kiss it better

наступило первое октября, и в квартире повисла гробовая тишина. юнги не может уснуть — его режим сна всегда сбивается с наступлением октября. вместо сна, он бродит по общежитию с набитыми кучей вредной еды руками, что только усугубляет его бессонницу. хосок оставил в раковине ножик, а у одной из их наград слишком острые края. юнги запихивает все это в шкаф, когда слышит приглушенный вскрик из ванной. началось. — чонгук… — зовет юнги, шаркая в сторону закрытой двери ванной, — открой дверь. — это просто порез, хен, не волнуйся… — открой, — за дверью его встречает чонгук с виноватым выражением лица, с измазанным в пене для бритья лицом и красной струей, стекающей по подбородку. — ты что, издеваешься надо мной, чон чонгук? — это просто… — тебе даже не нужно бриться, — юнги раздраженно вздыхает, забирая у него лезвие, и придерживает второй рукой подбородок, слегка наклоняя его лицо, чтобы лучше разглядеть порез. ранка совсем маленькая, жить можно. — промой ее, давай. в гостиной, куда юнги затаскивает чонгука, практически вся мебель обернута пузырчатой пленкой. каждый угол, каждая стеклянная поверхность и острый конец были прикрыты, все ковры убраны из комнаты, а розетки закрыты крышками — все должно быть безопасно. полиэтилен на диване сдувается, когда чонгук плюхается на него, пока юнги прикладывает к его порезу ватный диск. — это пустяк, хен, правда. мне даже не больно. — сейчас октябрь, — тревожно напоминает юнги, — ты не можешь просто расхаживать по дому с лезвием в руках. — я знаю, — бубнит чонгук, слегка дернувшись, когда старший распыляет обеззараживающий гель на его рану — по большей части из-за холода, но и немного потому, что рана и правда слегка щиплет. он звучит виновато, и юнги невольно смягчается. — прости, хен. — ничего, просто… не делай так больше. юнги волнуется — они все волнуются — потому что что-то может пойти не так, что-то плохое может случиться в любой момент, и с такой легкостью, что ему даже думать об этом не хочется. его сердце болезненно сжимается от одной лишь мысли об этом. юнги уже довелось видеть боль чонгука, и это оставило на нем свой неизгладимый след. пластырь выглядит немного нелепо, приклеенный куда-то ему под щеку, но это ничего. юнги осторожно касается его кожи кончиками пальцев. — когда я был маленьким, мама целовала мои ранки, чтобы они быстрее зажили, — как-то рассеянно произносит чонгук, но, когда юнги переводит на него взгляд, в его глазах будто мелькает вызов. юнги внезапно осознает, что они находятся слишком близко. щеки невольно начинают гореть. — я не твоя мама. — но все же. между ними повисает напряженное молчание. юнги спасает ввалившийся в комнату сонный тэхен, который тут же накидывается (очень осторожно и бережно) на спину чонгука, пробубнив: «доброе утро, юнги-хен, — и, — что ты уже успел сделать со своим лицом, чудик». — не дай ему покалечиться, тэхен, — в шутку приказывает юнги, но в его словах прорезается серьезность. октябрю всего как шесть часов, а чонгук уже успел навредить себе. похоже, этот раз будет не из легких, заключает для себя юнги. / уже пятое октября, у чонгука в совокупности двадцать семь порезов, два странно выглядящих синяка на руках, о происхождении которых никто не знает, и маленький перелом левого мизинца — ничего серьезного. юнги считает все его ранения каждый день: поднимает края его футболок и закатывает рукава, рассматривая по отдельности каждую часть его тела. чонгук не пытается его остановить. они избегают самолеты, машины, автобусы; компания продумывает график выступлений с осторожностью, не забывая о странном невезении чонгука в этот период времени. октябрь тянется бесконечным потоком дней, и чонгук начинает терять терпение — и не только он. — хен, — зовет младший, и юнги немедленно поднимает голову. в общежитии тихо, слишком