Camellia flowers

Канда открыл глаза и посмотрел в потолок. Он был белым, просто идеально белым, без единой трещинки. Слишком идеальный, чтобы быть настоящим. Тело болело, но в душе было как-то пусто. Слишком пусто. В нос ударил сильный запах лекарств, и Канда поморщился. Не то чтобы запах ему не нравился, было плевать, но что-то подсказывало, что так сделать надо. Это же был человеческий жест. Канда же оставался человеком, да? Над ухом размеренно пикал аппарат, отвечающий за подачу кислорода и измерение пульса японца. Тихие вдохи тоже сопровождались странным звуком, схожим с тем, когда дуешь в трубочку для коктейля. Только теперь эта трубочка поддерживала дыхание в хрупком человеческом теле. Раньше, возможно, эти звуки и начали бы раздражать парня, но не сейчас. Сейчас было плевать. Но Канда слишком ярко чувствовал холод. Пронизывающий до кончиков пальцев и заставляющий несильные электрические разряды бегать где-то под кожей. Кажется, это называется одиночество. Внутри что-то неприятно заныло, и Канда снова поморщился, поднимая слишком белую, такую же нереальную, как и потолок, руку, и, одним движением стягивая с лица кислородную маску. В первую же секунду холодный стерильный воздух обжег лёгкие, заставляя их расправиться, а потом снова сжаться, делая выдох. На шум сразу сбежались врачи в белых халатах. Они смотрели на Канду с жалостью и с плохо скрываемым интересом, что застревало комом где-то в районе солнечного сплетения. Ощущения были странные, и Канда только закрыл глаза, не желая больше видеть эти лживые лица. *** Японец сидел на кровати в своей комнате и невидящим взглядом смотрел на настенные часы. Ну как смотрел. Вернее было сказать слушал. Сто восемьдесят три часа, пятьдесят четыре минуты и двадцать секунд. Именно столько японец уже провел вне стен больницы. Часы, в первое время помогали освоиться в доме. А потом Канда начал считать. Они механически отсчитывали определённый шаг, который положен был только для них. И повторяли эти махинации раз за разом. Тик — так. Канда моргнул. Тик — так. Да он сам напоминал часы, которые то и дело гоняют стрелки по циферблату раз за разом. Никаких лишних действий, слов или мыслей. Никаких лишних эмоций. Эмоции… Эмоции. А что это такое? Японец задумчиво поднялся и посмотрел на стоящую на подоконнике вазу с уже засохшими лилиями. Он любил цветы. Канда качает головой и зажмуривается. Больно… Больно… Чёрт возьми, как же болит голова! Перед глазами всплывает силуэт молодого юноши среднего роста с растрепанной копной светло-синих волос. Широкая улыбка на пол лица, а другая его половина, где должны были находиться глаза и нос, просто расцарапана. «Они такие красивые! Спасибо, Юу! — звонкий смех и нежное касание мягких губ». Нет… Нет, нет… Нет-нет-нет… — Нет! Прочь из моей головы! Канда тяжело дышит, смотря на то, как останавливаются стрелки разбитых часов. Осколки рассыпаны по полу, как драгоценные слезы, которые были пролиты зря. Японец садится, смотря на осколки, и берет один из них, с силой сжимая в руке. На пол падают первые капли крови. — Ещё жив… *** — Алма!.. Канда резко садится на кровати и тяжело дышит. Пот каплями стекает по вискам и лбу. Японец не спешит их вытирать. Возможно, он просто не замечает. С недавнего времени в его сны пробрался странный парень. Оказалось, что его зовут Алма, и они с ним были очень близки. Сны эти были совершенно разного содержания, начиная от каких-то милых, трогательных и заканчивая эротическими. Движение горячих тел, сплетенных в совершенно различных позах, хриплый шёпот на ушко, чаще всего всякие нежные глупости, томные стоны, эхом отскакивающие от стен или тонущие в плену сладких губ, и обжигающие кожу прикосновения, которых хотелось получить все больше. В воздухе запах чего-то пряного и одновременно с этим слишком сладкого. Казалось, будто попробовав этот запах на вкус, можно с самого первого укуса испытать вкусовой оргазм. В этих снах Канда слишком часто повторял: «Лю…». Интересно, что это было за слово, и