих при каждом вздохе пушистых ресниц. — Пойдем покурим, — прервался Руслан. Онешко первым встал из-за стола и накинул на плечи куртку, останавливаясь рядом с другом в ожидании того, что тот поднимется на непослушные ноги. Руслан попытался встать, но тут же пошатнулся. Парень бы упал, если бы не Юлик, крепко схвативший его за предплечье. Ничего не говоря, Тушенцов нервно улыбнулся и заметил, что друг задержал прикосновение на чуть дольше положенного. На улице давно стемнело. Толстый слой свежего снега, покрывший всю площадь пустого внутреннего дворика, приятно хрустел под ногами. Морозец щекотал нос. Парни быстро раскурились, позволяя никотину приятной волной разлиться по венам. Тишина. — У тебя тут снежинка, — прошептал Руслан, сузив взгляд на острой скуле Юлика. — А? — растерянно переспросил парень, чуть ли не выронив сигарету от неожиданности. — Снежинка, — ответил брюнет, нежно улыбаясь. Он поднял руку, медленно поднес ее к щеке друга и провел по ней большим пальцем. Юлик не мог пошевелиться. Ему едва ли удавалось сдерживать пробравшую плечи дрожь, и ни дышать, ни стоять на ногах уже не получалось. У Руслана были мягкие руки. И если раньше Онешко мог только изредка бросать на них взгляды в бесконечном страхе спалиться, теперь он чувствовал их у себя на коже. Когда Тушенцов убрал ладонь, Юлик все еще мог чувствовать искрящиеся разряды тока, которые покалывали место прикосновения. Руслан медленно проскользнул взглядом по темным выразительным глазам друга, носу с горбинкой и остановился на приоткрытых губах, из-за которых вырывались тонкие струйки сигаретного дыма. В приглушенном свете далеких белых фонарей его лицо выглядело таким мягким и умиротворенным, и тогда Тушенцов неосознанно сделал шаг ближе, чтобы податься вперед и накрыть губы друга своими. Сердце трепетало в груди, отбиваясь эхом в барабанных перепонках, и захватывало дух. Парень прикрыл глаза и углубил поцелуй, как только Юлик ответил. Онешко не успевал чувствовать ничего, кроме удушающего наслаждения, прокатившегося приятным холодком по шее. Он судорожно глотнул воздуха и приблизился к другу еще сильнее, легко коснувшись кончиками дрожащих пальцев его плеча. Юлик никогда не думал, что целовать кого-то может быть так приятно. Он никогда не испытывал этого щекочущего горло тепла и искренности, с которой ему хотелось отдать себя всего этому короткому моменту. А Руслан просто хотел сгладить углы поселившегося в душе одиночества и отчаяния. Ему нравилось чувствовать чужие горячие губы на своих, настойчиво проводить языком по деснам и замечать еще не растворившийся привкус хвойного джина. Нравилось иметь власть над ситуацией, знать, что Юлик сейчас так уязвим и что Руслан имеет контроль над всеми его эмоциями. Таким облегчением, глотком свежего воздуха был этот поцелуй после того, как его бросили. Тушенцов был уверен, что не испытывал к своему другу никакого романтического влечения, и только ощущал всепоглощающую жажду чувствовать себя предметом вожделения. Такой сумасшедший взрыв эмоций, заправленный алкоголем, совершенно уничтожил любые границы дозволенного и понимание того, что он не хочет причинять Юлику боль. Новый, не знакомый ему до этого вечера порыв души оказался сильнее. Руслан разорвал затянувшийся поцелуй. Этого было достаточно, чтобы исключить возможность списать все на пьяный драйв, поэтому парень отвернулся, не открывая потяжелевших век, и вздохнул. Сигарета между замерзших пальцев почти дотлела, и Тушенцов сделал последнюю затяжку, перед тем как выкинуть окурок и втоптать его в толщу снега. — Я что-то так устал, — прошептал он. Нечитаемое лицо парня не выражало эмоций. — Поеду домой. Доброй ночи, Юлик, — закончил он, в последний раз взглянув на друга исподлобья. Протянув ему помятую купюру, брюнет развернулся на пятках и зашагал к арке, ведущей на оживленный проспект. Онешко так и остался стоять посреди опустевшего дворика, сжимая руки в кулаках и нервно облизывая припухшие губы. Домой Юлик бежал. Он спотыкался о снег, в насквозь промокших кроссовках хлюпала вода, ветер злорадно прокрадывался под куртку, воздух обжигал легкие. Несколько кварталов, и парень оказался у дома. В уголках глаз замерзли слезы. Сейчас он стоит у себя в ванной, все еще не способный дышать и держаться на зудящих ногах. Намокшая футболка, как наждачка, трется о кожу. Из отражения на него смотрят переполненные болью глаза. В какой-то момент внутри щелкает. Парень наконец приводит дыхание в норму, расправляет плечи и твердо ощущает ступнями холодный кафельный пол. Внутри пусто. Легко. Так странно. Нужно покурить. Парень не спеша выходит из ванной, вымеряя каждый шаг и уверенно ступая по паркету, как будто он впервые встал на ноги и только учится наслаждаться новоприобретенной способностью. Он медленно накидывает на плечи куртку, достает из пачки сигарету и зажимает ее между губ. Парень прибавляет скорости и слетает по лестнице на первый этаж, перепрыгивая по две ступеньки. На улице все так же холодно и темно, но он даже не думает о том, чтобы застегнуть пуховик. Воздух бьет в лицо, окутывает спину и грудь, но это не вызывает неприязни, а только помогает парню сделать глубокий вдох и шире открыть глаза. Он замечает разноцветные огни окон в многоэтажках напротив, светящиеся далеко-наверху звезды, поблескивающий в переливах фонарей снег. Он снова делает шаг вперед, второй, третий, и оказывается посреди широкой улицы. Ни одной живой души, кроме него. Гудок. Удар. Боль. Треск. Шок. Затылком об асфальт. Звезды. Темнота. Конец. Не пристегнутый Руслан резко летит вперед, ударяясь носом о спинку пассажирского сидения. Он готов разорваться на части от злости на вселенную, которая подкинула его в аварию в пятидесяти метрах от дома Юлика, куда он так спешит попасть. Водитель, громко ругаясь, с трудом выпутывается из подушки безопасности и выскакивает наружу, где на дороге лежит тело молодого парня. Тушенцов же уже собирается забить на таксиста, ДТП и все остальное, только бы поскорее увидеть друга, попросить прощения и снова поцеловать в замерзшие губы. Слишком поздно.