тихо. чонгук держит одну ногу на весу. — кажется, я подвернул лодыжку. юнги обреченно вздыхает, откладывая в сторону записную книжку. — сядь, я принесу льда. лед помогает от отечности, и чонгук начинает оправдываться, что с миллионом людей случается такое каждый день, когда юнги просит его перестать спрыгивать с постели, потому что «серьезно, гук, прекрати прыгать вообще». — немного отдыха, и все быстро заживет, — внушает юнги, прижимая холодный пакет со льдом к ноге чонгука, закинутой на его бедро, и чувствует, как пальцы начинают неметь от холода. — я только и делаю, что отдыхаю весь октябрь, хен, — чонгук ерзает и возмущается, и то и дело поджимает пальцы ног. для него это мучение — такая ограниченность в движениях. чонгук весь состоит из необузданной энергии и жажды приключений. — ты даже не ходишь в школу? — нет, — полушепотом произносит чонгук, — это может быть опасно. — да, наверное, — чонгук смотрит на выключенный экран телевизора, а юнги смотрит на него. вид такого поникшего младшего прорубает дыру в его сердце. — не расстраивайся так, ладно? в ответ он получает хмурый взгляд и настолько несчастное «я не расстроен», что у юнги сердце кровью обливается. он тянется рукой к волосам чонгука и гладит аккуратно и нежно. младший переводит на него вопросительный взгляд, но когда юнги ничего не говорит, как это бывает обычно, он ерзает на диване, пока не оказывается прижат к боку старшего, опустив голову ему на плечо и выдыхая куда-то в шею. юнги позволяет ему прижаться, даже если это значит, что чонгук может слышать сумасшедшее биение его сердца. — я собираюсь отдохнуть, как ты и сказал, хен. — да, отдохни, гук. чонгук проваливается в сон, а юнги просто проваливается. / одиннадцатого октября юнги просыпается от копошения на своей кровати, матрас прогибается под чужим весом. спустя секунду одеяло приподнимают, и к нему под бок залезает теплое тело, обнимая поперек талии и цепляясь пальцами за края футболки. — мне приснился кошмар, — дыхание чонгука приятно согревает шею, и у юнги по спине невольно пробегаются мурашки. — я посплю здесь? — хорошо, — кивает старший, — расскажи мне. — я навредил всем. — такого никогда не случится. — откуда ты знаешь, хен? он не знает, это правда. из юнги лгун так себе, но он все равно заставляет себя произнести как можно более ровным голосом: — я отгорожу тебя от проблем, — чонгук выдыхает, успокаивается, и притягивает его еще ближе, пока между их телами не остается и грамма места. это должно бы казаться неловким, назойливым, но не кажется. юнги хотелось бы чувствовать раздражение — так было бы проще. — ты сегодня нигде себе не навредил? — нет, — отвечает чонгук, касаясь кончиком носа его шеи, — не совсем. — хорошо. — но мой мизинец все еще болит. юнги уверен, что младший пытается добиться чего-то — комплиментов, утешения, прикосновений. он сдается слишком легко, поднося цепляющуюся до этого за его футболку руку к губам, чтобы оставить мягкий поцелуй на мизинце младшего. чонгук на пару секунд перестает дышать. — чтобы стало лучше, — с придыханием произносит юнги, — а теперь спи, гук. — ты можешь обнять меня? пара секунд тишины. — да, могу. они ерзают на кровати, пока не устраиваются поудобнее, и юнги старается не смотреть чонгуку в глаза, чтобы скрыть свое смущение. чонгук сворачивается в клубочек в его руках, удовлетворенно вздохнув. юнги позволяет себе оставить еще один поцелуй между его лопаток, слегка оттянув ворот майки вниз. чонгук дрожит всем телом от прикосновения. — чтобы стало легче, — повторяет юнги, хотя на том месте нет никаких ран, лишь мягкость чонгуковой кожи. — хен, я… — спокойной ночи, гук. / восемнадцатого октября чонгук заболевает. младший проводит целую ночь в больнице, и юнги не смыкает глаз, пока он не возвращается домой, болезненно бледный и слабый. пищевое