почему не получалось произнести его вслух? И, несмотря на это, Алма всегда отвечал тем же словом и счастливо улыбался. Когда же японец начал понимать, что это не сон, а воспоминания, от которых он так рьяно хотел избавиться в то время, но которые въелись под кору сознания и не хотели никуда исчезать? Канда в такие моменты отчётливо чувствовал сквозную дыру где-то в груди, через которую под кожу проникал холод. Канда не чувствовал и не мог этого делать. Он успел забыть, что такое эмоции. *** Всё резко изменилось с приходом в его жизнь рыжего урагана. Ну, как, «с приходом»? Этот вихрь просто ворвался в однотонную жизнь парня и перевернул все вверх дном. Сначала этот рыжеволосый идиот начал называть Канду по имени. Как он выведал его? Это даже для японца оставалось секретом. Но факт оставался фактом. Не то, чтобы этот факт сильно трогал, но внутри начало зарождаться что-то не очень приятное, схожее с тянущей болью в животе. Это что-то начинало разрастаться внутри парня, запуская свои корни куда-то в подсознание японца. Тогда Канда впервые за пару месяцев повысил на кого-то голос или хоть как-то отреагировал. Рыжий в тот день, к слову, улыбался как идиот. На следующий день на столе Канды ждал стаканчик с кофе и пара пончиков, с наклеенным на коробку стикером «может поможет от кислой рожи». Парень сразу догадался  из-под какого пера, а вернее сказать ручки, вышел этот шедевр. Для Кролика этот день стал днем бега и  развития прочих физических навыков. Но даже подобный забег или марафон не был тем, что способно удержать эту Крольчатину на приличном от Канды расстоянии, в то время как нормальные люди держались от японца в стороне. Но Лави, видимо, нельзя было назвать нормальным, как и его, Канду. Но кошмары с Алмой стали появляться все реже. *** Канда в тот день по случайности открыл не ту кабинку в мужском туалете и увидел весьма интересную картину: скорчившийся и бледный Лави, выблевывающий изо рта цветы. На самом деле, это было безумно странно, видеть этого вечно весёлого человека в таком говняном состоянии. Канда тогда только поджал губы в своём фирменном жесте и подошел к мученику. — Тч, идиот… Сухо и холодно, как и всегда. В этом был весь Канда. По крайней мере теперешний Канда, у которого шрам  пересекает грудную клетку. Тот Канда, вероятно, был другим. Японец не помнил этого. Парень просто подошёл и собрал волосы Лави в более менее надлежащее состояние, чтобы они не лезли в лицо и не мешали, и  фыркнул, видя его изумленный, виноватый и благодарный взгляды одновременно. Тогда они долго пробыли в туалете. С того момента, Как вошёл Канда, унитаз был уже трижды усыпан жалкими цветами кроваво-красной магнолии. Не то чтобы Канду это зрелище пугало, скорее просто завораживало. Один цветок, который передаёт столько чувств одновременно. Который выворачивает тебя наизнанку и показывает твое внутреннее я. Гипотезы, гипотезы. А факт остаётся фактом, времени у Лави почти не осталось. Скоро эти цветы заполнят всю дыхательную систему, и парень просто задохнется от своих чувств. Вот почему все боялись любить. Любовь равно смерть. *** После того случая, Канда начал замечать, что Лави как-то непривычно затих. Его носовые платки пропитались кроваво-красными лепестками, и теперь, куда бы он не пошёл, оставлял за собой след из этих же лепестков. Внутри Канды творилось что-то странное. Очень странное. Словно все органы разом сжимались в один ком и начинали медленно разъедать друг друга. Крайне противное чувство, к слову. Канда как-то раз даже принёс Лавашу небольшой стакан с кофе. Ну как принёс? Просто поставил на стол и нарисовал черным маркером голову кролика. Наверное, такой радостный Кроль не был давно, примерно с того времени, когда японец наорал на него. Не стоит уточнять, что он догадался, от кого был тот кофе. Но и эта радость была недолгой. В скором времени Лави взял отпуск на пару дней и на работе не появлялся. Зато Канда знал, что Кролик просиживает штаны в баре возле его дома. Каждый вечер приходит туда и