отравление. может, что-то из приготовленной сокджином еды или то, что заказал тэхен — они не знают, и это не имеет значения. юнги проводит рядом с чонгуком весь день, постоянно держа при себе бутылки с водой и термометр. — мне уже лучше, хен, — шипит чонгук, когда в тысячный раз за этот день юнги заставляет его выпить воды. — а твой вид говорит об обратном. — сейчас октябрь. юнги обменивается взглядами с сокджином, который лишь пожимает плечами. у них бывают хорошие дни, но и бывают и дни, когда чонгук выпускает колючки. юнги понимает, что не может прогнать его плохое настроение поцелуями, хотя и хочет. — ты собираешься весь день сидеть там и дуться? — спрашивает сокджин, скрестив руки на груди. чонгук устроился между их с юнги кроватей, на шерстяном ковре, подложив под голову одну из подушек юнги. — может быть. — ну… я собираюсь заняться стиркой, — продолжает старший, но у него не очень хорошо получается врать. — не забудь кондиционер для белья, хен, — монотонно отвечает чонгук. очевидно, для сокджина это уже слишком, и он уходит с возмущенным пыхтением, оставляя юнги одного наблюдать за невозмутимым чонгуком. на его запястье все еще красуется больничный браслет. юнги тратит пару минут на поиски ножниц, прежде чем усесться напротив младшего, беря его руку в свою. у чонгука взгляд темный, намекающий на что-то, но юнги притворяется, будто ему все равно. — мы просто заботимся о тебе. — ...простите. — тебе что-нибудь нужно? чонгук проводит кончиком языка по уголку губ, и юнги прослеживает за движением, не зная, куда деть взгляд. — поцелуй, чтобы полегчало, хен. ах, юнги хочет, действительно хочет. но дверь за их спинами открыта настежь, и он слышит голоса из соседней комнаты. он наклоняется и целует чонгука в лоб, еле касаясь губами. покалывающее ощущение распространяется по телу, но исчезает так же быстро, как боль при порезе от бумаги. / уже двадцать второе октября, и все это почти закончилось. жители общежития выглядят более расслабленными, менее испуганными. ничего страшного не случилось, чонгук цел, за исключением пары синяков и порезов. юнги сидит рядом с ним на диване, тэхен с другой стороны, чимин распластался по полу, хосок задремал в кресле. по телевизору идет фильм, к которому юнги давно потерял интерес. пальцы чонгука под одеялом рисуют незамысловатые узоры на его ладони. — хен, — тянет чонгук, наклоняясь ближе, пока не задевает кончиком носа линию челюсти юнги, на первый взгляд, случайно, но на самом деле совершенно преднамеренно. юнги чувствует расцветающий на собственных щеках румянец. — поможешь мне сменить повязки? — попроси сокджин-хена, — полушепотом отвечает юнги, — я смотрю фильм. чонгук фыркает. — но у меня все чешется… — попроси… — они начинают болеть. если чонгуку что и удается делать превосходно, так это играть на его слабостях. одно лишь упоминание, что ему больно, и юнги резко разворачивает голову в сторону младшего, из-за чего они сталкиваются носами. — ладно, — юнги кивает и тянет его за запястье в спальню, прикрыв за собой дверь. у чонгука два глубоких пореза на боках — результат того, как он поскользнулся в душе, сломав вдребезги стеклянную дверь. на раны наложили по двенадцать швов. юнги пришлось убирать оставшееся после него кроваво-стеклянное месиво. — снимай футболку, — он запинается на последнем слове, потому что говорить такое вслух слишком странно, хотя юнги всегда поднимает его футболку, чтобы проверить на наличие новых синяков. чонгук слушается, садясь на постель. опустившись на колени перед ним, юнги аккуратно касается его ребер, чувствуя дрожь тела под пальцами. раны выглядят не очень, но они заживают. он работает молча, под изучающим взглядом младшего. иногда чонгук дергается и шипит. — ты как ребенок, — цокнув, говорит юнги. — нет, — возмущается чонгук. юнги заканчивает с повязкой, чувствуя, как колени начинают болеть из-за неудобного положения. — ты поцелуешь, чтобы стало лучше, хен? юнги поднимает голову, встречаясь с чонгуковым взглядом и всем спектром эмоций, отображающимся в нем. он знает отлично, что делает младший, но все равно, как и всегда, сдается. он целует как-то неловко в ямку между седьмым и восьмым ребром, вырывая из груди младшего удовлетворенный вздох. — ты теплый, — шепчет юнги, закрыв глаза, продолжая прижиматься губами к его коже. — ты выпил лекарства? — да, хен, — дыхание чонгука становится рваным. отстранившись, юнги видит его раскрасневшееся лицо. — теперь тебе станет легче. или нет. / уже двадцать пятое октября, и юнги слышит всхлипы из ванной. уже половина третьего, он только вернулся из студии. все жители общежития уже давно должны бы спать, но кто-то плачет. юнги не нужно спрашивать, чтобы понять, кто. — чонгук, открой дверь. — я в порядке… — открой. у чонгука красные опухшие глаза и виноватое лицо, когда он открывает юнги дверь. он избегает смотреть старшему в глаза. — рассказывай. юнги говорит приказами, чонгук выпаливает неуверенные слова. он пытался помочь на кухне, но сделал только хуже из-за своего глупого невезения. хосок порезал руку, тэхен наступил на осколки стекла. — чертово проклятье, — хнычет чонгук, прерываясь на короткие всхлипы. юнги готовит ему шоколадное молоко, потому что не доверяет себе находиться рядом с чонгуком в последнее время. — осталось совсем немного, — он протягивает кружку младшему, — это не твоя вина. они сидят в тишине. чонгук пьет свое молоко, юнги наблюдает за ним с другого конца комнаты. это уже стало привычкой — чаще всего октябрь заканчивается слезами и готовкой посреди ночи. однако в этот раз здесь лишь они вдвоем и призраки затянувшихся прикосновений и исцеляющих поцелуев. — можно я посплю с тобой снова, хен? — спрашивает чонгук после того, как допил молоко. — да, конечно, — с улыбкой кивает юнги. чонгук выглядит заметно бодрее. сокджин спит, и они стараются шуметь по-минимуму, добираясь на носочках до постели и копошась на ней, пока не устраиваются удобнее, и юнги обвивает руки вокруг чонгука, потому что чонгук — высокий сильный чонгук — любит, когда его обнимают, и юнги — худой и маленький юнги — любит прижимать его к своей груди. в этот раз он не целует чонгука, потому что они оба засыпают слишком быстро, убаюканные мелодией их переплетенного дыхания. — утра, хен, — хриплым ото сна голосом бормочет чонгук, когда он открывает глаза. кажется, за ночь они успели переместиться, потому что чонгук теперь лежит к нему лицом, совсем близко, опаляя горячим дыханием его щеки. — сокджин-хен сказал, чтобы мы пошли завтракать. — тебе уже лучше? — это все, что волнует юнги в этот момент. он следует ежедневному ритуалу по проверке всех ран чонгука, и младший позволяет, отдавая свое тело под контроль юнги. порезы на его ребрах все еще фиолетовые, покрывшиеся корочкой застывшей крови, и выглядят отвратительно, но помимо этого чонгук по большей части в порядке. — мне лучше, хен, — чонгук говорит полушепотом и движется ближе. его мальчишеские черты выглядят завораживающе под солнечным светом. когда юнги не отводит взгляд, он внезапно смущается, розовея щеками. — не смей меня смущаться, чон чонгук. — может тебе стоит поцеловать, чтобы стало лучше, хен. и юнги целует в самый уголок его губ, где-то между правильно и неправильно. чонгук замирает, комично округлив глаза, и краснеет пуще прежнего. — не калечься сегодня. / уже двадцать восьмое октября, и чонгук выглядит заметно счастливее, хотя и успел уже упасть с лестницы. у него на руке три фиолетовых синяка и разбито колено. юнги тянет его к себе, как только они оказываются одни, чтобы подарить ему исцеляющие поцелуи. — я не буду целовать твое грязное колено, — он кривится, опустив взгляд на ногу чонгука. — тогда