заказывает виски, затем надирается, а потом его уносят домой. Почему японец знал об этом? Потому что каждый вечер сам уносил его домой. К себе домой. Укладывая на диван и укрывая недоалкаша пледом, чтобы не дай бог ему не было холодно. Один раз, когда Лави был особенно пьян, Канда уложил его к себе в кровать и поставил возле неё тазик. А когда собирался уходить, это почти бессознательное недоразумение схватило его за руку и тихо прошептало: «не уходи, Канда». Почему-то сердце на секунду замерло, а японец позволил себе такую вольность, как улыбку. В ту ночь они спали вместе. В чем была причина? Канда не знал. Не знал, почему позволил Лави войти к себе в дом, в свою крепость одиночества. Но часы больше не увлекали так, как раньше. Их мерное тиканье уже не отдавало такой механичностью, как раньше. А может механизм, по имени Канда Юу, просто сломался? *** Это было холодное утро понедельника. За окном собирались тучи, все вокруг было каким-то серым. По радио передавали какую-то чушь, которая сменялась занудной музыкой. Звук перемалывания кофейных зёрен и тихий скрип половиц на кухне смешались в одну массу и не цепляли по отдельности. Вместе же составляли букет чего-то невероятно домашнего и тёплого. Давно такого не было в этом холодном доме. Раньше было только размеренное тиканье часов. Снова скрип половиц, которые прогибаются под весом тела. Рыжая, заспанная, с совершенно помятым внешним видом: парень только-только открыл глаза, в уголке губ была ещё слюна, щека ещё помнила любовное прикосновение подушки. Ну и в завершение всего большая футболка Канды со странным принтом. Японец не понимал, каким образом на этом Кролике все смотрится прекрасно, будь то костюм или растянутая футболка. А на самом деле Канда до сих пор не мог поверить, что Лави уже несколько дней живёт с ним. Этот рыжий Кролик пару дней назад заявился, просто ввалился, в квартиру и сказал, что теперь ему негде жить. Видите ли из-за его пьянок он забыл оплатить аренду квартиры, и ему некуда пойти. Канда тогда даже и не давал согласия. Этой рыжей бестии оно и не требовалось. — Доброе утро, что на завтрак? — сонно зевнул Лави, и японец ощутил лень, которая проникала под кожу, а её эпицентром был этот Кролик. — Что приготовишь, то и жри, — беззлобно огрызнулся Канда, а в ответ получил лучезарную улыбку. Внутри стало на пару градусов теплее, где-то в районе груди. Японец поставил на стол кружки ароматного и дымящегося кофе. Две кружки. Лави благодарно просиял и сел за стол напротив Канды. — Ты сегодня выходной. Чем планируешь заняться? — рыжий Кролик аккуратно взял кружку, не так, как обычные люди, за ручку, а просто схватил эту кружку обеими руками, грея. Хотя скорее обжигая, кофе же был свежесваренный и очень горячий. Японца всегда удивляло то, какую страсть испытывал Лави к горячим вещам. Он всегда надевал тёплую одежду и спал под несколькими одеялами. И у него всегда были безумно горячие руки. К ним приятно было прикасаться. Канда знал, что сам он холодный, просто до ужаса холодный. Ему всегда говорили, что японец скорее приехал из Антарктиды, чем из Японии. Юу редко было холодно, а жару он переносил плохо. Но одними из самых приятных ощущений было держать Лави за руку. Она обжигала ладонь Канды и приятно согревало что-то глубоко внутри. Да и в целом касаться Кролика было на удивление приятно. — Эй, Юу, ты завис? Земля вызывает Канду ~ Кролик пару раз помахал перед лицом парня, продолжая широко улыбаться. Канда пришёл в себя только через несколько минут и медленно моргнул, смотря слегка расфокусированным взглядом на Лави. — А? — Ну наконец-то. Я думал, ты уснул. Ага, с открытыми глазами. Канда только закатил глаза и фыркнул. — Иди в зад. Всё со мной нормально. Никаких планов. Думал дома посидеть. Канда лениво начал размешивать кофе ложкой, заставляя ароматный дым подниматься с поверхности кружки. — Тогда ты не против, если я проведу с тобой этот день? Только в магазин схожу. Канда только кивнул и сделал небольшой глоток горькой бодрящей