просто поцелуй меня, — выпаливает чонгук. он выглядит взволнованным, ищет поддержки. юнги замирает, начиная нервничать. — мог бы поцеловать меня хоть раз, у меня тоже голова болит, — вместо этого говорит юнги, в шутку, конечно, ни на что не надеясь, но ему интересно, как далеко готов зайти чонгук в этой игре. младший выглядит слишком потрепанным, на его лице смешивались смущение и желание. — я шучу, пошли… — хорошо, — юнги каменеет, когда чонгук осторожно касается его лица, будто не знает, куда деть руки. он притягивает юнги ближе, медленно и очень нежно, и целует его лоб, и брови, и веки, и скулы, держа его лицо немного увереннее, осмеливаясь слабо провести ногтями у затылка, пока оставляет совсем мимолетные поцелуи по всему лицу старшего. юнги кажется, что он горит. — тебе лучше, хен? — вопрос приходит в промежутках между легкими поцелуями по линии челюсти. ответом становится еле слышное «да» на выдохе. юнги кажется, он мог бы проиграть в этой игре, если бы голос одного из мемберов не раздался слишком близко, заставляя их отскочить друг от друга, судорожно пытаясь усмирить бешеное биение сердца. чонгук, кажется, окончательно устает от всего этого, результатом чего становятся четыре новых ранки за день. у юнги никогда не болела голова, но теперь болит. / уже тридцать первое октября, и до конца осталось десять часов. юнги обжигает пальцы об сковороду. он шипит ругательства себе под нос, промывая руку холодной водой. сокджин бурчит что-то похожее на «видимо, ты заразился проклятием», на что мин лишь фыркает. вода никак не помогает от ожога, так что он оставляет сокджина за готовкой, шаркая в сторону ванной. чонгук встает на пороге, наблюдая за ним. — выглядит не очень, хен, — комментарий выходит немного неловкий, даже смущенный. юнги пожимает плечами, молча нанося на руку гель от ожогов. — тебе нужна помощь? — не особо. остается лишь ждать, пока гель подсохнет и впитается. чонгук держит его руку в своих, смотря на обожженные пальцы, как на нечто драгоценное. юнги задерживает дыхание, почти задыхается, потому что чонгук дует на его пальцы, и его горячее дыхание живо контрастирует с холодком от геля. это одновременно больно, но так приятно. чонгук замечает его расстроенное выражение лица, потому резко отступает, глядя на него озадаченно. — прости, я просто… — может, тебе стоит поцеловать, чтобы стало лучше… в итоге дверь ванной за ними запирает юнги. — хен, я… — просто не двигайся много, ванная слишком опасная для тебя, — прерывает его юнги. когда он целует чонгука, то чувствует его смех на своих губах. поцелуй получается смазанным, юнги ведет, чонгук повторяет, как внимательный ученик. он целует, будто ждет, что мир вот-вот просто обрушится на них. сейчас все еще октябрь. — притормози, — выдыхает юнги ему в губы. чонгук отстраняется совсем немного, дышит тяжело и упирается лбом об его лоб. — я должен вернуться к готовке. — позволь мне поспать сегодня с тобой, хен. юнги бы не думал об этом слишком много, но он лишь судорожно кивает, и затем они медленно отлипают друг от друга. боль от ожога уже давно забыта, и сокджин не комментирует его потрепанный вид, когда он появляется на кухне, беспорядочно пыхтя. / уже четвертое ноября, и корди-нуны не перестают ругать чонгука, потому что «ты весь в синяках, разве действие проклятия не закончилось еще на прошлой неделе? тебе стоит быть осторожнее». юнги виновато сгибается, слыша их разговор со своего места. чонгука одевают в длинные рукава и сборчатые воротники. позже, когда они остаются вдвоем, он пытается изо всех сил казаться рассерженным, но это не длится долго. — хватит быть ребенком, — юнги оттягивает воротник его дорогой рубашки. чонгук открывает рот, собираясь начать возмущаться, но старший прикусывает его нижнюю губу, вынуждая заткнуться. — я поцелую, и все пройдет.