жидкости. Она приятно обожгла горло и начала согревать изнутри. Лави только рассмеялся и одним глотком осушил всю кружку. Со звоном поставил её на стол и, подойдя к японцу, поцеловал его в макушку. Канда замер и чуть не пролил на себя кофе. Внутри что-то екнуло и перевернулось. Канда с ужасом почувствовал, как в груди расцвели пару цветов кровавой камелии. Лави только рассмеялся и быстро вышел из комнаты, и Канде ничего не оставалось, как погрузиться в себя и продолжить пить кофе. *** Ночь опускалась на город, принимая его в свои объятия. На столе уже собиралась открываться выставка из кружек разных размеров и форм. А рядом с кружками лежали любимые конфеты Лави, на обёртке которых был нарисован кролик. Канда безмолвной фигурой стоял возле окна и с задумчивым видом смотрел на город за окном. Начался дождь. Капли стекали по окну странными полосами, но с довольно приятным звуком. Не таким чётким и механическим, как часы. Лави не было уже пять часов. Этот оболтус пошёл в магазин, в котором можно задержаться на час, на полтора часа максимум. Если добавить пробки, очереди и остальное, то накапает три часа. А куда делось ещё время? Внутри у Канды все переворачивалось, а в лёгких расцветали все новые цветы. Старые начинали опадать и Канде приходилось долго кашлять, чтобы позволить лишним лепесткам выйти из лёгких. Японец не признается себе в этом, но он безумно волновался. Волновался, что с этим рыжим комком счастья может что-то случиться. В руке Канда держал уже давно остывшую чашку с кофе и иногда делал из неё глоток, забывшись, что холодный кофе это вид извращенной пытки. Канда матерился себе под нос, хмурился, кривился, а потом снова смотрел в окно. А через некоторое время снова делал глоток. И все сначала. Но тут относительное спокойствие комнаты нарушает телефонный звонок. Канда вздрагивает, словно прекрасная статуя, которая не двигалась несколько тысяч лет. Он подходит к телефону и медленно нажимает зелёную кнопку, поднес устройство к уху. — Да? — Это Канда? — Да. Всё сознание заполнил уже знакомый шум. Шум камелии, качающейся на ветру. Казалось бы, что его услышать сложно, если не прислушиваться. Сейчас же он был почти оглушающим. Звук проникал под кожу, отрывая её от костей, разрывая нервы и вены. Адская боль, словно тысячами иголок, пронзила все тело. Двигаться было невозможно, а голосовые связки не слушались, отказываясь издавать какой-либо звук. Перед глазами все поплыло, неизвестно от чего: то ли от адского шума, разрывающего мозг на части, то ли от слез, сковывающих спазмами тело. Канда согнулся пополам, его тошнило. Изо рта один за другим начали появляться кроваво-красные цветы магнолии. Они падали на пол и разбивались на лепестки. «Лави сбила машина. Он скончался в реанимации». В голове эхом отдавались такие жестокие слова, которые были сказаны беспечно и монотонно. «Вам нужно опознать тело. Вы его единственный контакт в телефоне, который ответил». Канда взвыл. Это снова происходит. Снова. Эмоции разрывали парня на части, не давая мыслить разумно. Они полностью захватили тело японца. Цветы разрывались в лёгких Канды как сумасшедшие и с такой же скоростью вырастали вновь. Это было ужасно больно… Слишком больно, чтобы это все было взаправду. Канда больше этого не вынесет. Нет. Нет… Нет… Только не снова… Тонкие пальцы берут ручку ножа и сильнее сжимают её. Одно движение и все закончится. Ну же, сделай это. Так будет лучше. Никакой боли и никаких страданий. Никаких эмоций. Ничего. Пустота и тьма. «Ты же хочешь этого, верно? Ты хочешь быть со мной?» Канда поднимает глаза на фигуру перед собой. Улыбающиеся своей тёплой улыбкой Лави и Алма, весело махающие рукой. «Тебе надо только протянуть ладонь и взять меня за руку. Ну же, давай!» Алма весело смеётся и протягивает руку ему, Канде. Лави нежно улыбается. «Я люблю тебя, Юу. И всегда буду рядом». По щеке скатывается одинокая холодная слеза. Одно усилие. Надрез. И цветы магнолии распустятся в запястьях, роняя свои лепестки на холодный пол.